Андрей Добров - Последний крик моды. Гиляровский и Ламанова
Я кивнул.
— И они не знают цены заработанных денег. А я знаю. Знаю цену каждой копеечке. Да, у меня теперь много денег. Но все они не для праздника, нет. Они для работы. Вот почему меня так злит, что кто-то постоянно хочет меня ограбить. Я встал, подошел к окну и выглянул на улицу. Внизу шли люди, ехали экипажи, телеги. Мой Иван сидел на облучке пролетки, дожидаясь. Небо было сплошь обложено облаками — уже почти зимними, холодными.
— Знаете, Надежда Петровна, — повернулся я к Ламановой, — это так странно… Когда смотришь на всех этих дам и господ, одетых красиво, по последним парижским и венским модам, кажется, что ваша работа — это постоянный легкий праздник. Что-то эфемерное, веселое, легкомысленное. Мир вечной красоты и беззаботности. Как-то в голове не укладывается, что вся эта одежда — плод тяжелого труда. Я видел раньше портных на Хитровке — они сидели сутками на своих столах при свете свечи, с исколотыми пальцами, вечно пьяные, грязные, почти голые, потому как все деньги тут же пропивали. Перешивали краденое, ставили заплатки, перелицовывали… Видел их мальчишек-подмастерьев, худых, бледных и постоянно голодных. Но никогда не соотносил их с миром моды. Мне казалось, что вот они — трудяги. А ателье, подобные вашему, — это нечто совсем другое…
— Ах, Владимир Алексеевич, — нервно улыбнулась Ламанова, — мое ателье — это островок в море! Знали бы вы, как создается вся та одежда, которую носят в России! Сколько в ней пота, слез и жестокости. Только в Москве более тысячи магазинов готового платья. А шьется оно вовсе не в ателье. Впрочем, я вам потом расскажу, если будет интересно. Это очень грустно. Лучше вернемся к нашей проблеме.
— Конечно. Что вам сказали те люди, которые предъявили письмо?
Ламанова вздохнула:
— Что, если я не уплачу этого так называемого долга, они сожгут мое ателье.
Я фыркнул:
— Какая ерунда!
— Вы думаете?
— Конечно! Кто посмеет вот так, в центре города, сжигать ателье такой знаменитости, как вы?
— Мне показалось, что они говорят совершенно серьезно.
— Как такое может быть серьезным? Они назвали хотя бы, кто именно прислал их с письмом?
— Нет. Но они оставили свою визитную карточку. Я с удивлением посмотрел на нее.
— Что они оставили?
— Свою визитную карточку, — сказала Ламанова. Она открыла верхний ящик стола и достала оттуда продолговатый кусочек плотной бумаги. — Вот.
Я взял визитку и прочитал: «Ваш ангел-хранитель. Услуги безопасности». Вот так так!
— Разрешите, я заберу эту карточку с собой?
— Конечно. Вы знаете, кто это?
— Знаю.
— Это серьезные люди?
— Да. Ламанова поморщилась.
— Значит, проблема все-таки существует?
— Думаю, что мне удастся ее решить.
В глазах Ламановой впервые за сегодняшнюю нашу встречу затеплилась надежда.
— Вы уверены?
— Думаю, да. Честно говоря, я хорошо знаком с хозяином этой конторы. Мало того, он мне несколько раз помогал — конечно, за деньги. Но что еще более интересно, он мне помогал и в вашем случае — например, нашел для меня того фотографа, который пытался вас шантажировать. Брата первого шантажиста. — Как странно.
— Да, странно, — согласился я. — Впрочем, эти люди хорошо известны в определенных кругах. В том числе и как специалисты по выбиванию долгов. Так что их могли просто нанять. Но если это так, а это, по-видимому, именно так и есть, то я надеюсь узнать имя нанимателя. Однако…
— Что?
— Тут могут потребоваться деньги. Конечно, не такие большие, как те, что с вас требуют. Для того, чтобы перекупить контракт на вас. Ламанова помрачнела.
— Может быть… У меня есть немного отложенных денег, но я собиралась потратить их на постройку дома — там требуется докупить леса.
— Это еще не точно. Возможно, мне удастся решить дело и без этого, — сказал я, скорее чтобы подбодрить Надежду Петровну.
— Хорошо, Владимир Алексеевич. У меня вся надежда только на вас. Я по-прежнему не могу обращаться в полицию, потому что иначе вся эта история всплывет в прессе. А рисковать именем мне нельзя — особенно теперь.
— Да, — кивнул я. — Театр. Как продвигается работа над костюмами?
— Мы торопимся. Пришлось часть мужских костюмов передать знакомому подрядчику. Но для главных героинь я все делаю здесь. А тут еще новый заказ от Елизаветы Федоровны — после дефиле она заказала мне полдюжины платьев. В другой раз я бы радовалась. А теперь столько работы! Мне пришлось набрать новых портних. А они — вы видели Лизу. Одна из новых девушек. Опыта мало, приходится их ставить на самую простую работу и постоянно следить.
— Хорошо, — сказал я, вставая со стула. — Сколько времени дали вам эти господа для ответа? — Два дня.
— Понятно. Сейчас я поеду прямо в эту контору и выясню, в чем дело. А вы забудьте про беспокойство — я доложу вам про результаты, как только они появятся.
— Владимир Алексеевич! Вы чудесный! — Ламанова наконец-то улыбнулась своей обаятельной легкой улыбкой. На этом мы и распрощались.
13
Треисподняя
Уже начало темнеть. Ванька мой, сидя на облучке, читал «Московские ведомости» при свете фонаря, но как только я сел, сложил газету и засунул ее под себя.
— На Остоженку, — приказал я.
Иван снял пролетку с тормоза и тряхнул длинными вожжами. Мы тронулись в путь. Мне было интересно, что его так привлекло в газете, которую привычно называли «профессорской»?
— Что пишут? — спросил я.
— Да вот, про «боксерское» восстание читал. Какие эти китайцы все-таки настырные! Вроде как уже и договор с их царицей подписали, а они все никак не успокоятся. Как думаете, долго нашим еще китайцев-то усмирять?
— Думаю, к Рождеству управятся, — сказал я.
— А вот еще. Пишут, что эти дурные «боксеры» верят, будто они для пуль совершенно неуязвимы. И, мол, оттого лезут прямо на наши ружья. Мол, такая у них древняя вера. — Есть такое.
— Вот дурни! — Иван пустил лошадь быстрее, обгоняя по левой стороне дороги, что было строжайше запрещено, медленно плетущегося ломовика с длинной телегой, накрытой грязным брезентом. — Нешто от пули убережешься? Вы как думаете? Святой, может быть, и уберегся бы, а китайцы — какие они святые? Рожи желтые, молятся каким-то дьяволам, православных режут, как овечек. Какие ж они святые? Мы вовремя успели вернуться на свою сторону дороги — навстречу нам, разбрызгивая грязь колесами, неслась другая пролетка. Ее кучер был вынужден резко затормозить, отчего пассажиры — пара студентов — резко качнулись вперед, чуть не уткнувшись фуражками в спину кучера. Тот погрозил Ивану кулаком и разразился мощной бранью.
— Ну, Федот, ты чего разорался? — спросил Иван, ухмыляясь. — Не видишь — я еду!
Извозчик, названный Федотом, пригляделся и сплюнул на мостовую.
— Опять ты, Водовоз! Прешь не глядя! Ванька расхохотался:
— Да ладно тебе языком чесать! Времени нет! И мы умчались.
— Отчего он назвал тебя водовозом? — спросил я чуть погодя.
— А! — махнул рукой Иван. — Дело прошлое!
— И все-таки?
— Раз поспорили по пьяни с дружками. Я сказал, что могу от Тверской заставы до Кремля доехать, не расплескав стакана воды. Ну, поставили мне рядом на облучок стакан с водой. Я и поехал. — Не расплескал?
— Да какое! По пьяни же! Только тронул — стакан слетел и вдребезги. С тех пор Водовозом и кличут! Да уж, вез он действительно немилосердно, как дрова. Но зато быстро. Так что не прошло и четверти часа, как мы оказались на Остоженке. Наказав Ивану дожидаться меня, я сошел на тротуар, открыл дверь и скоро очутился в кабинете Петра Петровича Арцакова.
— Наша, — кивнул Петр Петрович, возвращая мне карточку, — откуда у тебя? Я коротко объяснил. Арцаков нахмурился и сунул в рот кривую сигарку, зажег спичкой и выпустил клуб дыма.
— Хреново получилось, — сказал он после недолгого молчания. — Просто нехорошо. Получается, что мы с тобой в этом деле оказались по разные стороны.
— Получилось.
— И что делать будем?
— А не можешь ты отказаться?
Арцаков постучал сигаркой по бронзовой пепельнице в виде свернувшейся калачиком ящерицы, стряхивая пепел.
— Не могу. По рукам ударил, задаток взял.
— Большой задаток?
— Двести.
Я вздохнул. Ну, ничего не поделаешь, взялся за гуж…
— Я дам столько же. Верни задаток и откажись.
Арцаков глубоко вздохнул и посмотрел на меня жестко.
— Не могу.
— Почему? — спросил я.
— По рукам ударили уже. Мы работу взяли. Как так — возвращать задаток? Ты, Владимир Алексеевич, наших правил не знаешь. Не в задатке дело. Отказаться от работы после того, как согласился — значит испортить себе репутацию. А в нашем деле репутация — важнее денег. Сам понимаешь — мы же по краю закона ходим. Тут документов не подписывают. В суд не подают. Если слова не держишь — все, никто к тебе не придет, ни о чем не попросит. Да, это было правдой. Просто удивительно, как в делах нечестных существовали свои понятия чести! Как те, кто постоянно нарушал законы государства, опасались хоть немного нарушить законы своего мира! Аристократы, которые кичатся строгим соблюдением законов чести, часто даже понятия не имеют, что есть честь, которую соблюдают намного строже — причем те люди, которых они считают совершенно бесчестными.
