Утерянная брошь - Монт Алекс

– Господин полковник…? – изобразив замешательство на лице, не договорил коллежский асессор.

– Брат мадемуазель. Человек он способный, ревностен в службе, но действовать через него в этом деликатнейшем деле, согласитесь, затруднительно.

– Я вас понимаю, – невольно согласился основательно сбитый с толку Чаров.

– Превосходно, что понимаете, – с язвительным снисхождением усмехнулся граф. – Видите, как все запуталось и переплелось. И не мне вас учить, как распутать означенный клубок, – с ходу отметал любые возражения Шувалов.

– Однако ж дядюшка едва ли сможет помочь мне. Как должно быть известно вашему высокопревосходительству, он нынче с семьей в Берлине и вернется в Петербург не ранее середины октября, да и… – цепляясь за всплывавшие в его голове обстоятельства, Чаров всячески пытался избежать навязываемой ему роли. Гадливое послевкусие, вызванное словами Шувалова, и подленькая покорность его воли смущали молодого человека.

– И что с того? Испытайте иные оказии. Вы приняты в свете, а это главное, – граф нервно передернул плечами. – Поймите одну непреложную истину, Чаров. Ежели ваша знакомая Акинфиева угрожает будущности его императорского высочества герцога Лейхтенбергского и вредит ему одному, то княжна Долгорукова может принести неисчислимые бедствия государю и России.

– Приложу все усилия, ваше высокопревосходительство, – под напором шефа жандармов он был вынужден сдаться.

– Вот и чудесно, – удовлетворенно изрек Шувалов. – Касательно выстрела Березовского в Булонском парке поговорим в воскресенье. Приезжайте ко мне на Елагин часиков… – граф умолк на мгновение, – эдак в пять. У меня на даче вы забудете про городскую суету и найдете истинное отдохновение, – морщась от грохота проезжавших по булыжной мостовой экипажей и косясь на задернутое кисеей окно, скрадывавшее зловещий силуэт Михайловского замка, он отпустил Чарова.

Княжна Долгорукова владела помыслами Сергея весь обратный путь до его квартиры на Седьмой линии Васильевского острова. Проезжая «Золотой якорь», он почувствовал голод, и, подумав, что дома его ждет вчерашняя телятина и иных разносолов не предвидится – слуга Прохор был не мастак готовить, он остановил пролетку и зашел в трактир. Заметив сквозь приоткрытую дверь знакомую компанию студентов академии художеств, он предпочел избежать общения с подвыпившими гениями и поднялся на второй этаж. Не в пример завсегдатаям трактира, публика в ресторане вкушала блюда с важной значительностью, официанты с хлыщеватыми усиками и улыбкой вездесущей угодливости сновали с уставленными снедью подносами, бесшумно фланируя по вощеному паркету меж мерно гомонящих столов.

Не успев сделать и шагу, Чаров был окликнут князем Несвицким – любителем лошадей, парусного спорта и начинающих актрис. Матушка князя подыскала ему выгодную партию, и, в преддверии помолвки, Несвицкий предпочитал теперь манеж театру, а то и буднично коротал вечера в ресторации за бутылкой бургундского или «Вдовы Клико». Вот и сейчас, изобразив скучающий вид, он тянул шампанское, заедая его устрицами и бросая рассеянные взгляды на входящих в зал.

– Давненько мы не видались, cher ami 7! – щелкнув пальцами официанту, с неподдельным энтузиазмом воскликнул Несвицкий. Появление Чарова ему было приятно, и он не скрывал своей радости.

– С того самого дня, как брал у тебя Запала, mon cher 8.

– Славный жеребец, только горяч не в меру, – глаза князя мечтательно загорелись.

– Тогда его горячность пришлась как нельзя кстати. Я успел вовремя, – вспомнив о сумасшедшей скачке в Царское Село 9, отвечал Сергей.

– Отведай устриц, страсть как хороши, – отправил в рот очередного моллюска князь.

«А не расспросить ли его сиятельство о Долгоруковых?» – следуя гастрономическому совету князя, подумал Чаров и отхлебнул шампанского, с почтительной предупредительностью разлитого официантом.

– С Васенькой Долгоруковым знаком отменно. Можно сказать на дружеской ноге. Не раз он, шельма, как на вист соберемся, меня на раздаче обходил. А вот с его старшим братцем Мишелем дружбу не вожу. Уж больно заносчиво ноне держится князь. Да и супруга его, княгиня Луиза, источает холодную неприступность, строга до неприличия стала. Только в толк не возьму с чего? – недоумевал Несвицкий.

– Женское настроение переменчиво, сродни нашей погоде, – глухо пробормотал Сергей, мотая на ус последние слова князя. От него не ускользнула лукавая искорка во взоре приятеля.

– Зато благоверная Васеньки, княгиня Софья, напротив, неизменно приветлива и ровна со мною, – продолжал Несвицкий, с видимым удовольствием поглощая устриц.

– Она из рода… – Чаров делано замялся и наморщил лоб.

– Шебеко, Серж. Ее старшая сестра Ольга замужем за графом Гендриковым, камергером, а вот младшая, мадемуазель Варвара – свободна, покамест, – многозначительно подмигнул ему Несвицкий. – Богатая невеста, a propos 10, однако не в моем вкусе, – с некоторым сомнением процедил он и, отставив опустевший бокал, игриво взглянул на собеседника.

– В самом деле? – вскинулся Чаров.

– Могу тебя представить, буде пожелаешь.

– Премного обяжешь, – он подозвал официанта и приказал подать себе обед, попросив бульону с клецками, пирожков разных сортов, салат с эстрагоном и рубленым яйцом, рыбу соль под нормандским соусом, пунш глясе и маседуан на сладкое.

На следующий день слуга Прохор подал ему записку. Несвицкий звал Чарова на парусные гонки, устраиваемые в воскресенье городским яхт-клубом. «Будь к полудню на Крестовском, mon cher. Обозреешь очередной этап осенней регаты и мадемуазель Варвару. Васенька с супругой тоже приедут. Что до прочих Долгоруковых, наверняка не скажу, но коли Мишель соблаговолит принять наше приглашение, княжна Екатерина и княгиня Луиза точно прибудут. Моя „Мечта“ стоит в эллинге на ремонте, посему буду обыкновенным зрителем на веранде», – сообщал его сиятельство. «Как все устроилось, однако. Сведу нужное знакомство и к графу на дачу поспею».

Глава 2. На даче Шувалова

К часу открытия гонок гостевая трибуна, устроенная против клубной дачи 11 на Елагином острове, заполнилась до отказа. Погода стояла на удивление солнечная, и свежий юго-восточный бриз призывно бил по скрученным парусам скопившихся возле буев и ждавших сигнала яхт. Нарядная публика, вооружившись биноклями и зрительными трубами, живо переговаривалась и горячо обсуждала участников гонки. Народ попроще толпился внизу, пестрой лентой растянувшись вдоль берега Средней Невки. Наконец прозвучал гонг, спортсмены развернули паруса, и, рассекая водную гладь, суда устремились к заливу.

В рядах поглощенных начавшимся действом зрителей находился видный, франтовато одетый господин, чей бинокль был направлен на открытую веранду клубной дачи, где собрались почетные гости и особо близкие к устроителям соревнований лица. Казалось, происходящее на реке вовсе не занимало мужчину. Его острый наметанный взгляд методично скользил по дорогим туалетам и украшениям сидевших напротив дам, пока не застыл на очаровательной шатенке, с благосклонной улыбкой внимавшей стоявшему за ее спиной молодому человеку. Когда последний парус скрылся за поворотом, франт спустился с трибуны и, изящно помахивая тростью, растворился в толпе.

– Итак, Чаров, вижу, времени зря не теряли, – одобрил его рассказ Шувалов, отдавая щедрую дань лафиту. – Это удача, что Долгоруковы приехали поглазеть на регату и вы сошлись с их семейством. Батюшка княжны непоправимый картежник. Пустил по ветру огромное приданое жены и заложил последнее имение.

– По первому впечатлению, братья княжны – люди основательные. В особенности, старший, Михаил. Подобного расточительства он не допустит.