Евгений Сухов - Царское дело
Но разве возможно за это убить?
По дороге на вокзал, благо, Губернаторская улица начиналась прямо от железной дороги, Иван Федорович не раз задавал себе подобный вопрос. И не находил ответа. Помалкивал и внутренний оппонент.
Значит, это все-таки Александр убил мать и сестру Марту и навсегда покалечил Ядвигу? Но как, черт подери, это доказать?!
Глава 9
Рупь на опохмелку, или Убийца вполне известен
Дом Стрельцовой – угловой. Боковым фасадом он выходит на Хамовнический переулок, но парадный вход у него со стороны Божениновского переулка. Имелся у дома и черный вход, выходивший во двор позади Хамовнического переулка, куда пятнадцатого декабря прошлого года Александр спровадил девочку Настю, заигравшуюся с Ядвигой. Но сначала он отослал из дома слугу – Василия Титова.
Зачем он выслал из квартиры посторонних для его семьи людей? Чтобы было сподручнее убивать мать и сестер?
Но где мотив этих убийств?
Конечно, если бы Александр был личностью неуравновешенной, склонной к вспышкам внезапной ярости, было бы проще объяснить его поступок. Вспылив и не отдавая себе отчета в совершаемых действиях, он, горя бешеной яростью, зарубил бы колуном мать и сестер. Потом, придя в себя и ужаснувшись от содеянного, он испугался и придумал человека в черном полупальто с бритым затылком и приподнятыми плечами. Но Юлий и Иосиф показали, что голову Александр не терял никогда и ни при каких обстоятельствах. И всегда добивался поставленной цели – двигался к ней настойчиво и упорно, без истерик и прочей нездоровой эксцентрики. Стало быть, ум его холодный и расчетливый.
А сердце? Оно тоже было столь же холодным?
Судя по тому, что он ни разу не подошел к трупам матери и сестры, и сердце его оставалось ледяным.
«Пожалуй, такой человек не мог как-то вдруг убить мать и сестру», – подумал судебный следователь по наиважнейшим делам, спускаясь по ступенькам коляски, доставившей его к дому Стрельцовой. Подошло время согласно его плану опросить служанку доктора Бородулина и самого доктора.
А потом, откуда у Александр Кара взялся этот колун? Не побежал же он после того, как отослал из квартиры девочку Настю и семейного слугу Василия Титова, поздним вечером в сарай, чтобы в темноте разыскивать колун, а потом тащить его через весь двор, сени, прихожую, совершенно не опасаясь, что его кто-нибудь заприметит?
Что это значит?
А из этого следует, что колун был припасен им загодя. И преступление готовилось тщательно, а не было спонтанным. Но мотив?! Без мотива не совершается ни одно преступление. Ибо причина для свершения противузаконного злодеяния имеется всегда. Конечно, она не всегда лежит на поверхности, но, докопавшись до мотивов преступления, всегда легче потом найти и преступника. Если, конечно, преступник не «маниак», как, к примеру, этот Габдрахман Нурмухаметов. Впрочем, ежели копнуть поглубже, то мотивы имеются и у «маниаков». Только внутренние, психологические. Выискать их потруднее, а оттого и раскрываемость преступлений, совершенных умственно отсталыми, значительно ниже, чем совершенных людьми здоровыми. Особенно если преступления носят разовый характер. И все же мотив преступления отыскать вполне возможно…
Дворник Федор появился как нельзя кстати.
– День добрый, – поприветствовал его судебный следователь.
– И тебе не хворать, – не очень галантно отозвался дворник. Впрочем, ожидать галантности от дворников – это все равно что услышать словесную тираду от немого гражданина. Или немой гражданки…
– А скажи-ка мне, братец, – спокойно принял обращение на «ты» Воловцов, – помнишь ли ты, что случилось в квартире Кара в декабре прошлого года?
– А то! – поднял на Ивана Федоровича мутноватый взгляд дворник Федор. Было похоже, что он принял вчера на грудь изрядное количество водки, а сегодня еще не имел возможности опохмелиться. – Пошто же мне не помнить такое происшествие, ведь оно на моем участке произошло.
– И что вы помните? – перешел на «вы» Воловцов, что звучало официальнее и накладывало некий казенный отпечаток на его беседу с работником метлы и лопаты.
– Крики помню, суматоху страшенную припоминаю, – охотно ответил дворник Федор, чуть подумав. – Я ведь тоже ходил на квартиру Кары, дабы на покойников глянуть. Зрелище было, скажу я тебе, не приведи господь, – привычно перекрестился он. – Кровища всюду, прямо лужи. Головы у мадам и барышень порублены, мозги понавытекли наружу… Меня аж в дрожь бросило…
– Вас кто-нибудь допрашивал в связи со случившимся убийством? – спросил Воловцов, стараясь держаться подальше от дворника, от коего исходило жесточайшее сивушное амбре.
– А то, – ответил Федор. Видимо, это его «а то» означало высшую степень слова «конечно».
– И что у вас спрашивали? – поинтересовался Иван Федорович, отвернув лицо в сторону.
– А почему это тебе интересно, мил-человек? – спросил дворник и подозрительно глянул на Воловцова: – Ты кто таков будешь, чтобы меня, находящегося на службе в текущий момент, от этой службы расспросами своими отрывать? А вдруг ты шпиен какой и нарочно отвлекаешь меня от свершения служебных обязанностей, чтобы совершить злоумышленное дело супротив нашего государя-батюшки? Седни таковских, что супротив царя, хоть пруд пруди…
– Я не против царя, – мягко заверил Воловцов дворника и патриота Федора. – Я судебный следователь. И задавать вопросы есть моя прямая обязанность. Кстати, в сей текущий момент я тоже исполняю свои служебные обязанности.
– Так бы сразу и сказал, а то тянешь, как кота за мошонку, – душевно и по-простому, без затей, ответил дворник Федор, на которого слова «судебный следователь» не произвели никакого воздействия.
– Так что у тебя спрашивали? – снова перешел на «ты» Иван Федорович.
Он был крайне недоволен тем, что дворнику Федору было совершенно наплевать, кто перед ним, «его высокоблагородие» или даже «его высокородие». Сомнительно было и то, что его бросило бы в дрожь, если бы перед ним предстал и сам «его превосходительство». Мысль у дворника в голове была одна-единственная: как похмелиться, ежели в одном кармане пусто, а в другом нет ни хрена. И заботило его тоже одно: где добыть грошей на опохмелку, ибо она – единственно возможный просвет в его чернущей и безрадостной с самого утра жизни. И вот, пожалуйте: не иначе, как сам Господь Бог посылает ему господина в добром пальто англицкого сукна и в мягкой шляпе, цена которой рублей двадцать, не меньше. А может, и все двадцать четыре рубля! Стало быть, этот господин имеет кожаный лопатник, а в нем – несколько кредитных билетов и мелочь, полтинничек из которой может вполне перекочевать в его дворницкий карман. А что такое пять гривен для страдающего похмельем человека? Это полштоф водки и хрустящий соленый огурец, то бишь единственное и неповторимое лекарствие для его крайне болезненного состояния. А потому, искоса глянув на Воловцова, дворник замолчал, пожевал губами и задумчиво уставился куда-то в голубые дали поверх головы судебного следователя.
– Небось болеешь после вчерашнего-то? – по-простецки поинтересовался Иван Федорович, все прекрасно понявший, и достал из внутреннего кармана пальто кожаное портмоне. Дворник Федор завороженно проследил, как рука судебного следователя медленно раскрывает лопатник, как пальцы этой руки не торопясь проникают в одно из его отделений и достают… цельный рублевик! Вот это дело! Вот это – по-нашему!
Он протянул к рублевику руку и раскрыл было ладонь, дабы принять в нее кредитный билет и немедля реализовать его в ближайшей пивной, однако строгий голос судебного следователя остановил его:
– Э не-ет, братец. Ты не ответил еще на мой вопрос…
– Какой же? – поднял на Воловцова молящий взор дворник Федор.
– Что у тебя спрашивали тогда, вечером пятнадцатого декабря прошлого года, когда произошло убиение в квартире Кара?
– Ну, разное… – пробормотал Федор, уже не могущий ни о чем ином думать, кроме рубля, который держал перед его носом Воловцов.
– Конкретнее! – строго произнес Иван Федорович.
– Чаво? – не понял дворник.
– Послушай, дядя, – поморщился Воловцов, но все же приблизил свое лицо к дворницкой физиономии, – пока ты мне не скажешь, кто и о чем тебя допрашивал тогда, когда все это случилось, никакого рубля для опохмелки тебе не видать, как и новой лопаты под Рождество Христово. Понимаешь меня, дядя?
Дворник Федор энергично кивнул, потом судорожно сглотнул, и на его лицо легла тень тяжелой думы. Надлежало взять себя в руки хотя бы на несколько минут, что было весьма непросто. Бывают состояния, милостивые государи, когда для взятия себя в руки требуется полнейшая концентрация всех физических, душевных и умственных сил. После невероятных усилий и мобилизации всей силы воли – следует признать, немалой – на дворника Федора снизошло озарение…
