Валерий Введенский - Сломанная тень
– Я… – князь замялся. – Я не взял с собой денег!
– А зачем явились? Поговорить о моей нравственности?
– Но… Это очень большая сумма, сударыня! Я не мог собрать ее за день!
– Сколько вам надо времени? – поинтересовалась дама.
– Месяц! Придется имение закладывать …
– Два дня! – отрезала шантажистка. – Встречаемся пятого в это же время!
– Два дня? – ужаснулся князь.
– И ни часом больше. Думаю, камергер и сенатор без труда одолжит двадцать пять тысяч.
– Но в записке сказано: двадцать!
– Двадцать письмо стоило сегодня. Во вторник меньше, чем за двадцать пять, не отдам! Что я, девочка, взад-вперед кататься?
Дальше ехали молча. Около дома Дашкина дама скомандовала извозчику:
– Тпру! Приехали, Арсений Кириллович! Вылезайте!
Князь спустился на мостовую с трудом, ноги дрожали. По привычке приподнял цилиндр и тут же опустил. Хотел сказать что-то хлесткое, но не решился.
– Пятого, в пять, – напомнила дама на прощание.
– На том же месте? – спросил князь.
– Пожалуй, нет, – чуть подумав, решила шантажистка. – Прогуливайтесь по Гостиному. Я вас найду.
Экипаж умчался. На противоположной стороне с виноватым видом стояли мальчишки. Их приятельница-собачонка сидела, понуро свесив голову, словно тоже просила прощения.
– Чего стоите? – заорал Дашкин. – Догнать! Проследить. Идиоты! Запорю!
Приказание было бессмысленным. Пешему догнать экипаж невозможно, особенно в опустевшем вечернем городе. Но не мог же князь, камергер и сенатор, признать свое поражение!
– Юлия Антоновна дома? – поинтересовался у камердинера.
– Дома-с, – подтвердил Петька. – Занимаются.
– Чем? – раздраженно спросил Дашкин.
– Рисованием. Учитель к ее сиятельству пришел-с. Просили-с не беспокоить.
– Какой учитель?
Утром Юлия что-то говорила про рисование, но князю было не до нее – с утренней почтой принесли злосчастную записку.
– Не знаю! Молодой такой.
Дав пинка нерадивому Петьке, Дашкин толкнул плечом дверь в комнату княгини.
– Вы уже вернулись? – с улыбкой вышла навстречу Юлия Антоновна. – Позвольте представить моего учителя рисования: Тучин Александр Владимирович.
Развалившийся в кресле молодой человек нехотя поднялся и поклонился, насмешливо глядя на Дашкина.
– Очень приятно, – с отвращением промямлил князь.
На мольберте красовался девственно-чистый холст, краски были сухи, никаких карандашей и альбомов!
– Мы только что приступили, ваше сиятельство, – с улыбкой мартовского кота ответил красноречивому взгляду художник. – Ставили руку! Учились правильно держать кисть. Вот так!
Юноша подошел к княгине сзади. Вложив кисточку в ее пальцы, обхватил за запястье и принялся водить рукою Юлии Антоновны, рисуя в воздухе воображаемую линию.
– Господин Тучин говорит, что, если держать кисть неправильно, нужный штрих не получится! – пояснила мужу Дашкина.
Тела супруги и учителя соприкасались, оба весело улыбались.
– Довольно! – вскричал князь. Зрелище было невыносимое. – Урок окончен. Тучин! Пройдемте-ка в мой кабинет.
– Но мон шер… – попробовала возразить Юлия.
– Увы, Арсений Кириллович! – Тучин достал из кармана брегет и зацокал языком. – Полвосьмого! Совсем забыл. У меня срочные дела.
– Вы… Вы не получите за урок ни копейки!
– О! Я учу Юлию Антоновну бесплатно. Из любви, так сказать…
Тучин нарочно сделал паузу. И расшатанные нервы князю изменили:
– Что-о-о?!
– Из любви к искусству и дружеских чувств к Юлии Антоновне! – закончил фразу Тучин.
– Забываетесь, любезный! – переведя дух, с ненавистью процедил князь. – Дружба с людьми вашего круга нам невозможна!
Арсений Кириллович, хоть и радел в душе за равенство сословий, панибратство меж ними отвергал. Да и крестьян мечтал освободить больше на бумаге, ни одному из своих вольную так и не дал.
Юлия Антоновна попробовала объяснить:
– Александр Владимирович – потомственный дворянин. Его папенька послал Сашу…
Князь округлил глаза, и Юлия Антоновна быстро поправилась:
– … Александра Владимировича на учебу в Италию.
– Как? Дворянин-художник? – изумился Дашкин.
– Да, ваше сиятельство!
Столь наглые поклонники жены Дашкину еще не попадались. Обычно, завидев князя, ловеласы краснели и спешно ретировались.
– Вы, кажется, торопитесь? Так не смею задерживать!
– Был рад знакомству! Позвольте ручку, княгиня! Честь имею! – Щелкнув каблуками дорогих сапог, Тучин удалился.
– Как это понимать, сударыня?!
– Сегодня за завтраком вы разрешили мне брать уроки рисования! – напомнила княгиня мужу.
– Не помню! Глупость какая-то! Зачем вам рисование?
– Чем-то я должна заниматься! – возмутилась княгиня. – Мы нигде не бываем…
– Какая чушь! Постоянно таскаемся по балам…
После рождения сына князь возненавидел выезды в свет. Где бы Дашкины ни появлялись, тут же вокруг Юлии Антоновны начинали вертеться стайки молодых людей. Штатские и военные, красавцы и так себе – все искали ее благосклонности. А она, несмотря на возмущение мужа, им улыбалась.
– Все танцуют до утра, а мы уезжаем до полуночи.
– Вполне достаточно. В общем, так! Никаких уроков, никаких художников! Знаю я этих щелкоперов. Знаю, чего они хотят… Вы глупы и неопытны! А по женской своей природе – безнравственны…
– Что? Я Богу клялась хранить верность, Арсений Кириллович!
– Ах, бросьте! Все клянутся, а потом с первым же встречным… Уж я-то знаю!
– Откуда? Соблазняете чужих жен?
Неужели это та кроткая барышня, с которой так недавно Дашкин стоял у алтаря?!
– Боже! – Арсений Кириллович рухнул в кресло. Достав платок, дрожащей рукой вытер лоб. – Как вы смеете?!
– А вы? Как смеете сомневаться во мне? Да, я хочу танцевать, рисовать, музицировать! Это не преступление!
– Когда умру, делайте, что хотите… – Князь заплакал. – Я стар, вам не придется мучиться долго…
– Вам и пятидесяти нет…
– Но мне очень, очень плохо. Скорее! Доктора!
– Какого? Тоннера вы отставили, слишком молод…
– Тильмаха! Тильмаха!
– А этот был слишком стар. Вчера преставился.
Что за день такой?
– Юлия! – простонал князь жалобно. – Я выполняю свой долг, свой супружеский долг – берегу вас от соблазнов.
– Ваш супружеский долг – посещать мою спальню! Но, оказывается, вы таскаетесь по чужим, на меня сил не хватает.
– Ваши слова меня убивают! О, сколько я сил потратил, чтобы уберечь, спасти вас от адовых мук…
– Да! Много сил! Даже подруг иметь запретили!
– Не лгите! Пожалуйста! Хоть завтра езжайте к вашей Полине! Можете и послезавтра!
Полина Налединская была закадычной подружкой Юлии Антоновны еще со Смольного института, где будущая княгиня Дашкина училась по бедственному положению, а Полина (тогда Лаевская) – совсем по иной причине. Ее мать, Софья Лукинична, страдала нервными расстройствами, поэтому генерал Лаевский сына Владимира определил в пажеский корпус, а дочь – в Институт благородных девиц.
– Спасибо, ваше сиятельство!
– Но Тучина в нашем доме больше не будет!
Жена промолчала. Князь приподнялся с кресла:
– Вы поняли?
Княгиня резко повернулась и пошла к выходу. Уже открыв дверь, ответила мужу:
– Поняла! Но вы об этом пожалеете!
Дашкин не знал, что Тучин гостит в Петербурге у дядюшки – генерала Лаевского, и именно Полина познакомила кузена с княгиней. Молодой художник был красив, обаятелен и очень настойчив, в душе Юлии Антоновны до сей минуты шла борьба: уступить его ухаживаниям или остаться верной опостылевшему мужу? Теперь она наконец решилась.
«Недаром говорится: беда не приходит одна, – горестно думал Дашкин. – Ссора с женой, шантаж!»
Его внезапно пронзила страшная мысль: шлюхи на французском не читают! Им и на русском-то читать без надобности! Неужели дама под вуалью из благородных? Куда катится мир? Дворяне идут в художники, дворянки – в шантажистки. Черт побери! Откуда у этой дамы его письмо? Дашкин отправил его с верной оказией.
Черновик! Князь хлопнул себя по лбу и понесся в кабинет. Трясущимися руками открыл ящик письменного стола, перерыл бумаги. Черновика нигде не было!
Но, может быть, князь сам его уничтожил? Дашкин не мог вспомнить. «Вы об этом пожалеете!» – всплыли в памяти слова жены. Неужели в шантаже замешана Юлия?
Нет, сие невозможно!
Но кто, кроме нее, мог украсть черновик?
Глава вторая
Дождь не лил, не хлестал, а словно убийца разделывался с прохожими, поражая их мгновенно и насквозь. Тучин, выскочив из экипажа, в два прыжка одолел ступеньки, но успел промокнуть до нитки.
Швейцар прятался от дождя в доме – пришлось стучать.
– Отворяй, мать твою! – выругался Александр, когда дверь наконец приоткрылась.
Швейцар посмотрел азиатскими глазами, секунду помедлил, буркнул:
– Не принимают-с! – И с шумом захлопнул дверь.
