Жан-Франсуа Паро - Человек со свинцовым чревом
— Нынешний день счастлив для меня вдвойне, потому что я встретил своего друга Николя!
— Можно ли узнать первую причину вашего счастья?
— Ах, хитрец… А счастье услышать оперу Рамо, разве этого мало?
— Несомненно, но вы так удалились от своей ложи, — заметил Николя с улыбкой.
— Я люблю аромат сцены и ее близость.
— Близость? Или доступность?..
— Виновен, сознаюсь. Я пришел сюда полюбоваться вблизи одним нежным и грациозным созданием. Однако, Николя, я обязан сказать, что мы считаем вас также довольно скрытным.
— Кто скрывается за этим «мы»?
— Не скромничайте, ведь вы меня обошли! Его Величество много раз спрашивал о вас, особенно во время последней охоты в Компьене. Надеюсь, вы не забыли о его приглашении на охоту. Он никогда ничего не забывает. Посмотрите, каков он! Король помнит вас и много раз рассказывал о вашем расследовании. В его лице вы приобрели могущественного защитника, а королева считает вас своим ангелом-хранителем. Поверьте мне, пользуйтесь столь редким доверием и не пренебрегайте своими друзьями. В этом случае скрытность вредит, даже друзья не станут с ней мириться.
Он вытащил из кармана часы и, взглянув на них, заметил:
— Мадам Аделаида не должна была так опаздывать.
— Я думал, что наша принцесса неразлучна со своей сестрой Викторией[2], — сказал Николя. — И если мои сведения верны, сегодня она будет сопровождать ее на спектакле.
— Верное замечание. Но между королем и его второй дочерью существуют некоторые разногласия. Он отказался подарить ей одну драгоценную безделушку, и обиженная мадам Виктория ни с того ни с сего решила, что мадам де Помпадур попросила у него ту же вещицу. Это, мой друг, придворный секрет, но вы, я уверен, будете молчать как могила… Итак, мадам Аделаида появится не одна, ее будут сопровождать граф и графиня де Рюиссек, которым она покровительствует. Знатные люди, суровые, набожные и болтливые — когда нужно. Они имеют вес и в окружении королевы, и у дофина, этим сказано все. Хотя граф…
— Сколько яда всего лишь в нескольких словах!
— Опера вдохновляет меня, Николя. Я полагаю, наш друг Сартин тоже будет здесь?
— Вы правильно полагаете.
— Мадам следует хорошо охранять. Но под присмотром наших лейтенантов полиции с ней ничего не случится. Представление пройдет спокойно! Его немного оживят лишь мелкие воришки и хлопальщики, ведь «Паладины» нашего друга Рамо вряд ли вызовут бурю. Уголок королевы и уголок короля[3] придут к согласию. И в «Меркурии» завтра напишут, что французский и итальянский стили искусно соединились, а оригинальное сочетание комического и трагического позволило соблюсти благопристойность.
— Это все невинные страсти.
— Мой дорогой, вы никогда не бывали в Лондоне?
— Никогда, и, по нынешним временам, боюсь, что случая поехать туда мне не представится.
— Не могу за это поручиться. Но вернемся к нашей теме: французский путешественник удивляется, когда попадает в лондонский театр и не видит там ни солдат, ни полиции. А также ни шума, ни драк — это все завоевания свободы.
— Вот страна, о которой мечтают наши друзья-философы, которые ощущают в наших залах «злой дух деспотизма».
— Я знаю автора этого выражения, мало оцененного нашим монархом. Скромник Николя, — вы даже не назвали его по имени. Но прошу меня простить, я должен приветствовать мадам Аделаиду. Я скоро вернусь, ведь предмет моего интереса должен появиться в прологе…
Он легким шагом прошел через партер, рассыпаясь в бесчисленных приветствиях знакомым красоткам. Николя всегда ощущал особое удовольствие от встреч с графом де Лабордом. Он помнил об их первой встрече и обеде, на котором тот благородно удержал его от неверного шага. Месье де Ноблекур, старый прокурор, который приютил у себя Николя и считал его членом семьи, много раз подчеркивал, что искренне к нему привязан, и всячески ему помогал. Молодой человек в мыслях снова вернулся к событиям начала этого года. Первый камердинер был свидетелем его первой встречи с королем. Лаборд знал тайну его истинного происхождения, знал, что он не просто Николя Ле Флош, но также родной сын маркиза де Ранрея. И все же было совершенно ясно, что происхождение играет не главную роль в их мгновенно возникшем взаимном расположении.
Шум в зале вернул его к реальности. Весь театр поднялся и зааплодировал. Мадам Аделаида вошла в королевскую ложу. Светловолосая, высокого роста, она производила величественное впечатление. Каждый знал, что она превосходила красотой всех своих сестер. Профилем и взглядом она походила на короля. Улыбаясь, она склонилась в низком реверансе, и восторженные крики стали вдвое громче. Принцессу очень любили; ее любезность и свобода обращения были известны всем. Она продолжила приветствия, грациозно опустив голову. Николя заметил месье де Сартина, который, поприветствовав дочь короля, вернулся в свою ложу.
Занавес поднялся, и начался пролог. Лаборд поспешил присоединиться к Николя. Раздались торжественные звуки хора, сопровождающие появление на ступенях античного храма богини Монархии. Дети несли за ней шлейф, украшенный цветами. Затем на колеснице, которой правили духи войны, на сцену выехала Богиня Победы, облаченная в латы и шлем. Она спустилась, чтобы увенчать Монархию лавровым венком. Хор торжественно повторил рефрен:
Так воспоем того,
Кто своего могущества достоин.
Увенчаем славой деяния
Величайшего из королей.
Ангелы замахали пальмовыми ветками. Месье де Лаборд сжал руку Николя:
— Видите ту блондинку справа… вторую, в платье?.. Это она!
Николя вздохнул. Он слишком хорошо знал этот тип девушек из Оперы. Они начинали свою карьеру хористками или танцовщицами и, будучи еще почти детьми, вскоре начинали вести жизнь безнравственную и продажную. Пройдя трудную школу распутства, самые ловкие и разумные из них могли получить привилегированное положение содержанки. Но стоило поблекнуть очарованию ранней юности, и они погрязали в нищете хуже прежней. Этой малютке с миловидным личиком повезло встретить такого доброго малого, как Лаборд. Может быть.
Пролог продолжился еще более восторженными вокальными партиями. Этот жанр давно уже вышел из моды. Сам Рамо от него отказался и заменил эту обязательную часть увертюрой, имеющей отношение к сюжету спектакля. Николя удивлялся такому «блестящему преддверию», восславлявшему монархию и превозносящему ее военные успехи, в то время как реальные события — незначительные успехи, ничего не сулящие, и неясные мечты не давали никакого повода для радости и прославления. Но по привычке все делали вид, что так и должно быть. Это была неплохая стратегия в глазах тех, кто опасался упадка общественного сознания. Занавес опустился, и месье де Лаборд вздохнул — его богиня исчезла.
— Она снова появится в третьем акте, — произнес он с горящими глазами, — в танце китайских пагод[4].
Спектакль продолжился, и интрига «Паладинов» потекла своим замысловатым, полным банальностей путем. Николя, всегда внимательный к музыке, заметил вокальные партии, уже звучавшие в «Заратустре»[5], в месте, где шел аккомпанированный речитатив, а также явный отсыл к итальянской опере в песнях на несколько голосов. Увлеченный оркестровкой, он почти не следил за сюжетом — порочной любовью старого Ансельма к своей воспитаннице Аржи, в то время как она была влюблена в паладина Атиса. В первом акте сельские песни, оживленные виртуозной игрой на рожках, создали на сцене радостное настроение. В конце второго акта, в момент исполнения трагической арии «Я умираю от страха», Николя, не спускавший глаз с зала, заметил, что в королевской ложе что-то происходит. В нее зашел человек и что-то зашептал на ухо старику с военной выправкой, сидевшему за принцессой, немного справа от нее, — должно быть графу де Рюиссеку. Старый дворянин в свою очередь склонился к пожилой даме в черной кружевной мантилье. Его слова взволновали ее, и молодой человек увидел, как она закачала головой, словно не веря услышанному. Вся эта сцена издали казалась совершенно бесшумной, но королевская дочь встревоженно обернулась, чтобы узнать причину беспокойства.
В этот момент занавес опустился, возвещая конец второго акта. Николя увидел, как тот же человек вошел в ложу месье де Сартина и заговорил с ним. Магистрат поднялся, посмотрел вниз, обвел взглядом партер и, найдя Николя, жестом приказал ему подойти. В королевской ложе волнение все нарастало, мадам Аделаида терла платком виски мадам де Рюиссек.
Позднее, восстанавливая в памяти эти мгновения, Николя вспомнил свое ощущение — как будто судьба запустила какой-то страшный механизм, несущий разрушение и смерть, остановить который никто был не в силах. Он попрощался с де Лабордом и поспешил к генерал-лейтенанту, пробиваясь через плотные группы болтавших во время антракта зрителей.
