Енё Рейто - Белокурый циклон
— Вам не кажется, мисс Вестон, — спросил шепотом успевший совершенно охрипнуть профессор, — что вы даже чрезмерно почтили меня своим доверием, а заодно воспользовались моим? Надеюсь, вы не рассердитесь, если я поинтересуюсь — ради чего, собственно, я рискую жизнью?
— Ради возможности спасти честь человека!
— Это в нее, что ли, превратились семейные драгоценности? На судне, когда вы в первый раз помешали мне спать — не принимайте мои слова за упрек, я как-то успел уже к этому привыкнуть — вы занимались семейными драгоценностями, теперь же оказывается, что мне приходится мчаться, словно сумасшедшему, по этому шоссе ради чести какого-то неизвестного господина. Я не трус, но, по-моему, мисс Вестон, я вправе возражать против того, чтобы на меня возлагали обязанности то ли киноартиста, то ли пожарника. О такой мелочи, как риск для жизни, я уж не говорю…
Эвелин неожиданно опустила голову на плечо профессора и горько расплакалась. Баннистер, буркнув что-то себе под нос, умолк. Мимо них все в том же головокружительном темпе проносились села и небольшие городки. Лорд твердо решил, что не сбавит скорость, пока не увидит где-нибудь открытый магазин готовой одежды. Уже начало светать.
— Сэр… я не могу о многом рассказать вам, — всхлипывая, проговорила Эвелин, — но поверьте — я честный человек. Извините за то, что я подвергаю вас опасности, у меня просто не было другого выхода…
— Если бы я хоть мог побриться, — пробормотал профессор, испытывавший почти физические мучения из-за своей неаккуратности. К тому же, он был несколько смущен. Плакать Эвелин перестала, но, хотя этот аргумент был исчерпан, голова ее продолжала лежать на плече Баннистера. «Забавно было бы после всех разговоров погладить ее по волосам», — подумал профессор, сам не зная, как эта мысль пришла ему в голову. Эвелин же решила, что за семь бед — один ответ, а голове ее так лежать очень уютно. С тем же ощущением уюта она закрыла глаза, а чуть позже уже спала на плече лорда Баннистера. Профессор временами искоса поглядывал на нее, что-то бормоча.
«Странное создание, — думал профессор. — До сих пор мне удавалось ее видеть только в трех ситуациях. Она либо от кого-то спасается, либо плачет, либо спит».
Утром ситуация изменилась к худшему. Встречные водители чуть не съезжали от удивления в кювет, увидев мчащуюся машину, за рулем которой сидел рехнувшийся, видимо, от избытка тренировок атлет в обществе какой-то нищенки. Движение становилось все более оживленным, а одновременно рос и интерес к этой странной машине. Профессор с отчаянием думал о скандале, который разразится, когда кто-нибудь узнает в водителе лорда Баннистера, о научных заслугах которого писали как раз на первых страницах утренние газеты.
— Сэр, — проговорила Эвелин, подумавшая о том же самом. — Я умею водить машину. Давайте я сменю вас за рулем.
— А меня куда же? — с подозрением спросил лорд.
— Дайте подумать… Может быть, между сидениями… на полу… Там вас не будет видно… Если вы свернетесь калачиком…
— Вы и впрямь желаете увидеть еще одно представление? Должен заметить, что на медицинском факультете акробатике уделяется так мало внимания. Но, если вы желаете… Что ж, возражать я больше не стану.
— Господи! Зачем вы насмехаетесь надо мной?! Ведь я за вас же боюсь!
— Да, полагаю, что мои поклонники не так представляют себе… Ладно, ладно!… Не плачьте, пожалуйста, я этого терпеть не могу! Полезу и буду сидеть скорчившись. Надеюсь, хоть до упражнений на трапеции дело не дойдет.
Профессор передал руль Эвелин, перебрался к заднему сидению и с горьким вздохом, обхватив руками колени, уселся на пол. Они как раз подъезжали к бензоколонке.
С заправкой проблем у Эвелин не оказалось. Жаль только, что мальчишка, сын владельца колонки, заметил, что внутри машины кто-то прячется, и немедленно позвал мать, сестру, трех младших братьев и дедушку. Все они собрались вокруг машины, разглядывая Баннистера сквозь стекло, словно диковинную рыбу в аквариуме. Один из мальчишек побежал в деревню, чтобы созвать товарищей, но, к счастью, бак был уже полон и машина смогла двинуться дальше.
Лорд не упрекал Эвелин. Он вообще не произносил ни слова. Сжимая колени и неподвижно глядя на торчащие из лаковых туфель покрытые грязью лодыжки, он апатично дымил сигаретой, как человек, потерявший всякую надежду на лучший поворот судьбы.
Несколько позже он, словно укрощенный хищник, меланхолично стерпел то, что Эвелин, остановившись у придорожной закусочной, принесла сандвичи, накормила его, подождала, пока он выпьет чай, а затем отнесла посуду. Как раз в это время проходивший мимо местный священник остановился возле машины. Заглянув внутрь, он полным сочувствия тоном предложил Эвелин помочь нанять за несколько франков крепкого деревенского парня, чтобы ей не пришлось и дальше ехать наедине с больным. Баннистер не без удивления услышал, как Эвелин поблагодарила кюре и сказала, что не нуждается в помощи, потому что ее несчастный брат ведет себя очень смирно.
В целом, ответ Эвелин вполне соответствовал истине. Лорд Баннистер для человека, прославившегося своими научными работами и всерьез претендующего на Нобелевскую премию, вел себя и впрямь на редкость смирно. Впрочем, и для человека, сидящего на полу машины в халате и с обмотанной полотенцем шеей, он тоже вел себя достаточно смирно.
Машина же после того, как за ее рулем уселся циклон, и сама начала уподобляться водителю.
Сначала, проезжая шлагбаум, Эвелин смяла крыло и слегка погнула бампер. Немного позже дверца случайно открылась (как раз когда они проезжали под виадуком) и успела, пока Эвелин тормозила, превратиться, задев за выступ стены, в нечто, больше всего напоминающее гармошку.
— Надо было держаться ближе к осевой линии… — извиняющимся тоном проговорила Эвелин.
— Вот именно, — угрюмо ответил профессор, извлекая из волос несколько осколков стекла. В этот момент машина вздрогнула от резкого толчка сзади. Кто-то чертыхался. Эвелин прибавила скорость.
— Рано или поздно надо выключать указатель поворота, — сказал профессор. — Они же решили, что вы собираетесь поворачивать вправо. Разумнее всего выключать указатель сразу после того, как вы сделаете поворот.
— Так он же не выключается! — воскликнула Эвелин, отчаянно щелкая выключателем.
— Просто потому, что сейчас вы включаете и выключаете дворники на ветровом стекле. Нужный вам выключатель левее. Да нет же! Это стоп-сигнал… Ну… наконец-то…
Девушка расплакалась.
— Прошу вас, — хриплым шепотом проговорил с тихой мольбой Баннистер, — не плачьте. Я этого не выношу. Спасайтесь от кого-нибудь или спите, но только не плачьте. Я не буду возражать, если в конечном счете от машины останутся только вы, руль да я… Ох… Ничего, это просто голова… Можно вас попросить немного осторожнее обращаться с педалью газа, когда вы переключаете скорости?… Да не плачьте же, пожалуйста! Понемногу научитесь. Где-то в аптечке, кажется, был йод…
Эвелин от всего сердца готова была услужить и молниеносно нажала на тормоз. Сила инерции бросила профессора головой вперед, словно таран. Баннистеру показалось, что голова у него лопнула, а тут еще, в довершение иллюзии, резко хлопнуло пробитое левое заднее колесо. Машину занесло, и через секунду она с грохотом, но, по счастью, уже заметно сбавив скорость, врезалась в дерево. Радиатор, жалобно всхлипнув, согнулся дугой.
Профессору и Эвелин пришлось сменить колесо.
Пастушонок подошел к ним вместе со своими тремя коровами, и все четверо с искренним изумлением глазели на странную фигуру в халате, ползавшую в пыли под машиной. Дело в том, что Эвелин по недостатку опыта неправильно установила домкрат, а в результате машина осела набок, дверца окончательно отвалилась, профессору же пришлось лезть под машину, чтобы выручить застрявший там домкрат.
Так обстояли дела в одиннадцать часов утра.
В половине первого ремонт, судя по всему, был наконец-то закончен.
— Можно ехать, — сказала Эвелин.
— Да поможет нам Бог! — в стиле спускающихся в шахту горняков воскликнул профессор и забрался в машину.
Дверца была с помощью пастушонка уложена на заднем сидении, так что профессор сидел теперь под нею, словно под крышей. По временам он стукался об дверцу головой, но на такие мелочи он давно уже перестал обращать внимание.
Эвелин села за руль, чтобы расстаться наконец со ставшим на их пути деревом.
Пастушонок поспешно отогнал своих коров подальше от машины. Мотор сначала застонал голосом умирающего тенора, потом как-то странно взвыл и умолк. Девушка делала попытку за попыткой. Она включала зажигание, давала газ, а мотор взвывал и глох. Профессор выглянул в проем от бывшей дверцы.
— Попробуйте дать задний ход. Дерево сломать вам вряд ли удастся — слишком оно толстое.
Ну, конечно же! Она все время пыталась поехать вперед!
