Валерий Введенский - Мертвый час
– Мы никуда не пойдем, – заявил Евгений.
– А ну быстро…
– Мешать не будем, – поддержала брата Таня. – Подождем в сторонке.
– Из-за вас Володя сейчас обделается. А ну марш домой. Умыться и переодеться. Через час идем в гости.
Женя с Таней опять меж собой переглянулись. Защитить подругу от горячей материнской руки – конечно, благородно. Но попасть под нее вместо Нины? Нет уж, увольте.
– Не беспокойтесь за меня, – улыбнулась им Нина. – Спасибо. И тебе, Танюша, и тебе, Жако.
Господи, ну что за прозвище? Евгений ведь не попугай.
– Где ты была? – вопросила княгиня, когда дети уехали и они остались наедине.
– Где была, там уже нету.
– Шуточки прибереги для сверстников. Советую говорить откровенно, – оборвала Нину княгиня.
– Откровенно уже отвечала: весь день проторчала на пристани.
– Что ж, раз упорствуешь, продолжаешь врать, придется все, подчеркиваю, все рассказать твоей матери.
– Рассказывайте. Никаких преступлений я не совершила. Подумаешь, опоздала на пароход. В конце концов, я не виновата, что ваш сынок спрятался.
– Так уж не виновата?
– Ни капельки, нисколечки, – упиралась Нина.
– А кто его подговорил? – не отставала Александра Ильинична.
– Откуда мне знать?
– Зато знаю я. Ты!!!
– Вы перегрелись?
Княгиня от такой наглости остановилась, даже сделала шаг назад, чтобы эмоции не взяли вверх. Руки так и чесались огреть паршивку зонтиком. Чтобы успокоиться, стала считать про себя до десяти.
Лучший способ, кто не знает.
«Пять… шесть…»
На миг показалось, что в пролетевшем мимо экипаже с закрытым верхом сидит Четыркин. Нет! Вряд ли… Не преминул бы остановиться.
«Семь… восемь…»
– Вы, кажется, говорить со мной желали? Или уже закончили? – сбила Сашеньку со счета Нина.
– Нет, не закончила. Не хочешь говорить правду, скажу ее я. Двадцать дней назад ты тайком съездила в Петербург. И сегодня тоже. Девятичасовой машиной, в вагоне второго класса.
И чудо свершилось. Нина смутилась! Главное теперь – не останавливаться. Ковать железо, пока горячо.
– И я знаю к кому. Ты ведь не в первый раз пытаешься ее уговорить? Так ведь? Анна Францевна Пржесмыцкая! Любовница князя Урушадзе!
Нина взирала на Сашеньку с таким изумлением, будто та сбежала из лечебницы для душевнобольных.
Неужели в рассуждения вкралась ошибка?
Господи! Вот ведь… Ах, как верна пословица: Поспешишь – людей насмешишь. В первый раз Нина ездила в Петербург двадцать дней назад, задолго до ограбления. И никак не могла навещать Пржесмыцкую. Потому что та в тот день путешествовала с детьми в Кронштадт, а Нина от нее сбежала.
– Да, я ошиблась, – выдавила из себя княгиня.
Нина кивком подтвердила.
– Тогда кто она? Кто любовница Урушадзе?
– Не знаю, – у Нины внезапно задрожали плечи. – Мне следует, то есть даже хочется, во всем признаться. Вы никому не скажете?
– Такого обещания дать не…
Нина не дослушала, разрыдалась.
– Что с тобой? – княгиня обняла ее.
– Я ездила к жениху. Теперь уже к бывшему. Застала с другой…
Пришлось идти в парк, чтобы спокойно поговорить на скамеечке.
– Он вдруг пропал… – сквозь всхлипы рассказала Нина. – Последний раз мы виделись две недели назад. Он был простужен, очень простужен. С тех пор от него не было известий. Я сходила с ума, вдруг скончался? Подговорила ваших ребят и поехала. А он… он… Оказалось, пока болел, эта дрянь за ним ухаживала. От смерти якобы спасла. Лучше бы он сдох.
– Нельзя так говорить.
– Не хотел в квартиру пускать, мол, не прибрано, а я уже все поняла. Захожу, а она возлежит на софе. И глаза такие наглые.
– Уверяю, все образуется. Возможно, меж ними и нет ничего, а она нарочно изображала их близость, чтобы заронить в твою душу сомнение, пробудить ревность. Женщины часто используют этот прием для устранения соперниц. Так понимаю, желаемого твоя соперница добилась – ты наверняка наговорила жениху дерзостей, хлопнула дверью…
– А что? Надо было расцеловать?
– Надо было показать ей, кто в доме хозяин. Нельзя было поддаваться на провокации, нельзя. Следовало успокоиться и выгнать ее.
– Он… Он сказал, что как честный человек обязан на ней жениться!
Сашенька прикусила губу. А потом решительно встала с лавочки:
– Ну и плюнь! Если перед первой встречной не устоял, стоит ли грустить? Радуйся, что сие случилось до, а не после вашей свадьбы.
– Я умом понимаю… Но сердцем нет.
– Ваша помолвка тайной была? Юлия Васильевна не знает?
– Нет. Никто не знает.
– Вот и отлично. Ведь брошенных невест потенциальные женихи побаиваются. Вдруг бросили не зря, а по причине? Вдруг ущерб какой имеется?
– Меня чураться не станут. Я – невеста богатая. Папенька, как предчувствовал, все мне отписал. Мама лишь опекун…
– Прости, не поняла, что твой папенька предчувствовал?
– Что года не пройдет, как маман выйдет за другого. Ненавижу ее за это. Потому и замуж рвусь. Избавиться хочу от опеки…
– Нина, я понимаю, тебе сейчас не до этого. Но если ты знаешь любовницу Урушадзе…
– Нет, увы, – покачала головой Нина.
– Но Тане с Женей сказала, что едешь…
– Проболтались?
– После пыток, – пошутила Сашенька.
Нина кисло улыбнулась.
– Я не так им сказала… Просто не могла признаться Жако, что еду к жениху. Ведь он в меня влюблен!
– А ты?
– До сегодняшнего дня я любила другого.
– Ладно, пойдем!
Ниточка, на которую так надеялась Сашенька, оборвалась. И кто любовница Урушадзе, по-прежнему неизвестно.
Как бы оградить от Нины Жако… тьфу, Женю? И Таню тоже.
Глава седьмая
Назвать жилище Волобуевых дачей язык не поворачивался. Настоящая загородная усадьба – дом с башенкой, балкончиком и эркерами, сад с заросшим прудиком, тенистыми аллеями и беседками. В Первопрестольной такие называют «подмосковными».
В древней нашей столице «загородные дворы» появились еще при Рюриковичах. Для знатных бояр подмосковные дачи были и местом отдохновения, и источником исправления всяких бытовых нужд, как то: сена, дров, хлеба, всякой живности, овощей и фруктов; да и доход немалый приносили, так как излишки продавались на сторону. Перебравшись по самодурству Петра Первого на берега Невы, аристократы сильно тяготились отсутствием там загородных хозяйств. И царь пошел навстречу, принялся раздавать им окрестные земли. Наделы вдоль Петергофской дороги из-за близости царской резиденции считались самыми престижными. Однако строить там хоромы Петр запретил. Задумав Петербург копией восточного Амстердама, его окрестности пожелал скопировать с берегов голландской реки Вехт, застроенной величественными особняками во французском стиле. «Загородные дворы» под Петербургом, которые стали именоваться «приморскими дачами», можно было передавать по наследству, однако продавать, закладывать и дарить их было запрещено. Да и отобрать могли: если боярин в немилость впал или в названные царем сроки не возвел построек.
Неудивительно, что многие аристократы искренне желали Петербургу поскорей уйти под воду.
Почти так и вышло…
Петр Второй, избавившись от Меншикова, переехал в Москву. И Петербург тут же обезлюдел. В «предумышленном», по выражению Достоевского, городе жить никто не желал. Но случайная болезнь свела юного царя в могилу. Снова, уже в третий раз за пять лет, встал вопрос: кого сажать на трон? Земский собор, избравший в 1613 году царем Михаила Романова, постановил, что и каждого последующего самодержца надо выбирать. Но то решение давно было позабыто. Будущего правителя опять стали искать в «романовской колоде». Правившим тогда Долгоруким приглянулась Анна, дочь Ивана Пятого, брата и соправителя Петра Первого. Двадцать лет назад дядюшка-император сослал ее замуж на самые задворки тогдашней Европы, в Курляндию[84]. Предложение Долгоруких для Анны Иоанновны было и неожиданным, и лестным, она легко согласилась на предложенные ими условия. Однако после восшествия на престол с той же легкостью разорвала подписанные ею «Кондиции»[85]. И, к всеобщей неожиданности, править решила из Петербурга. Боярам пришлось возвращаться в брошенные было городские усадьбы и приморские дачи.
Прилагательное «приморские» постепенно забыли. «Известное пространство загородной земли, данное от государя», стали называть просто дачами. А вот в Москве, наоборот, потерялось слово «дача», пригородные усадьбы именовали просто «подмосковными».
Однако на этом приключения слова «дача» не закончились. Через столетие после Анны Иоанновны, в царствование Николая Первого, население Петербурга сильно увеличилось, и город пришлось перестраивать – приземистые уютные строения с огородами и палисадниками постепенно уступили свои места доходным домам. Количество зелени уменьшилось, в столице стало нечем дышать, особенно летом, и за город в жаркие месяцы стали выезжать не только богатые аристократы, но и все, кому позволял доход: офицеры и чиновники, купцы и священнослужители. Спрос опережал предложение, горожане снимали в окрестностях любое жилье, хоть и избу, однако даже ее именовали гордым словом «дача».
