Алексей Ракитин - Неоконченный пасьянс
Иванов с Гаевским в это утро испытали на себе силу начальственного раздражения.
— У меня складывается впечатление, что вы оба до сих пор не проснулись. Прошло почти двое суток с момента открытия первого убийства, а мы до сих пор толком не знаем, что послужило ему мотивом — личная неприязнь или корысть. До сих пор непонятно, была ли жертва обворована ли нет. Ходите оба, как сонные курицы, едва переставляя ноги. Шумилов дал ценную информацию, прекрасно, её надо отработать! Почему эта линия не отработана? Внимание на сынка покойной Барклай. Один из вас живо мчится в министерство, другой — по его месту жительства! И прекратите ходить парой, — строго отчитывал агентов Путилин. — Вы не на променад вышли!
— Да когда бы мы успели сынка «отработать», Иван Дмитриевич? — не без досады в голосе отозвался Гаевский. — Только вчера вечером Шумилов нам сообщил, что Дмитрий Мелешевич от своего имени пытался провести оценку имения.
— Не пререкайся со мной, Владислав, — осадил агента Путилин. — Языком болтать научился, а думать покуда нет. Помимо Дмитрия Мелешевича нам очень интересен брокер покойной по фамилии Штромм. Надо охватить всех. Вы отработали нож с места преступления? Что молчите, у кого нож?
— У меня, Иван Дмитриевич, — подал голос Иванов. — Я на нём под засохшей кровью клеймо увидел, отмыл его, пойду сегодня по скобяным лавкам, так что… ответ будет.
— Пошевеливайтесь! Кто идёт на похороны?
— Оба идём, — ответил Гаевский. — И к Толпыгиной, и к Барклай.
— Давайте, потритесь там, послушайте. Разговоров на похоронах будет много, уверен. Сделайте всё как надо, привлеките полицию в форме, чтоб если потребуется, тут же можно было личности всех подозрительных установить.
— Так точно, ваше высокоблагородие. Всё сделаем в лучшем виде, не надо беспокоиться, — заверил Гаевский.
— А я, Владислав, и не беспокоюсь, — огрызнулся Путилин. — Беспокоиться вам надо, по этому делу вы работаете. Меньше умных разговоров, господа, быстрее шевелите ногами. Топ-топ, топ-топ.
Путилин на минуту примолк, раздумывая, чтобы ещё добавить, но лишь махнул рукой.
— Всё, идите оба с глаз долой. Всё равно ничего путного не скажете. Не забудьте заглянуть к Эггле, он вам всегда подкинет пару умных мыслей. Завтра, если не будет ничего существенного для доклада, ко мне не приходите. Всё! Работать!
Сыскные агенты живо покинули кабинет начальника Сыскной полиции. Выйдя на Гороховую улицу, остановились на минуту.
— Давай, Агафон, так решим: я — в Министерство иностранных дел, а ты — по скобяным лавкам пробежись, — предложил Гаевский. — Думаю, ничего ты там умного не услышишь, но пройти всё равно надо. А потом направляемся по месту жительства Дмитрия Мелешевича. Кто первый приходит, тот и начинает разговоры с дворниками. Там встречаемся, решаем, что делать далее.
Агафон безропотно согласился. Работа предстояла самая что ни на есть рутинная.
Гаевский пешком отправился в Министерство иностранных дел, до которого от Гороховой улицы было рукой подать, а Иванов двинулся в противоположную сторону, рассчитывая дойти до Николаевского моста и по нему перейти на Васильевский остров, на 3-й линии которого проживал Дмитрий Мелешевич. По пути Агафон пару раз зашёл в магазины, торговавшие кухонной утварью, да поговорил с точильщиком ножей, встретившимся ему на углу Конногвардейского бульвара и Почтамтского переулка. Как и предполагал сыщик, нож, найденный на месте преступления, в розыске убийцы ничем помочь не мог: выяснилось, что такие ножи входили в состав наборов из четырёх штук, которые в большом количестве изготавливались скобяными мастерскими Франко-Русского завода. Это были качественные и недорогие изделия; хорошая углеродистая сталь мало ржавела, а буковые рукояти не распухали от воды. При розничной цене набора четыре с полтиной — пять рублей его вполне можно было считать удачным приобретением.
Перезжая Николаевский мост на извозчике, Агафон Иванов размышлял над всем услышанным от торговцев и, в конце концов, пришёл к заключению, что убийца, прекрасно сознавая невозможность проследить его по этому ножу, именно потому и бросил его на месте преступления. В самом деле, если считать, что звонок Волкова в дверь действительно спугнул убийцу (а ведь именно так покуда считало следствие!) и последний поспешил оставить место преступления, то окровавленный нож ему решительно мешал. Его некуда было спрятать, поскольку он пачкал кровью одежду, но самое главное состояло в том, что после убийства нож этот был решительно не нужен. Убийца спокойно его бросил подле трупа Толпыгиной, возможно, рассчитывая забрать в ходе ночного визита в квартиру, и спокойно вышел через дверь чёрного хода. Даже если бы преступника и поймали на выходе из квартиры, то виновность его ещё следовало доказать, поскольку орудия убийства при нём не было. Он всегда мог бы отговориться тем, что просто заглянул через незапертую дверь в квартиру, но убедившись в отсутствии хозяев, тут же пошёл вон. О том, что в другом конце квартиры лежат трупы хозяйки и горничной он, дескать, знать не знает и ведать не ведает и поди ж, докажи-ка обратное!
В общем, рассудил Агафон Иванов, убийца поступил правильно, «сбросив» нож подле трупа, поскольку нож этот никак не связывал его с жертвой. Конечно, если удастся выйти на серьёзного подозреваемого, то при обыске надо будет обратить внимание на кухонные ножи, вполне возможно, что обнаружится некомплект. Тогда недостачу ножа с буковой ручкой можно будет считать косвенной уликой против подозреваемого. Но не более. Если же преступник умный и опытный человек, то он, скорее всего, не даст полиции даже такой улики. Он, явившись домой после преступления, просто-напросто выбросит оставшиеся от набора ножи и никто никогда не докажет, что они у него вообще были. Так-то…
Иванов не знал, где находится дом Данилова, в котором квартировал Дмитрий Мелешевич, поэтому сыскному агенту пришлось заехать в полицейскую часть, помещавшуюся неподалёку от лютеранской церкви Святой Екатерины, и взять себе в компанию квартального. Последний дал краткую, но исчерпывающую устную справку, из которой следовало, что домохозяин сдаёт жильё по ценам выше средних, поскольку дом расположен очень удачно: и Средний проспект под боком, и место тихое. Скандалов с жильцами не бывает, поскольку публика обретается там всё больше приличная, порядка не нарушающая.
Дом Данилова действительно производил очень приятное впечатление — это был небольшой, на удивление ухоженный особнячок, ещё пахнувший свежей штукатуркой после недавнего ремонта. Высаженные вдоль его фасада кусты сирени оказались излюбленным местом шумного и крикливого воробьиного сборища. Сейчас они стояли ещё без листвы, с набухшими в ожидании настоящего тепла почками, но воробьи уже оглашенно метались среди голых веток, мучая своим жизнерадостным чириканьем кошку в форточке небольшого оконца цокольного этажа. Кошка буравила воробьёв ненавидящим взглядом, и Иванов даже остановился на минуту, в ожидании всплеска кошачьего темперамента. Впрочем, показательной охоты так и не последовало, кошка оказалась слишком умна для погони за недосягаемой добычей.
Хмурый дворник в большом кожаном фартуке мёл вымощенную плитами дорожку вдоль фасада. Неулыбчиво взглянув на остановившихся перед домом полицейских, он оставил своё занятие и, подойдя к квартальному, сдёрнул с головы картуз:
— Здрасьте, вашбродь! Никак по мою душу?
— Да, Степан, вот привёл агента сыскной полиции с тобой поговорить, — важно ответил квартальный.
— Скажи-ка, братец, — Иванов прекратил созерцать кошку в окне и оборотился к дворнику. — Здесь проживает Мелешевич Дмитрий Николаевич?
— Так точно-с, ваше благородие, — дворник стал навытяжку. — В бельэтаже, окна во двор и сюда, на улицу. Распашонка, значит.
— Какая распашонка? — не понял Агафон.
— Квартира-распашонка, окна и туда, и сюда.
— Ясно. А сам-то ты кто будешь?
— Дворник я здеся. Подвизаюсь, стало быть, по уборке…
— Это я уже понял по твоему совку и переднику. Звать-то тебя как?
— Степан Куделин, села Мартышкино Калужской губернии, тридцати трёх лет, значит. Служу старшим дворником этого самого дома…
— Ну, Степан, веди в дворницкую, не под окнами же нам разговаривать, — рассудил Агафон.
Пройдя через подъезд в комнату под лестницей, все трое расселись вокруг ветхого стола, застеленного газетой в жирных пятнах и усеянной хлебными крошками. В дворницкой висел неприятный кислый запах, мешавшийся с ароматом сухих берёзовых и осиновых веток, из которых были накручены веники для мётел, наваленные в углу.
— Так что, Мелешевич, один живет? — полюбопытствовал Иванов, оглядывая помещение.
Дворник стрельнул взглядом, и сыщик сразу понял, что вопрос задал удачный. По существующим правилам всякое лицо, проживающее в доме и прибывшее даже на самый короткий срок, подлежало регистрации паспорта в полицейском участке. На это отводились одни сутки с момента появления жильца. Следили за регистрацией дворники: они собирали у жильцов паспорта, несли их в полицейскую часть, где реквизиты документа копировались и далее направлялись в городской адресный стол. Сами же паспорта дворники возвращали владельцам. Такой порядок позволял властям отслеживать перемещения населения и служил неплохим источником пополнения казны, поскольку паспорта были платными и выписывались на весьма ограниченный срок, обычно не более трёх лет. Полицейская власть очень бдительно следила за должным функционированием системы адресного учёта и со времён Петра Первого бескомпромиссно, вплоть до ссылки в каторжные работы, преследовала беспаспортных. Помимо лица, не имевшего паспорт, наказанию подвергались и те, кто покрывал нарушителя: и дворнику, и приказчику, управляющему домом, грозила административная высылка.
