Энн Перри - Душитель из Пентекост-элли
Артур Саймонс с энтузиазмом рассказывал о своей недавней поездке в Париж, где ему действительно удалось побывать у Поля Верлена.
– Мы поехали к нему, – взволнованно вспоминал он, глядя в лица слушавших его гостей. – Нам был оказан самый радушный прием… Нас было двое, Хэвлок Эллис и ваш покорный слуга. Мне трудно передать вам атмосферу этой встречи, все, что я услышал и что увидел. Он угощал нас молодым вином и дымил, как фабричная труба. Клянусь, что отныне, вдыхая табачный дым, я всегда буду вспоминать тот вечер у Верлена. Только представьте себе эту картину! – Саймонс широко раскинул руки, словно собирался обнять весь мир.
Слушатели не сводили с него глаз и, казалось, не собирались расходиться. Лицо писателя сияло от неподдельного восторга. «Что это? – гадала про себя Эмили. – Радость вновь переживаемых воспоминаний или чувство триумфа от того, что он стал центром внимания и предметом зависти надменных аристократов?»
– Хэвлок и я в доме Верлена! О, как мы говорили! Обо всем – о философии и искусстве, о поэзии и смысле жизни… Казалось, мы давно знаем друг друга.
Кто-то из слушателей одобрительно хмыкнул, кто-то вздохнул от восхищения и зависти, а кого-то охватила приятная грусть. Один из молодых людей, размечтавшись о возможности подобной встречи, как зачарованный, потянулся к рассказчику, словно хотел дотронуться до него, как до святыни.
– Он пригласил нас снова зайти к нему на следующий день, – продолжал Саймонс.
– И вы, конечно, снова побывали у него? – воскликнул впечатлительный юноша.
– Разумеется, – ответил Артур, но выражение его лица изменилось: на нем было все – гнев, раздражение, юмор и разочарование. – Увы, его не оказалось дома.
Кто-то рядом с Эмили шумно вздохнул.
– Мы были в полном отчаянии, – продолжал писатель, сделав трагическое лицо. – Это было ужасно! Мечты развеялись, как дым. – Поднесенная к губам чаша выпала из рук и разбилась. Наступившая пауза была полна драматизма. – Но в последнюю минуту, – вновь заговорил рассказчик, – когда мы совсем уже собрались уходить… мы увидели его, возвращающегося домой. Но он был не один, а с другом…
– И что же?.. – не выдержал кто-то.
Лицо Саймонса снова стало зеркалом гаммы разноречивых чувств.
– Представляете, он понятия не имел, кто мы такие, – честно признался он. – Он начисто забыл о нас.
Финал его рассказа вызвал неоднозначную реакцию, от растерянного недоумения на лице Реджи Говарда до заразительного и веселого смеха Таллулы.
Но Артур уже мастерски завладел всеобщим вниманием, а именно этого ему и хотелось. Как ни в чем не бывало, он тут же остроумно и живо принялся рассказывать о посещениях парижских кафе, театров, концертов и художественных салонов. Они с другом побывали в студиях нескольких художников, осмотрели окрестности французской столицы и посетили мастерскую Огюста Родена[3], который не соизволил и словом обменяться с ними – как, впрочем, и с другими посетителями тоже.
Совсем иным, вдохновенным и красочным, сдобренным рискованными междометиями, был рассказ о вечере в кабаре «Мулен руж». Писатель снова завладел вниманием всех присутствующих.
– Что за музыка, что за танцы, а общество – весьма смешанное… от аристократа до простого горожанина. – Не преминул писатель рассказать и о своей встрече с блестящим и испорченным художником Анри Тулуз-Лотреком, чье творчество вдохновляли танцовщицы кабаре и проститутки.
Миссис Рэдли слушала его как зачарованная. Это был совершенно незнакомый ей мир, о котором она не смела даже мечтать. Разумеется, многие имена были ей известны, даже если некоторые из них произносились шепотом. Это были поэты и мыслители, презревшие условности общества и решившие шокировать его, что нередко им вполне удавалось. Они были поклонниками декаданса и других подобных веяний времени.
Прослушав рассказы писателя о Париже, Эмили проследовала в соседнюю комнату и здесь невольно оказалась в положении человека, подслушивающего чужой разговор. Двое уединившихся молодых людей вели беседу и, увлеченные ею, не заметили появления еще одной гостьи. Она же впервые оказалась в столь неловкой ситуации. Такого с ней еще не случалось – по крайней мере, на званых вечерах людей ее круга, где вежливость была превыше всего, даже при защите бесспорных истин, а комплименты являлись привычной формой обмена мнениями.
Разговор между молодыми людьми шел о том, в чем Эмили оказалась мало осведомленной. Это подстегнуло ее природное любопытство и заставило прислушаться. Не было привычных слов о погоде и о том, кто за кем ухаживает. Не касались беседующие и политики, банковских дел и дивидендов. Они говорили об искусстве, литературе, чувствах и идеях.
– Представляешь, он явился в зеленом! – воскликнул один из этих двоих, и в голосе его звучал подлинный ужас, а на лице появилась гримаса, словно от физической боли. – Музыка была, бесспорно, пурпурной, самой пурпурной, какую я когда-либо слышал! Все оттенки индиго и фиолетового, тающие во мраке. Зеленый же цвет бесчувственен. О каком восприятии может идти речь?
– Ты сказал ему об этом? – быстро спросил его собеседник.
– Попытался. Столько времени на него потратил, объясняя связь между органами чувств, втолковывая ему, что цвет и звук – это две равные части единого целого, а вкус и осязание дополняют друг друга. Но я не уверен, что до него это дошло. – Говоривший энергично жестикулировал, сжимая и разжимая пальцы. – Я хотел, чтобы он понял, что такое подлинное искусство. Но он такой ограниченный, одномерный… Что тут еще можно сделать?
– Шок! – неожиданно сказал его собеседник. – Путем воздействия на подсознание его можно заставить изменить свои взгляды.
Юноша хлопнул себя по лбу:
– Ну конечно! Как я сам не додумался? Именно так говорит наш дорогой Оскар: первая задача художника – постоянно удивлять.
Его приятель доверительно наклонился к нему:
– Дорогой друг! Ты видел «Липпинскопский ежемесячник» за прошлый месяц?
Разговаривая, они по-прежнему не замечали присутствия Эмили, стоявшей всего в нескольких шагах от них.
Молодой человек, только что возмущавшийся «бесчувственностью» какого-то своего знакомого, призадумался, припоминая:
– Нет, не видел. Ты имеешь в виду июльский номер? А почему ты спрашиваешь? Что там? Неужели Оскар напечатал что-то ужасное? – Он легонько дотронулся до плеча своего собеседника. – Расскажи мне.
– О, это нечто потрясающее и великолепное! – охотно откликнулся тот, не заставив себя ждать. – Это повесть о прекрасном юноше… сам догадайся, о ком речь. Он попадает под влияние самодовольного и испорченного денди, намного старше его, который необычайно образован и остроумен. Однажды в разговоре с ним юноша поделился своей заветной мечтой: никогда не стареть и выглядеть так, как он выглядит в момент этого разговора. – Рассказчик вскинул брови. – А он был дьявольски красив, поверь мне!
– Ты мне уже говорил. И что же дальше? – Его товарищ откинулся на спинку дивана, позабыв об опасной близости кадки с пальмой за его спиной. – Каждый, будь он так красив, захотел бы увековечить свою красоту. Подобная идея едва ли достойна воображения Оскара Уайльда, что же в этом шокирующего?
– Вся эта история шокирующая! – заверил его друг. – Понимаешь, нашелся человек, благородный во всех отношениях, который нарисовал портрет прекрасного юноши и таким образом осуществил мечту последнего. О, это было прекрасное лицо! – Он вдохновенно поднял вверх свою бледную руку с длинными тонкими пальцами. – Но душа юноши, пока он бездумно предавался наслаждениям, все больше черствела. Он не останавливался более ни перед чем, даже если ценой его наслаждений и пороков становилась человеческая жизнь!
– И все же это банальный случай, друг мой. Обычная история, каких множество, – ответил его приятель, откидываясь на подушки из китайского шелка и не скрывая скуки.
– Ты полагаешь, Уайльда могла заинтересовать банальная история? – еще выше вскинул брови рассказчик. – Ты лишен воображения и плохо разбираешься в людях.
– Для тебя это, возможно, необыкновенная история, но не для меня, дорогой друг, – возразил его собеседник.
– В таком случае скажи мне, каков должен быть ее конец! – бросил вызов его собеседник.
– Конца там нет. Это сама жизнь.
– Вот здесь ты заблуждаешься! – Рассказчик погрозил другу пальцем. – Тот юноша сохранил свою красоту и молодость. Шли годы, но на его лице не было следов ни времени, ни его распутной жизни…
– Напрасные надежды.
– Ты забыл о портрете? Шла неделя за неделей, и вот черты лица на портрете стали искажаться, становясь все безобразней…
– Что ты сказал? – Его приятель так резко выпрямился на диване, что сбил на пол одну из подушек. Миссис Рэдли с трудом удержалась, чтобы не поднять ее.
