Алексей Ракитин - Неоконченный пасьянс
— Квартира — распашонка, окна и туда, и сюда.
— Ясно. А сам — то ты кто будешь?
— Дворник я здеся. Подвизаюсь, стало быть, по уборке…
— Это я уже понял по твоему совку и переднику. Звать — то тебя как?
— Степан Куделин, села Мартышкино Калужской губернии, тридцати трёх лет, значит. Служу старшим дворником этого самого дома…
— Ну, Степан, веди в дворницкую, не под окнами же нам разговаривать, — рассудил Агафон.
Пройдя через подъезд в комнату под лестницей, все трое расселись вокруг ветхого стола, застеленного газетой в жирных пятнах и усеянной хлебными крошками. В дворницкой висел неприятный кислый запах, мешавшийся с ароматом сухих берёзовых и осиновых веток, из которых были накручены веники для мётел, наваленные в углу.
— Так что, Мелешевич, один живет? — полюбопытствовал Иванов, оглядывая помещение.
Дворник стрельнул взглядом, и сыщик сразу понял, что вопрос задал удачный. По существующим правилам всякое лицо, проживающее в доме и прибывшее даже на самый короткий срок, подлежало регистрации паспорта в полицейском участке. На это отводились одни сутки с момента появления жильца. Следили за регистрацией дворники: они собирали у жильцов паспорта, несли их в полицейскую часть, где реквизиты документа копировались и далее направлялись в городской адресный стол. Сами же паспорта дворники возвращали владельцам. Такой порядок позволял властям отслеживать перемещения населения и служил неплохим источником пополнения казны, поскольку паспорта были платными и выписывались на весьма ограниченный срок, обычно не более трёх лет. Полицейская власть очень бдительно следила за должным функционированием системы адресного учёта и со времён Петра Первого бескомпромиссно, вплоть до ссылки в каторжные работы, преследовала беспаспортных. Помимо лица, не имевшего паспорт, наказанию подвергались и те, кто покрывал нарушителя: и дворнику, и приказчику, управляющему домом, грозила административная высылка.
— Да не вздумай врать, Степан, мы ведь всё равно проверим, — пуганул дворника квартальный надзиратель, который также заметил странную реакцию дворника на заданный вопрос.
— Никак нет… то есть, вообще один… но не теперь…. А вообще — то один, но с лакеем… — путаясь и пряча глаза, залепетал дворник.
— Да говори ты толком, — с показным раздражением проговорил Иванов. — С кем живет, с какого времени. И вообще, выкладывай всё, что знаешь про Дмитрия Мелешевича.
— Дмитрий Николаевич живут тут — с уже года четыре, а при нём лакей Прохор Ипатов.
— Ипатов прописанный?
— Так точно — с, прописан. А с неделю назад Дмитрий Николаевич барышню привезли, мне неизвестную.
— Эвона как! Что ж она, не зарегистрирована? — уточнил Иванов.
— Так точно — с. Дмитрий Николаевич сказали, что недолго погостит, просил не оформлять пока что… — не поднимая глаз, тихо говорил дворник. — А я что? Дмитрий Николаевич сказали, что на себя берут ответственность, что сами с полицией всё решат.
— Смотри, какой умный, — съехидничал квартальный. — Только почему — то до части он так и не дошёл!
— А что за барышня? — понизив голос, по — свойски стал выпытывать Агафон. — Да не тушуйся ты, дурила, никто тебя давить не станет, мы же понимаем, как это бывает! Расскажи всё, что знаешь, а там, глядишь, мы тебя и не станем наказывать за нарушение. Говори, небось, полюбовница молодого барина, а — а?
— Кажись, да, — тоже, понизив голос, глухо отозвался дворник, — и не из богатых. Она когда в первый день из коляски высаживалась, я заметил, что ботики у нее с заплаткой и все мокрые — текут, значит. Не барские ботики. И муфта из крашеного кролика. Но уж гонору — то, гонору! А потом началось: всю неделю посыльные с коробками из магазинов приезжали — только и знал, что двери им открывал. И всё с женскими причиндалами — шляпки там, перчатки, конфеты, хурда всякая…срам один, — он смачно сплюнул в пол, так, видимо, невыносимо противна была мысль о большом количестве подарков.
— И что же, Степан, много ли тратил Дмитрий Николаевич? — продолжал расспрашивать Иванов.
— Ужасть, как много! Да разве ж только эти безделушки, да гардероб ейный? Вот Прохор сказывал, что почти каженный день — ужин на Островах. Я, правда, не знаю, что такое ужин на островах, а расспрашивать было стыдно, но думаю, что зело шикарно. А ещё катания на тройках с бубенцами…
— И что, это с ним первый раз такое — что девицу к себе пожить притащил?
— Да какое там! Эта коза уже третья или четвертая… так сразу и не упомнишь. Он их вообще любит. Перед ней была актёрка — не то балерина, не то певичка водевильная. Так той каженный вечер на спектакль вот по такой корзине роз отправлял. Опять же Прохор рассказывал: я, говорит, чуть не плакал, когда корзину эту в театр возил, потому как мне жалованье Дмитрий Николаич всё время задерживает. Кредиторы — то одолевают! А он такие цветы посреди зимы! Никакой экономии.
— Кредиторы, говоришь? А на что же тогда он живет и подарки дарит?
— Ну, не знаю, наверное, капитал какой имеется, опять же служит в министерстве. Или, может, в картах счастлив.
— Он играет?
— Как не играть? Все господа играют — с, — не задумываясь отрапортовал дворник. — Я сам ему сколько раз пролетку брал, когда он на игру собирался.
— А где играет?
— Точно не скажу, где — то на Садовой.
— Ты вот что, Степан, скажи — ка, Дмитрий Николаевич сейчас дома?
— Ни — ни, очень рано уехал на службу, но вскоре вернулся и опять куда — то уехал. Весьма задумчив, я бы даже сказал, мрачен. Почему — то к шляпе прикрепил флёр чёный и рубашку одел серую вместо белой, я даже аж заподозрил, может, он траур одел… Но точно того не знаю.
— А лакей его Прохор?
— Прохор, значит, понёс бельё прачке. Совсем недавно видел. Должно быть, скоро возвернётся. Да вот и он сам, — дворник указал пальцем в окошко, подле которого стоял стол.
Иванов увидел выходящего из — под арки невысокого мужчину лет тридцати пяти, в лёгком, не по погоде, сюртуке, под которым с претензией на щеголеватость красовался лиловый с отливом шёлковый жилет. На голове лакея несколько набекрень сидела манерная фетровая шляпа явно с барской макушки, а из — под брюк выглядывали мягкие остроносые домашние сапоги тонкой телячьей кожи. Словом, Прохор являл собою типичный и весьма распространённый образчик лакея богатого барина. Под мышкой он держал узел с бельём. По всему было видно, что Прохор выскочил из квартиры буквально на одну минуту и не планировал задерживаться на улице надолго. Однако, задержаться ему всё же пришлось, потому что Иванов приказал квартальному привести лакея в дворницкую. Не прошло и полуминуты, как растерянно озиравшийся Прохор предстал перед сыскным агентом. Лакей крепко прижимал к животу узел и было похоже, что он более всего озабочен именно сохранностью хозяйского белья.
— Ты, что ли, Ипатов Прохор будешь? — спросил его строго Иванов.
— Ну я, а вы — то кто? — быстро взяв себя в руки, ответил лакей.
— А ты, Прохор, тут не «нукай». С тобой говорит агент столичной Сыскной полиции. Поэтому на мои вопросы ты должен отвечать быстро, точно и правдиво. Надеюсь, усёк?
— Ну уж извиняйте, господин агент, — довольно пренебрежительно отозвался Прохор. — По вашему лбу не написано, что вы из сыскной полиции.
— Поставь узел на стол, — негромко приказал Иванов. Его брови сошлись к переносице и выглядел он в эту минуту весьма мрачным. Любой, знающий Агафона, сказал бы, что тот испытывает крайнее раздражение, но лакей вовсе не знал сыщика и потому не понял его мимической реакции.
— Зачем это? — Прохор лишь крепче прижал узел к себе. — Хочу — держу, хочу — кладу.
— Прохор, ты тут не умничай! — мрачно отозвался Иванов. — Я тебе ещё раз приказываю: узел на стол!
— Уж извиняйте, господин агент, но мне только барин приказыва…
Он не договорил, потому что лёгким, неуловимым движением, Агафон залепил ему затрещину в ухо. Сыщик стоял, отдалённый от лакея на сажень или даже чуть больше; казалось бы, он никак не мог дотянуться до его уха, однако, мгновенно вытянувшись и сделав шаг, Агафон в долю секунды покрыл это расстояние, а после удара столь же стремительно отодвинулся на прежнее место. Отброшенный звучным шлепком назад, Прохор ударился спиною в стену, вскрикнул и сразу сел на корточки, схватившись за голову. Узел остался лежать на полу и Агафон, положив его на стол, живо развязал.
Всё произошло очень быстро. Дворник и квартальный, поражённые стремительной расправой над лакеем, безмолвно наблюдали за происходящим. Агафон же Иванов вмиг успокоился и как будто бы даже повеселел.
— Тю — ю… бельишко — то свежее, — сказал он задумчиво, перебирая рубашки, трусы и кальсоны. — Дурак ты, Прохор, и чего ты только ломался?
— По какому праву вы меня бьёте?! — гневно выкрикнул лакей.
