Валерио Манфреди - Башня одиночества
Центурион протянул руку, чтобы схватить незнакомца за плечо, заглянуть в глаза и заставить заговорить на любом языке, но пальцы сжали лишь пустой плащ, висевший на палке, воткнутой в землю, оболочку, оставленную среди песка мистическим существом. Фульвий Макр в ужасе отшвырнул плащ, словно дотронулся до отвратительной твари, а свист ветра тем временем все больше походил на стоны боли. Центурион в смятении вернулся к своим товарищам. Он сел верхом на лошадь и, пришпорив ее, двинулся на запад, догоняя отряд, который вскоре показался впереди: люди стояли шеренгой на гребне бархана, четко вырисовываясь в сиянии красноватого света, и что-то разглядывали.
Макр спешился, поднялся на вершину холма, прошел сквозь ряды своих людей и понял, куда они смотрят. Перед ними высилось одинокое здание, нечто вроде цилиндрической башни с куполом. Стены таинственного строения были гладкими, словно из бронзы, — без изображений, орнамента и надписей, — только этот странный красноватый свет, пятнавший песок, словно кровь. У подножия башни виднелась арка, ведущая внутрь, где все тонуло во мраке.
Центурион разглядывал строение, ошеломленный и сбитый с толку.
— Сейчас уже ночь, — наконец сказал он. — Мы разобьем лагерь здесь. Никому не отлучаться без моего разрешения и ни под каким предлогом не подходить к этой… к этой штуке.
Лагерь погрузился во мрак, и даже странное сияние погасло. Загадочное строение казалось теперь всего лишь темной массой, утопающей в ночи. Единственный свет исходил от костра, который зажгли двое часовых, чтобы согреться: ведь к середине ночи холод только усилится.
Этрусский прорицатель тоже не спал и пристально смотрел на основание здания, где угадывался вход. Он покрыл себе голову, словно умирающий, и вполголоса мрачно и печально пел под звон систра. Мавританские проводники, убедившись, что все спят, а часовые сидят к ним спиной, пробрались к своим лошадям и неслышно растворились в темноте. Часовые переговаривались, разглядывая черную массу башни.
— Может, мы уже добрались до земли черных цариц, — сказал один.
— Очень может быть, — ответил другой.
— Ты когда-нибудь видел что-то подобное?
— Нет, никогда. А я многое повидал, служа в своем легионе.
— Что это такое, интересно?
— Не знаю.
— По-моему, это гробница, а что ж еще? Гробница, доверху набитая сокровищами, как это принято у варварских народов… Так оно и есть, говорю тебе. Вот почему центурион запрещает туда входить.
Его товарищ промолчал, хотя и понимал, что от него ждут одобрения. Ему была отвратительна сама мысль осквернять гробницу, к тому же он боялся, что та защищена каким-нибудь проклятием, которое потом будет преследовать его всю жизнь. Но первый настаивал:
— Чего ты боишься? Центурион спит и ничего не заметит. Возьмем немного драгоценных камней и золотых ожерелий — спрячем в складках плаща, а потом продадим на рынке в Лепсисе или Толемаиде… Или, может, боишься?.. Да, так и есть, ты боишься колдовства. Какие глупости! Зачем тогда мы взяли с собой этрусского прорицателя? Ему знакомо любое противоядие, слышишь? Ты слышишь этот звук? Это он своим колокольчиком отпугивает духов от лагеря.
— Ты меня уговорил, — согласился второй, — но если центурион прознает и велит наказать нас палками, я скажу, что это все твои затеи, а я ни при чем.
— Говори что хочешь, а сейчас шевелись. Мы быстренько управимся. Никто ничего не заметит.
Они взяли несколько головешек из костра вместо факелов и осторожно приблизились к башне. Но в тот момент, когда часовые намеревались перешагнуть порог, освещая себе путь, из башни донесся звериный рык, гулко отразился от огромного свода и вдруг перерос в душераздирающий громоподобный рев.
Авл Випин вздрогнул, когда тишину внезапно нарушили вопли двух легионеров, припал к земле и замер, охваченный леденящим ужасом.
Воины вскакивали, спросонок хватая оружие и мчась во тьме, как обезумевшие ночные тени. Макр вынырнул из своего шатра с мечом в руке, громко призывая своих людей, и вдруг остановился, объятый паникой.
— О боги… что это?.. — только и успел он пробормотать, оглушенный криками воинов. Но тут ужасный рев, наполнивший воздух до самого горизонта, сотряс землю, проник в его голову и опустошил мозг. Тело полководца разорвалось на куски, словно растерзанное когтями кровожадного зверя, и кровь ударила в песок тугой струей.
Авл Випин, застывший от ужаса во мраке, укреплял свой дух, пытаясь бороться с чудовищным звуком, с кровавым убийцей, со слепой яростью неведомого зверя, но то была неравная битва. Он лежал недвижно, выпучив глаза, и видел на своей белоснежной тунике пятна крови, а вокруг остатки растерзанных тел. Рев зверя становился все громче и постепенно приближался, пока прорицатель не ощутил на своем лице обжигающее дыхание. Он понял, что через мгновение зверь выпьет из него и жизнь, и кровь, — и тогда, собрав все силы, снова запел молитву, качнув коченеющей рукой священный систр.
И серебряный звон усмирил зверя. В одно мгновение чудовищная ярость угасла. Рев стих и перешел в тяжелое дыхание. Випин продолжал ритмично покачивать систром, неотрывно глядя перед собой остекленевшими от натуги глазами, его землистое лицо покрылось потом.
В лагере воцарилась мертвая тишина.
Тогда он поднялся и, пошатываясь, побрел среди растерзанных тел римских воинов. Никто не спасся. Мертвые люди валялись вперемешку с трупами лошадей и верблюдов, использовавшихся в этой злосчастной экспедиции. Випин подошел к огромной темной арке и замер пред ней, пытаясь осмыслить то живое и угрожающее, что ощущал перед собой. Он продолжал ритмично раскачивать систром и кричал:
— Кто ты? — И вопрошал в отчаянии: — Ты кто?
Но слышал только тяжелое, мучительное, словно предсмертное дыхание. Тогда прорицатель повернулся спиной к таинственному мавзолею и двинулся на север. Он шел всю ночь, а с первыми лучами утренней зари разглядел на вершине холма неподвижную фигуру — то был один из верблюдов их экспедиции, груженный бурдюком с водой и мешком фиников. Випин подошел, взял верблюда под уздцы и залез ему на спину. Звон систра еще долго раздавался в зачарованной тишине пустыни, пока не затерялся наконец в бледных лучах рассвета, в безграничном пространстве.
1
Филипп Гаррет добрался до кафе «Жюно» на рю Тронше, торопливо продравшись сквозь вечернюю толпу: в это время служащие роем вылетают из своих офисов, спеша к метро и трамваям. Накануне вечером ему позвонили в Музей антропологии, чтобы договориться о встрече с неким полковником Жобером, которого он прежде никогда не встречал и о котором ничего не слышал.
Остановившись перед кафе, он огляделся, пытаясь определить, кто из посетителей просил его о встрече, и почти сразу увидел за крайним столиком мужчину лет сорока пяти с аккуратными усиками и явно военной стрижкой — тот учтиво кивнул.
Он подошел, поставил портфель на стул.
— Полагаю, вы и есть полковник Жобер.
— Совершенно верно, а вы — доктор Гаррет из Музея антропологии. Очень приятно.
Они пожали друг другу руки.
— Итак, дорогой полковник, — сказал Гаррет, — чем обязан удовольствию познакомиться с вами? Признаться, я весьма любопытен, и прежде мне никогда не приходилось иметь дело с армией.
Офицер открыл кожаный портфель, достал оттуда книгу и положил на стол.
— Прежде всего позвольте сделать вам небольшой подарок.
Гаррет протянул руку и взял книгу.
— Боже правый, но ведь это же…
— «Исследования в юго-восточной части Сахары» Десмонда Гаррета, первое издание Бернара Грассе, его сейчас практически невозможно найти. Я считаю эту работу самой важной из всех, когда-либо написанных вашим отцом.
Филипп Гаррет кивнул:
— Верно… Но как мне отблагодарить вас за этот дар… Не знаю, как расплатиться с вами…
Жобер улыбнулся и заказал два кофе подошедшему официанту, а Филипп тем временем листал книгу, опубликованную его отцом в те далекие времена, когда он был еще мальчишкой. Жобер придвинул ему кофе и сделал глоток.
— Доктор Гаррет, — сказал он, — мы получили известие от своих людей в Иностранном легионе, что ваш отец…
Гаррет вскинул голову, тревожно вглядываясь в его лицо.
— Это всего лишь слух, дружище, но, похоже, ваш отец еще жив, и его видели в оазисе Эль-Куф, на границе с Чадом.
Филипп Гаррет какое-то время молча листал книгу, затем произнес:
— Полковник, я очень благодарен вам за подарок, но, видите ли, слухи о том, что мой отец все еще жив, возникают не впервые. Я уже трижды бросал свою работу, отправляясь на его поиски в самые разные места, но возвращался всегда ни с чем, а посему, думаю, вы мне простите, что я не прыгаю от радости, услышав от вас эту новость.
— Понимаю вашу досаду, — снова заговорил Жобер, — но, поверьте, на сей раз велика вероятность, что это правда. Так считают в командовании легиона, и именно поэтому я просил вас встретиться со мной. Я скоро уезжаю в Сахару.
