Дарья Плещеева - Число Приапа
– Пусть его приведут сюда.
– Так я же ему не заплатил, как я могу его звать?
Фон Нейланд засмеялся.
– Отыщи его и отведи в корчму, Йошке, вот тебе два шиллинга, пусть пьет пиво и ждет меня. Скажи, чтобы его оставили ночевать и не выпускали – я завтра по дороге домой хочу там с ним встретиться.
– Разве ты не останешься у нас хотя бы на неделю? – спросил фон Брейткопф.
– Я же говорю тебе – время очень сомнительное, пора возвращаться, пока не стряслось беды. А портрет не выбрасывай. Отвези в Митаву – может, найдешь, кто его поправит.
На следующее утро фон Нейланду был подан его экипаж. Бароны распрощались – и более семейство фон Брейткопф к этой истории отношения не имеет.
Фон Нейланд узнал от Йошке, что мазила был обнаружен как раз у ворот корчмы – скорбно пытался торговать там своим имуществом, поношенными туфлями и почти новыми штанами. На кисти, краски, пузырьки с маслом и лаком, огромную палитру, пеналы для кистей, щипцы, которыми натягивают холсты на подрамники, мастихин, мольберт собственного изобретения, со складными ногами, пустые папки из-под рисунков и гравюр, грязный передник и прочее добро в этой глуши покупателя все равно бы не нашлось, а выбираться-то в более просвещенные земли и чем-то питаться по дороге надо. Йошке покормил страдальца и велел ему ждать.
Когда барон вошел в низкое, длинное и темное помещение, Мартин-Иероним Кнаге уныло сидел у окошка и от скуки мастерил из соломы подвеску, какие обычно местные жители делают к Рождеству и вешают под потолком. На столе перед ним стояла деревянная кружка с пивом, лежали кучка соломы, горстка куриных перышек и маленький моток грубых ниток. Он низал соломинки на нить, соединял их сперва в треугольники, затем в пирамидки, к углам цеплял пучки перьев и таким манером собрал уже сооружение высотой в фут.
Барон посмотрел на него внимательно и одобрил по крайней мере внешность. Мазила был чем-то похож на него самого. Но черты баронского лица были тоньше, острее, и его голубые глаза смотрели куда проницательнее, чем такие же голубые, но по-детски наивные глаза живописца, да и волосы фон Нейланда, когда-то светло-русые, как у Кнаге, стали серыми с оловянным отливом.
– Хочешь заработать? – спросил фон Нейланд.
– Заработал уже! – огрызнулся Кнаге.
– Это пиво ты пьешь за мой счет. Я видел портрет. Хороший портрет, только зачем делать фрау, нос как у старого пропойцы? Мне больше понравился фон – тебе следует писать пейзажи. Мне как раз нужны пейзажи. Собирайся, поедем ко мне. Вот тебе задаток.
Фон Нейланд выложил на стол серебряный талер.
– Ого! – сказал Кнаге. – Вот ваша милость – настоящий барон! Я вас так живописую, что соседи помрут от зависти, а…
– Говорю тебе, мне нужен не портрет, а вид из окна. А если ты поместишь в пейзаж нимфу с голыми ножками и пухлой грудкой, то будет замечательно.
Мазила расхохотался.
– Двух нимф напишу для милостивого господина!
– Ну, едем.
Рига, наши дни
– Нужно что-то оригинальное, – сказал Петракей. – Такое, такое… ну, не дешевка! Понял, нет?
– Понял, – ответил референт Саша. – Но я его вкусов не знаю. То есть – в каком направлении двигаться?
– Ну, какие у него могут быть вкусы?! Обыкновенные! – Петракей задумался. – Вот что – это должно быть круто. Не каждый день человеку полсотни бухает. Вот мне бухнет – он точно что-то крутое откопает. А теперь вот – я ему…
– Хорошо, пляшем от другой печки. Это может быть что-то золотое?
– Может. Но не новодел! Или новодел – но крутой, – сразу ответил Петракей. – Ну, такие у нас с ним вкусы.
Полезли в Интернет искать крутые золотые побрякушки. Петракею все казалось чересчур скромненьким, пока Саша не вытащил на экран золотой оклад для образа Богородицы. Весил он, судя по размерам, не меньше двух кило, был инкрустирован красными и зелеными камушками, а стоил столько, что Петракей ошарашенно выругался.
– Это что же – как вся моя фазенда?! Ищи еще! Попроще!
Два часа потратили бездарно, потом Петракей сказал:
– Вот что, я к Семецкому поеду, оттуда – в баню. А ты подготовь список всей этой дребедени. Узнай, что теперь приличные люди дарят на юбилеи. И заодно – если мы купим что-то старинное, как это везти через границу.
– Хорошо, список завтра будет, – ответил Саша. С тем и расстались.
Служить референтом у Петракея было интересно. Бизнесмен имел славное боевое прошлое, включающее три суда, две недолгие отсидки, шесть разбитых в хлам автомобилей, пять царапин от пуль и много чего еще. Сейчас, в сорок семь лет, он угомонился, заматерел, держал элитный автосалон, ресторанчик, приценивался к гостиничному бизнесу, понемногу и очень разумно торговал недвижимостью. Сашу он взял для таких дел, которыми сам заниматься органически не мог. Скажем, вошли в моду книжки Гришковца, и кто-то при Петракее рассуждал о них с умным видом. Зная свою способность засыпать на второй странице, Петракей давал задание Саше, тот книгу осваивал и пересказывал понятными для Петракея словами, даже зачитывал вслух вкусные кусочки. Или приезжал какой-то театр из Москвы – Саша собирал информацию и говорил, стоит ли тратить безумные деньги на билеты, или – фуфло, чтоб не сказать хуже. Он переводил статьи из американских автомобильных журналов, готовил пресс-релизы на английском и на латышском, сочинял новогодние и прочие поздравления на трех языках, проверял домашние задания у двух дочек Петракея, десятиклассницы Любы и семиклассницы Ксюши. Словом, работа была нескучная, а часто и непредсказуемая.
Для человека, который три года назад сдуру впутался в бизнес своего одноклассника на том основании, что вместе бегали на дискотеки и пили пиво, а потом лишился квартиры, дорогой машины и деловой репутации, должность Петракеева референта – истинный рай. Оклад невелик, но нервы не страдают. Да и приятно работать на человека, который знает, где у тебя потолок, и не требует ничего такого, что было бы тебе не под силу.
Саша закончил перевод, позвонил супруге Петракея с докладом, а потом отправился в «Вольдемар». Там в это время суток обычно пила с хозяевами чай эксперт Тоня.
График Тони был так же причудлив, как график Саши. Она, получив искусствоведческий диплом, пристроилась к крупному антикварному салону «Вольдемар» и получала за разумные экспертные заключения неплохие деньги. Также она выезжала с хозяевами на аукционы, вела английскую переписку (в те годы, когда двое из троих владельцев «Вольдемара» еще были способны усваивать языки, актуален был разве что испанский – чтобы петь песни о революционной Кубе; третий компаньон в школе учил французский, и тот почти забыл), покупала для салона дорогущие художественные альбомы и вела картотеку. Кроме того, у нее были постоянные личные клиенты – иногда с такими же запросами, как Петракей.
Саша рассчитал так, чтобы подъехать к «Вольдемару» в четыре. Петракей помог ему купить недорогую «мазду» из хороших рук и сделал пропуск в Старую Ригу, где был второй Петракеев офис.
Собственно, Саша планировал забрать Тоню, повезти ее в какое-нибудь псевдояпонское заведение и проконсультироваться заодно насчет подарка, который понадобится уже на следующей неделе. Заодно он хотел узнать, как антиквариат возят через границу и какие геморрои ждут человека, выправляющего документы на провоз.
К Старой Риге Саша был равнодушен после того, как на пике своей бизнесменской карьеры побывал в Бельгии и Франции, увидел в городишках с гулькин нос величиной соборы, рядом с которыми Домский выглядел просто уныло, и улочки отреставрированных домов сказочной красоты. По Генту он тогда бродил злой и бормотал: «Деньги куда дели? Сволочи, куда дели деньги?..» В шестнадцатом веке Гент и Рига были на одинаковых позициях: два вольных торговых города-порта, через которые проходили бешеные деньги. Но гентские купцы не жалели этих денег на архитекторов, там стояли в ряд настоящие дворцы, один другого краше. А куда ушли деньги рижских купцов – даже вообразить было невозможно. Судя по тому, какие здания уцелели и числятся архитектурными памятниками, деньги были пропиты и потрачены на девиц легкого поведения.
«Вольдемар» был бродячим салоном – несколько раз менял место, пока не «поселился» в узкой улочке напротив знаменитого ресторана. Место было нешумное, но на пересечении туристических троп. А ресторан еще и такую приманку завел: у входа сидели люди в средневековых нарядах, играли на рожках и лютнях, иногда танцевали. Туристы с ними фотографировались, а потом препровождались в обширный подвал, где в том самом шестнадцатом веке были винные погреба рижского магистрата.
Саша не раз сопровождал богатых гостей Петракея по дорогим, пафосным и псевдоготическим заведениям. В конце концов они ему приелись, и он смотрел на пустые залы с некоторым злорадством: когда отдаешь за чашку дурно сваренного кофе полтора лата, из них лат уходит на оплату интерьера и обслуги, и умный человек при желании найдет в старой Риге несколько кафешек вообще без интерьера, но с хорошим и недорогим кофе, а не будет кормить дармоедов. Саша такие кафешки, конечно же, знал – он знал, где можно пообедать за символические деньги на той же Домской площади, где, казалось бы, сплошная обдираловка для туристов.
