Питер Тремейн - Очищение убийством
Воин по имени Вульфрик подъехал совсем близко к молодой монахине. Он навис над ней, склонившись в седле. Она сморщила нос от дурного дыхания из его рта и увидев его гнилые зубы, когда он ухмыльнулся в ответ на ее слова. На него явно произвело впечатление, что женщина, и к тому же столь молодая, не боится ни его самого, ни его спутников. Он положил руки на луку седла и ухмыльнулся, глядя на покачивающееся тело. Глаза у него затуманились.
— По закону, гласящему, что человек, который нанес оскорбление вышестоящим, должен заплатить за это.
— Нанес оскорбление вышестоящим?
Вульфрик кивнул.
— Этот монах, — продолжал переводить Торон, заикаясь от волнения, — приехал в деревню Вульфрика в полдень, надеясь найти отдых и гостеприимство на путях своего странствия. Вульфрик, будучи добрым христианином, — сказал ли сам Вульфрик эти слова или добавил от себя Торон? — предоставил ему отдых и пищу. В пиршественном зале тек мед рекой, когда начался спор.
— Спор?
— Судя по всему, король Вульфрика, Альфрит…
— Альфрит? — прервала его Фидельма. — А я думала, что король Нортумбрии — Освиу?
— Альфрит — сын Освиу и король Дейры, каковая есть южная провинция Нортумбрии и где мы сейчас находимся.
Фидельма жестом велела Торону переводить дальше.
— Этот Альфрит стал приверженцем Рима и изгнал из монастыря Рипон множество монахов за то, что те не следовали учению и церковным уставам Рима. Очевидно, кто-то из людей Вульфрика вовлек этого монаха в беседу о достоинствах церковных служб Колумбы и обрядов Рима. Беседа перешла в спор, спор — в ссору, и монах произнес какие-то несдержанные слова. Эти слова сочли оскорблением.
Сестра Фидельма с сомнением взглянула на тана.
— И за это его и убили? Убили за одни лишь слова?
Вульфрик, который до того бесстрастно оглаживал свою бороду, улыбнулся и опять кивнул, когда Торон задал ему этот вопрос.
— Сей человек оскорбил тана Фрихопа. За что и был казнен. Простолюдин не должен оскорблять человека благородного происхождения. Таков закон. И по оному оскорбитель должен провисеть одну полную луну, начиная с этого дня.
Теперь на лице молодой монахини ясно выразился гнев. Она мало разбиралась в законах саксов, и, по ее мнению, этот закон был вопиюще несправедлив. Однако ей хватило благоразумия осознать, что здесь и теперь не следует давать волю негодованию. Она отвернулась и легко взлетела в седло, а потом устремила взгляд на воина.
— Знай же, Вульфрик, я направляюсь в Стренескальк, где увижусь с Освиу, королем этой части Нортумбрии. И я не премину сообщить Освиу, как ты поступил с этим слугой господним, пребывавшим под защитой христианского короля этой земли.
Если она надеялась, что ее речи испугают Вульфрика, — то ошиблась.
Он только закинул назад голову и разразился хохотом, когда ему перевели ее слова.
Проницательные глаза сестры Фидельмы наблюдали не только за Вульфриком, но и за его спутниками, которые стояли, не опуская луков, пока шел разговор, то и дело поглядывая на своего предводителя, словно желая предугадать его приказания. И теперь она почувствовала, что пора проявить благоразумие. Она пустила лошадь вперед, следом, облегченно вздохнув, направился брат Торон и остальные. Она нарочно придерживала поводья, чтобы лошадь шла шагом. Спешка выдала бы страх, а страх меньше всего следовало показывать такому задире, каким, очевидно, был Вульфрик.
К ее удивлению, никто не попытался их задержать. Вульфрик со своими людьми просто смотрел им вслед, и кое-кто из них посмеивался. Спустя некоторое время, когда их от шайки Вульфрика, оставшейся на перекрестке, уже отделяло некоторое расстояние, Фидельма обернулась к Торону, тряхнув головой.
— Это воистину дикая языческая страна. Я полагала, что в Нортумбрии под властью Освиу царят мир и согласие?
Фидельме ответила сестра Гвид — она, как и брат Торон, происходила с севера, из страны Круитне, из народа, нередко именуемого пиктами, и была немного знакома с обычаями и языком Нортумбрии, поскольку несколько лет провела пленницей в ее пределах.
— Тебе многое предстоит узнать об этих диких краях, сестра Фидельма, — снисходительно произнесла она.
В ответ Фидельма обратила на нее испепеляющий взгляд.
— Тогда расскажи мне. — Голос Фидельмы был холодным и чистым, как хрустальная вода в быстром горном потоке.
— Хорошо. — Теперь Гвид говорила печально и смиренно. — Когда-то Нортумбрию основали англы. Они ничем не отличаются от саксов на юге страны; то есть язык у них такой же, и они поклонялись тем же нелепым богам, пока наши миссионеры не начали учить их истинному слову Божьему. Два королевства были основаны здесь: Берниция к северу и Дейра к югу. Шестьдесят лет назад оба королевства соединились в одно, и теперь ими правит Освиу. Однако Освиу позволяет своему сыну Альфриту быть королем-данником южной части — Дейры. Разве не так, брат Торон?
Брат Торон уныло кивнул.
— Будь проклят Освиу и его дом, — пробормотал он. — Брат Освиу, Освальд, когда был королем, повел нортумбрийцев, и они вторглись в наши земли — когда я только что родился. Мой отец, верховный тан Гододдина, был убит ими, а моя мать зарезана рядом с ним, когда он лежал и умирал. Я всех их ненавижу!
Фидельма подняла бровь.
— Все же ты брат мой во Христе, исповедующий мир. Ты не должен питать ненависти в сердце своем.
Торон вздохнул.
— Ты права, сестра. Порой наша вера испытывает нас на прочность.
— Как бы то ни было, — продолжала Фидельма, — я полагала, что Освиу получил образование на Ионе и что он поддерживал церковную службу церкви Колума Килле. Почему же тогда его сын стал поборником Рима и врагом нашего дела?
— Эти нортумбрийцы называют блаженного Колума Килле именем Колумба, — уточнила сестра Гвид. — Так им легче произносить.
На вопрос Фидельмы ответил брат Торон:
— Я думаю, что Альфрит находится во вражде со своим отцом, поскольку тот снова женился. Альфрит боится, что отец задумал лишить его наследства в пользу Экфрита, его сына от нынешней жены.
Фидельма глубоко вздохнула.
— Я не могу понять этого закона саксов о наследовании. Мне известно, что наследником они обычно признают перворожденного сына, в то время как мы разрешаем самому достойному из семьи быть избранным путем свободного волеизъявления.
Вдруг сестра Гвид вскрикнула, указав на далекий горизонт:
— Море! Я вижу море! А то черное вдали — это, наверное, монастырь Стренескальк.
Сестра Фидельма придержала лошадь и вгляделась, прищурив глаза.
— Что скажешь, брат Торон? Ты ведь знаешь эту часть страны. Не приближаемся ли мы к концу нашего странствия?
На лице Торона выразилось облегчение.
— Сестра Гвид права. Это цель нашего путешествия — Стренескальк, монастырь благословенной Хильды, родственницы короля Освиу.
ГЛАВА ВТОРАЯ
Хриплые протестующие вопли заставили настоятельницу оторвать взгляд от иллюминированного пергамента, лежащего перед ней на столе. Она подняла голову и раздраженно нахмурилась — ее посмели побеспокоить.
Ее келью — сумрачный покой, вымощенный каменными плитами — освещали стоящие вдоль высоких стен сальные свечи в бронзовых подсвечниках. На дворе день в самом разгаре, но одно-единственное высокое окно пропускает слишком мало света. В покое холодно и мрачно, несмотря на разноцветные шпалеры, покрывающие унылую каменную кладку. Огонь же, тлеющий в большом очаге у дальней стены, дает слишком мало тепла.
Некоторое время настоятельница сидела не двигаясь и хмуря брови, отчего ее высоколобое лицо с тонкими и острыми чертами пошло глубокими морщинами. Темные глаза, в которых почти невозможно было различить зрачки, сердито блестели. Она слегка склонила голову набок, прислушиваясь к крикам. Потом развязала свой богато затканный шерстяной плащ, накинутый на плечи, и рука ее мгновенно скользнула к изукрашенному золотому распятию, висящему у нее на шее на низке мелких бусин из слоновой кости. По ее одежде и украшениям сразу можно было сказать, что она женщина состоятельная и занимает свою должность по праву.
Крики за деревянной дверью кельи не смолкали, и она встала, подавив раздраженный вздох. Несмотря на обычный рост, властная манера держаться придавала ей величественный вид, а нынешнее негодование еще усиливало это впечатление.
В дубовую дверь резко постучали, и она распахнулась почти тотчас же — прежде чем настоятельница успела ответить.
На пороге стояла женщина в домотканой рясе ордена, явно очень взволнованная.
Позади нее человек в одежде нищего вырывался из рук двух дюжих братьев. Сестра же, судя по всему — по румянцу на лице, по тому, как она безуспешно пыталась найти и произнести хоть слово, — пребывала в полнейшей растерянности.
