Антон Чиж - Тайные полномочия
23
Вдалеке маячила фигура городового. По пустой улице шаги разносились гулкими шлепками луж. Ванзаров шел быстро в направлении набережной реки Фонтанки. За спиной он слышал, что его кто-то торопливо нагоняет, но оборачиваться не стал.
— Господин Ванзаров!
Князь Урусов сократил преимущество с легкостью подготовленного спортсмена. Куда труднее для него было другое: начать разговор первым.
— Рад вас видеть, князь, — помог ему Ванзаров. — Наверняка у вас важный вопрос, который вам не хотелось бы задавать при посторонних. Очень хорошо, что нагнали меня. Пойдемте, нас могут увидеть…
Они пошли уже ровным шагом. Городовой посмотрел на загулявшую парочку, убедился в их благонамеренности и потерял интерес.
— Хотел узнать у вас некоторые подробности… — начал князь.
— Вы у меня? Что ж, это интересно… Хотя лучше я помогу. Вас наверняка интересует, какое вознаграждение назначено за поимку вора и возврат похищенного.
— Нечто в этом роде… — проговорил Урусов, слегка удивленный тем, что у него буквально с языка сняли. — Как вы узнали?
— Я вам отвечу, если честно скажете: зачем согласились на предложение Рибера стать членом команды?
— Это он вам сказал? — возмутился князь. А иначе и быть не могло. Каков негодяй: обещал все держать в секрете, и вот — разболтал.
— У нас с господином Рибером полное непонимание, тайнами он со мной не делится, — ответил Ванзаров. — Так сколько он вам пообещал?
Урусову было немыслимо признаться в том, что он соблазнился на тысячу рублей, плюс оплата поездки. Рассказать об этом значило запятнать честь рода. И если бы не обстоятельства, он никогда не опустился бы так низко.
— Приличную сумму, — нехотя ответил князь. — Рибер точно вам ничего не говорил?
— Даю вам слово. Только не могу понять, зачем ему это было нужно. Неужели ради любви к спорту?
— И это тоже, — согласился Урусов. — Но тут такой вопрос… Могу рассчитывать на вашу порядочность и обет молчания?
Ванзаров немедленно дал обет, впрочем, он легко дал бы и любой другой обет, нужный для дела.
— Рибер метит высоко. Мечтает получить дворянский титул. А без некоторой поддержки со стороны породистой аристократии, то есть, например, меня, сделать это ему будет затруднительно.
— Мечтает быть князем?
— С него хватит баронства, да и то — остзейского, если сильно повезет.
— А ведь Урусовы — это древняя боярская фамилия? — вдруг спросил Ванзаров.
— Берите выше: во мне царская кровь. Можно сказать, Романовы украли у нас корону Российской империи. Никогда им этого не прощу.
— Не любите молодого государя?
— Да за что его любить! — возмутился Урусов. — Царствовать не хотел, мечтал жениться на этой общедоступной балеринке Кшесинской, получил трон, можно сказать, вынужденно. Ну ничего, отольются еще Романовым наши слезы…
— Да вы, князь, революционер! — со смехом сказал Ванзаров. — Смотрите, загремите с такими речами в охранку.
— Я — монархист до кончиков пальцев! — Урусов показал в небо, до какого именно кончика: указательного пальца. — Но я за то, чтобы священный трон принадлежал тем, кому он принадлежит по праву. А не выбранному чернью мелкому дворянишке…
— Значит, с деньгами испытываете некоторые затруднения…
И тут Урусов вспомнил, что так и не узнал ответа на вопрос, который так интересовал его.
— Так что же с наградой? — напомнил он.
— Награда обещана столь значительная, что говорить о ней не имею права, — сказал Ванзаров.
Это было приятно слышать. Князя никак не отпускала мысль, откуда этот ушлый юноша узнал про некоторые трудности в его финансах? О чем он и спросил напрямик. Ванзаров отделался тем, что это было его предположение. Он не мог сказать, что ботинки князя определенно износились: его светлость чистит их сам. Тщательная полировка не скрывала, какие они поношенные, а частички ваксы, застрявшие под ногтями, сомнений не оставляли: у князя серьезная нехватка средств.
Ответу Урусов не поверил, но и такой его устроил.
— Изрядный подлец этот Рибер, — сообщил он. — Всеми командует, требует, чтобы его воля исполнялась непреклонно. Он, конечно, болеет за спорт, но должны быть границы. Тиран какой-то. Стонем под его ярмом.
— А генерал почему терпит?
— Бутовскому деваться некуда: без связей Рибера у него ничего не вышло бы. В благодарность подсунул ему свою племянницу. Все ради высокой олимпийской идеи.
— Так что вы имели мне сообщить? — напомнил Ванзаров.
— Ах, да! — Потомок древнего рода хлопнул себя по лбу. — Важнейшая информация. Надеюсь, мои старания будут учтены при получении награды. Рассчитываю хотя бы на пять процентов от общей суммы.
— Не сомневайтесь, князь. Пятью процентами славы обещаю с вами поделиться.
— Рад, что мы так просто договорились! Тогда слушайте: Бобби несколько раз заключал с Рибером пари на то, что Лунный Лис не сможет украсть драгоценность в том или ином доме. И всякий раз Рибер выигрывал. Понимаете, о чем я? Это неспроста. Тут что-то есть!
— Хотите сказать, что Рибер — это Лунный Лис?
Князь решительно отмахнулся от такой чести.
— Я такого не говорил! — заявил он. — Но здесь кроется косвенная улика. За эту ниточку стоит хорошенько потянуть.
— Обещаю вам потянуть изо всех сил, — сказал Ванзаров. — Идите домой, князь, отсыпаться. Ночь выдалась долгой.
Убедившись, что Ванзаров не забыл о доле вознаграждения, князь откланялся и с чувством выполненного долга пошел прочь. Жил он пока еще на Невском проспекте.
24
Из наслаждений жизни Аполлон Григорьевич выбрал науку, сигары и женщин. Выбор его имел обширные последствия. Начать хотя бы с женщин. Эти невинные создания падали к его ногам созревшими яблочками. Мало кто из дам мог устоять перед нечеловеческим, по-иному и не скажешь, обаянием великого криминалиста. Статного роста, широк в плечах, всегда одет с иголочки и с такой мечтательно-загадочной улыбкой, что не поддаться ей не было никаких сил. Дамы влюблялись в Лебедева страстно, отдавали ему себя без остатка, но заканчивались все бурные романы одинаково: Лебедев пропадал из виду. Женщины не могли понять, как такое возможно. Они ведь отдают ему столько любви, да что там чувства, многие из них готовы были принести в дар все свое состояние, порой немалое, так что же ему надо?
Загадка открывалась просто и печально. Вдоль и поперек изучив редкий экземпляр красоты, Лебедев терял к нему всякий интерес. Не нашлось еще женщины, которая могла бы удержать его у себя дольше года. Множество попыток настолько избаловали его, что теперь он предпочитал вести именно такую жизнь: быстрая страсть, яростное кипение и мгновенное угасание. Чтобы начать все сначала. Лебедева устраивало, что к сорока пяти годам у него не было семьи. О детях он предпочитал не думать, надеясь, что если они и есть где-нибудь, то и вырастут как-нибудь. Тем более для семьи и семейных забот времени у него решительно не оставалось.
С сигарами была другая история. Каким-то необъяснимым капризом его вкус выбрал бесчеловечный сорт никарагуанских сигарок. Кто еще мог их курить, было полной загадкой. Продавались они только в одной лавке колониальных товаров, и кажется, коробку держали ради одного покупателя. По виду они напоминали скрюченные сучки черного дерева, а по запаху… Запах этих сигарок приводил в трепет даже самых крепких городовых. От одного дуновения дети начинали рыдать на руках нянек, а слабонервные институтки падали в обморок. Говорят, что закоренелые преступники признавались во всех грехах, если им угрожали появлением сигарок Лебедева. Начальство терпело их только потому, что без Лебедева было невозможно.
Он сосредоточил в себе такое количество знаний, умений и научных способов раскрытия преступлений, что хватило бы на целый институт. В его необъятном опыте были собраны сведения обо всех способах, формах и приемах совершения преступлений. Лебедев не только проводил исследования улик, вскрывал трупы и определял яды, но мог довольно точно выяснить, как именно было совершенно преступление. Однако самым бесценным вкладом в криминалистку стало созданное им антропометрическое бюро. В картотеке этого бюро хранились сведения о десятках тысяч преступников, разобранных по системе бертильонажа. Это помогало определить и разоблачить не одного жулика и убийцу.
Работал Лебедев без всякого графика, положенного ему как коллежскому советнику. Он пропадал в лаборатории столько, сколько надо было для раскрытия дела. А в это время где-то вздыхала по нему очередная пассия. Но пробирки и реактивы привлекали Аполлона Григорьевича куда больше женских прелестей.
В час глубочайшей ночи или раннего утра он все еще находился в лаборатории. Вернувшись со вскрытия Бобби, он тщательно изучил образцы желудка, крови и мышечной ткани. Результаты его приятно удивили. Он придумывал, как бы позадиристей донести их Ванзарову. Но коварство его было разрушено. Открылась дверь, и Ванзаров явился собственной персоной.
