Дональд Томас - Забытые дела Шерлока Холмса
Но я помню его слова, сказанные тем вечером, когда мы сидели у камина.
— Значит, Шеклтон и Горджес избежали наказания? — спросил я.
Он наклонился и набил трубку табаком.
— Не думаю, что они согласятся с такой формулировкой, Ватсон. В тюрьме человек страдает. Чего же более? Возможно, он совершил двойное преступление, но нельзя удвоить его мучения. Жизни обоих злоумышленников разрушены без всякой надежды начать все заново, и этого достаточно.
Холмс посмотрел на огонь.
— И все-таки, — возразил я, — мне кажется, вы считаете ограбление менее опасным, чем другие преступления. Не забывайте, что оно влечет за собой важные последствия для общества.
Холмс продолжал любоваться танцующими языками пламени.
— Возможно, все дело в том, что мне известен другой случай, произошедший гораздо раньше.
— Тоже похищение драгоценностей?
Он повернул голову ко мне:
— Разумеется, Ватсон. Когда-то эти камни были священными сокровищами в царских гробницах Голконды и других городов. Наши бравые солдаты разрыли могилы, чтобы подарить эти украшения королю и королеве Англии. Вот кто совершил кощунство — куда более страшное преступление, чем проделки Шеклтона и Горджеса. Если наш монарх или его подданные решили выкупить драгоценности у тех стран, которым камни когда-то принадлежали, пусть будет так. Должен признать, что они уже не вернутся на родную землю. Но теперь Англия, не отдав за них в первый раз ни пенса, заплатит настоящую цену, и я не стану возражать. Считаю это справедливым решением, мой дорогой друг. А вы?
Невидимая рука
В той цепи событий, о которых я сейчас расскажу, все с самого начала складывалось против нас. Тем не менее Шерлок Холмс добился такого успеха, какой редко выпадал на его долю в других расследованиях.
Те из вас, кто читал рассказ «Пенсне в золотой оправе», опубликованный в сборнике «Возвращение Шерлока Холмса», могут вспомнить о другом триумфе великого сыщика. В 1894 году в Париже он выследил и арестовал Юрэ, «убийцу на Бульварах». Холмс тогда получил в награду орден Почетного легиона и благодарственное письмо лично от президента Феликса Фора. Оно было написано в январе 1895 года, когда тот возглавил страну в самый трудный для нее момент, после убийства президента Карно и нескольких месяцев неудачного правления Казимира-Перье.
Холмс по вполне понятным причинам испытывал симпатию к Феликсу Фору, выходцу из низов общества, сумевшему подняться на самую вершину власти. К несчастью, за месяц до того, как мсье Фор приступил к исполнению обязанностей президента, был арестован и осужден молодой офицер — стажер Генерального штаба капитан Альфред Дрейфус. Его приговорили к пожизненному заключению за передачу секретных военных сведений Германии. Сразу после суда разъяренная толпа на улицах Парижа требовала немедленной казни Дрейфуса. Президента упрекали и даже презирали за недостаточную твердость, проявленную в этом деле. Смерть угрожала любому человеку, публично усомнившемуся в виновности «предателя». Дрейфус был сначала разжалован на плацу Эколь Милитер [16], а затем с позором отправлен в исправительную тюрьму на французском побережье Гвианы в Южной Америке. Он дни и ночи проводил в тесной камере в ядовитых испарениях и невыносимой жаре кайеннского Ile du Diable [17]. Хотя сбежать с острова было невозможно, его ноги заковали в двойные кандалы, прикрепленные цепью к ножкам койки. Фактически Дрейфуса обрекли на медленную, мучительную смерть. Расстрел был бы куда более гуманным приговором.
Альфреда Дрейфуса обличили в том, что он продал секретные документы военному атташе посольства Германии полковнику Максу фон Шварцкоппену. Суд проходил in camera [18], однако подробности процесса стали известны публике. Уликой служила препроводительная бумага, написанная, как утверждало обвинение, рукой Дрейфуса и адресованная Шварцкоппену. Автор сообщал германскому атташе, что высылает ему документацию по новому секретному стодвадцатимиллиметровому орудию, а также план реорганизации французских артиллерийских войск и руководство по стрельбе для полевой артиллерии. Такими сведениями, разумеется, мог располагать только офицер Генерального штаба.
Шерлок Холмс, так же как Эмиль Золя и множество других людей, не настроенных предубежденно, не верил в виновность капитана Дрейфуса. Прекрасно разбираясь в графологии, Холмс пришел к выводу, что послание полковнику Шварцкоппену написано не рукой Дрейфуса. Кто-то более или менее удачно имитировал его почерк. Как и мсье Золя, мой друг возмущался пристрастностью французского суда. Несколько лет спустя «дрейфусары» докажут свою правоту. Полковник Юбер Анри из Deuxieme Bureau [19]и Лемерсье-Пикар, подделавшие «доказательства», чтобы усугубить вину Дрейфуса, покончат жизнь самоубийством.
Уже после нашего путешествия в Париж невиновность Дрейфуса, а также имя настоящего предателя, майора Фердинанда Вальсен-Эстергази, будут окончательно установлены. Вернувшегося на службу капитана Дрейфуса вслед за Шерлоком Холмсом наградят орденом Почетного легиона за мужество, проявленное в боях мировой войны. Подробности борьбы за восстановление справедливости легли в основу этого рассказа.
IIКогда мы отправились в Париж в январе 1899 года, Феликс Фор уже четыре года был президентом Франции, и столько же времени провел в заключении капитан Дрейфус. Поездка состоялась по просьбе британского правительства, горячо поддержанной Скотленд-Ярдом в лице нашего друга Лестрейда. В Париже мы должны были встретиться с Альфонсом Бертильоном, бывшим профессором антропологии, ныне возглавлявшим Бюро судебной идентификации в парижской префектуре полиции. Метод Бертильона позволял определить личность человека по некоторым антропометрическим данным, в частности по форме и размерам головы. Французские коллеги уверяли, что эта разработка сделает бесполезными любые попытки преступника изменить внешность и выдать себя за другого. Скотленд-Ярд считал данную систему слишком сложной для постоянного использования. В Англии Шерлок Холмс и сэр Фрэнсис Гальтон еще в 1893 году по настоянию министра внутренних дел мистера Асквита начали работу над более простым методом идентификации по отпечаткам пальцев, также подсказанным Бертильоном. Поначалу их противники утверждали, что ни один суд присяжных не вынесет вердикт, основанный на такой сомнительной идее. Однако двенадцать лет спустя братьев Страттон приговорят к виселице за убийство в Дептфорде благодаря единственному доказательству — отпечатку большого пальца.
Мы надеялись убедить Бертильона в необходимости объединить усилия для усовершенствования метода. Одно из главных возражений юриста состояло в том, что далеко не на всякой поверхности остаются четкие, ясно видимые отпечатки. Холмс после долгих опытов в нашей квартире на Бейкер-стрит научился выявлять «скрытые» следы с помощью нитрата серебра или паров йода. Бертильон поинтересовался, каким образом можно предъявить суду подобные улики. Холмс приспособил для этой цели фотоаппарат «кодак», присоединив к объективу открытый кожух. Причем отпечаток всегда оказывался в фокусе объектива, на одном и том же расстоянии от него. С помощью такого приема можно было изготовить любое количество фотоснимков для изучения их в суде. Холмс отослал великому французскому криминалисту образец своей фотокамеры. Но, судя по всему, профессор Бертильон не изменил свою позицию.
В холодный, но безветренный январский день мы отплыли из Фолкстона в Булонь на пароходе «Лорд Уорден». Холмс стоял возле борта в прикрывающей уши дорожной шляпе. Как только судно вышло из гавани, мой друг, казалось, потерял всякий интерес к французскому эксперту. Про отпечатки пальцев и измерения черепа мы больше не говорили. Холмс вынул из кармана сложенный листок бумаги, развернул его и протянул мне:
— Почитайте, Ватсон. Это письмо моего друга полковника Пикара, недавно с позором уволенного из информационного отдела Второго бюро. Он пишет о новых обстоятельствах дела капитана Дрейфуса. Похоже, даже здесь над нами нависла тень Бертильона. Пикар пишет, что профессор продолжает настаивать на том, что злополучная бумага написана Дрейфусом. Как может человек такого выдающегося ума верить в подобную нелепость, не укладывается у меня в голове. Однако его репутация знаменитого криминалиста, к сожалению, перевесит в суде любые призывы мсье Золя к справедливости.
Он покачал головой, тихо вздохнул и уставился вдаль. Море, напоминающее плоеный атлас, тихо накатывало на бледный промерзший песок французского берега.
— И что вы намерены делать? — спросил я, возвращая письмо.
— Надеяться, Ватсон. Нет, не на чудо, а на возможность указать Бертильону на ошибку в его графологической теории, а заодно — и в методе идентификации. Мы будем сражаться за капитана Дрейфуса до победного конца, но необходимо выбрать правильное время и правильное место.
