Эллис Питерс - Святой вор
— Чего не разберешь?
— Я про горб. Роберт Боссу! Кто не слыхал этого имени? Роберт и Валеран Бомоны, похоже, стоят в стороне от нынешней военной кампании, что вместе, что порознь. Старший уже четыре года как в Нормандии. Едва ли Стефан числит его теперь среди своих союзников, как это было прежде.
— Наверное, — согласился Хью. — Стефан понимает, когда теряет честного человека. И наверное, осознает причину этой потери и не осуждает его. У обоих братьев есть владения и в Англии, и в Нормандии, а поскольку Джеффри Анжуйский стал хозяином Нормандии, хоть и именем своего сына, то всякий сторонник Стефана опасается за свои земли в Нормандии и постоянно испытывает искушение переметнуться к императрице, дабы угодить Джеффри. Земли же Валерана в основном находятся во Франции и в Нормандии. Кто же осудит его за то, что он уехал туда и пытается хотя бы не рассориться с Джеффри, дабы не рисковать всем своим достоянием? И это больше, чем просто земли. Свои самые почетные французские владения Валеран получил после смерти отца, он носит наследственный титул графа Меланского. С потерей Мелана он останется без титула. Владения же Роберта находятся в Англии. Бретиль отошел к нему лишь после женитьбы. Потому-то Роберт и здесь, в Англии. А Валеран отправился поближе к фамильным корням, дабы никто не осмелился вырвать их, даже если Валерану придется примкнуть к Джеффри во имя того, чтобы корни эти остались в земле на многие поколения. Но в намерениях его я вовсе не уверен. Сейчас у него союз с Джеффри, но помогать он ему старается как можно меньше и поменьше вредить Стефану, защищая таким образом и свои владения, и владения своего брата в Англии, а Роберт действует здесь соответственно. Оба они держатся в стороне. Ничего удивительного! — сказал Хью. — Есть чего опасаться, ибо хаос слишком уж затянулся.
— Трудно служить двум хозяевам, — промолвил Кадфаэль, улыбнувшись. — Даже если вас двое братьев и заботы можно разделить пополам.
— Есть и другие, и заботы у них те же, — сказал Хью.
— А будет еще больше, с потомками отсюда и оттуда. Однако у нас тут свои заботы, Хью. Даже если граф передумает, то Герлуин — ни в коем случае. Насколько я понимаю, ты препроводил сюда святую Уинифред в целости и сохранности, а я вот пока толком ничего не выяснил о ее исчезновении.
— Вряд ли у тебя была такая возможность, да и вряд ли она появится в будущем, — успокоил его Хью.
— А вот и нет! Я уже послал за тем парнем в Аптон, как и обещал аббату Радульфусу. К повечерию он должен быть здесь, и правда выйдет наружу. Нам уже известно, как ковчег вынесли из храма и как его увезли, осталось лишь получить показания того парня и узнать имя вора. Невысок ростом, голос молодой, как утверждает Альдхельм, помогавший ему и видевший его в лицо, причем близко. Если не требовать абсолютной справедливости, то эти показания не так уж и нужны. Герлуин высок и не молод. А кому из наших братьев в Шрусбери доставило бы радость отправить на повозке в Рамсей нашу самую могущественную покровительницу? Этот метод годился раньше, годится он и теперь. Кому тут быть, как не Тутило?
— Дерзкий парень! — воскликнул Хью, не сумев подавить удивленную усмешку. — Его таланты погибнут под рясой. И, знаешь, я сильно сомневаюсь, что Герлуин стал бы возражать против такого воровства, удайся оно. Но теперь, когда затея провалилась, он, боюсь, спустит с Тутило шкуру. — Хью встал, собираясь уходить, и широко потянулся, разминая затекшие мускулы, еще не отошедшие от долгой езды верхом. — Я пошел домой. Тут нет во мне нужды, покуда не придет Альдхельм, чтобы указать пальцем на беднягу Тутило. А ты уверяешь, что он придет к вечеру. Так скоро я все равно не поспею. Короче, если я понадоблюсь, пусть все остается до завтра.
Кадфаэль проводил друга лишь до выхода из травного сада, ибо у него были еще кое-какие дела. Брат Винфрид, здоровенный молодой детина, стоял у края овощной грядки, облокотясь на лопату, и провожал взглядом фигуру тщедушного человека, только что свернувшую за угол живой изгороди и исчезнувшую в направлении большого монастырского двора.
— Что это брат Жером вынюхивает подле твоего сарайчика? — спросил брат Винфрид, пришедший в сарайчик уже под вечер, дабы поставить лопату на место.
— Жером? — равнодушно отозвался Кадфаэль, растирая в ступке траву, предназначенную для микстуры. — Обычно он сюда не заглядывает.
— Была охота, — сказал брат Винфрид, по своему обыкновению не выбирая выражений. — Небось хотел вызнать, что тебе шериф рассказывал. Несколько минут он стоял у самого входа, пока не услышал, что вы собрались выйти. Тут он сразу взял ноги в руки и наутек. Как пить дать, на свой счет он ничего хорошего не услышал.
— На свой счет он не мог ничего услышать, — сказал Кадфаэль. — Да и вообще ничего для него интересного.
Реми Перти настроился было уезжать в тот самый день, когда в аббатство неожиданно прибыл граф Лестерский, и это заставило трубадура переменить планы и отменить свои распоряжения, ибо Бенецет и Даални уже принялись укладывать вещи. Хромавшую лошадь подлечили, и она была готова продолжать путь. Однако теперь, когда само провидение привело в монастырь этого могущественного графа, явно имело смысл повременить с отъездом и выяснить, какие в связи с этим открываются возможности. Дело в том, что Реми не был лично знаком с графом Лестерским и насчет радушного приема со стороны Ранульфа у трубадура не имелось никакой уверенности. С другой же стороны, Реми пришел к заключению, что, судя по слухам, Роберт Бомон человек весьма образованный и знает толк в музыке. Как бы то ни было, граф Лестерский здесь, он остановился в том же самом странноприимном доме аббатства, и они трапезуют за одним столом. Зачем же упускать такой случай и ехать в дальние края, причем еще неизвестно зачем?
В итоге Реми решил воспользоваться сложившейся ситуацией и продемонстрировать свои таланты во всей красе, — а уж если он постарается, ему будет что показать. Бенецет служил у Реми давно и прекрасно знал свои обязанности в подобных обстоятельствах. Он тут же втерся в доверие к хлопотавшим на конюшне сквайрам графа и держал ушки на макушке, стараясь выяснить вкусы и пристрастия их господина. Полученные сведения весьма обнадеживали. Такой покровитель мог обеспечить трубадуру полную безопасность и сравнительно роскошную жизнь, а также работу по душе. Вызнав на конюшне все, что нужно, Бенецет отправился обратно в странноприимный дом и по пути заметил брата Жерома, который, опустив голову и весьма поспешно, вышел из-за изгороди травного сада. У Бенецета сложилось такое впечатление, что брат Жером весьма взволнован и ему не терпится поделиться с кем-нибудь своими беспокойными мыслями. А таким человеком для брата Жерома мог быть лишь приор Роберт. Само собой разумеется, Бенецет, даже походя, не хотел упускать возможности узнать что-нибудь такое, что при случае могло послужить ему на пользу. Он замедлил шаг, проследил за Жеромом и пошел за ним в здание монастыря.
Приор Роберт находился в дальнем конце скриптория, он стоял перед устроенным в нише шкафом, где хранились церковные книги. Брат Жером быстро подошел к приору и принялся излагать ему все, что узнал. Бенецет проскользнул следом и затаился в темной кабинке, где его было совсем не видно. Как нельзя кстати уже стало смеркаться, да и монахи, которые занимались здесь чтением и перепиской рукописей, уже оставили свои труды, предоставив приору Роберту лично убедиться в том, что все книги поставлены на свои места. В наступившей тишине голоса звучали вполне отчетливо. Брат Жером сильно волновался, но голос приора Роберта, который так не любил слушать кого бы то ни было, звучал ровно и величественно. Бенецет подумал, что кое-что полезное подчас можно обнаружить в самых неожиданных местах.
— Отец приор, — сказал брат Жером со смешанным чувством гнева и удовлетворения, — я узнал нечто такое, что должны узнать и вы. Кажется, отыскался некий человек, который помогал переносить ковчежец святой Уинифред из храма на повозку с лесом для Рамсейской обители. Сделал он это по неведению, его попросил помочь один из братьев нашего ордена. Так вот, этот человек сказал, что может узнать того монаха, и как раз нынче вечером он придет в монастырь. Святой отец, почему нам об этом никто даже словом не обмолвился?
— Это мне ведомо, — снисходительно и вместе с тем величественно промолвил приор, закрывая дверцу стенного книжного шкафа. — Милорд аббат рассказал мне. А не оглашалось это, дабы не спугнуть преступника.
— Но, святой отец, понимаете ли вы, что это значит? Стало быть, именно порочность человеческая заставила святую Уинифред уйти из-под нашего попечения. К тому же я слыхал, как было названо имя этого нечестивого вора, который осмелился нарушить покой нашей святой покровительницы. Подумать только, сама невинность — рамсейский послушник Тутило!
