Диана Гэблдон - Шотландский узник (ЛП)
— О, мой дорогой сэр, — сказал Гарри, положив руку ему на плечо. В его голосе звучало искреннее сочувствие. — Мне очень жаль.
— Danke, — пробормотал фон Намцен. Внезапно он вскочил на ноги и вылетел из комнаты с тем, что могло показаться и словами оправдания и приглушенным рыданием.
— О, бедняга, — встревоженно сказал Фробишер, — я и понятия не имел, что он страдает так глубоко.
Грей тоже. После неловкой паузы они вернулись к своему салату, Грей попросил лакея убрать тарелку фон Намцена. Фробишер не мог сообщить никаких подробностей кончины капитанши, и отрывочный разговор перешел на обсуждение политики.
Грей, который не интересовался этой темой, задумался о Стефане фон Намцене, внося свою лепту в общую беседу согласным мычанием и кивком головы во время пауз.
Он думал о Луизе фон Левенштейн, чрезвычайно живой — он не мог найти лучшей характеристики для этой ныне покойной женщины — саксонской принцессы, которая вышла замуж за фон Намцена три года назад. Упокой, господи, ее душу, подумал он, но по-настоящему его огорчило именно состояние Стефана.
Если бы его спросили, он мог бы поклясться, что этот брак был заключен ради взаимного удобства. Он так же мог бы поклясться, что интересы Стефана лежат в другой плоскости. Существовало нечто между ним и фон Намценом… право, ничего явного, никаких признаний, по крайней мере, но он не мог ошибаться. Ощущение влечения между ними…
Он помнил, как однажды вечером помог Стефану снять рубашку, посмотрел на обрубок его недавно ампутированной руки и коснулся его губами, и как кожа его друга светилась в волшебном сумраке. Лицо его вспыхнуло, и он наклонился над тарелкой.
Тем не менее, Стефан не мог не привязаться к Луизе, несмотря на истинную природу их брака. Кроме того, он знал людей, которые пользовались физическими преимуществами обоих полов. Если на то пошло, сам Грей знал нескольких женщин, чья смерть стала бы для него истинной трагедией, хотя их отношения не распространялись за пределы дружбы.
Фон Намцен появился, когда убрали сырную тарелку, его обычная невозмутимость, кажется, была восстановлена, хоты глаза заметно покраснели. Разговор за портвейном и бренди плавно перешел к скачкам, оттуда к разведению лошадей — фон Намцен приобрел замечательную кобылку в Вальдесрухе — и вертелся вокруг банальных тем, пока не пришло время прощаться.
— Могу ли я навестить вас дома? — тихо спросил Грей фон Намцена, пока они ждали в холле, когда им принесут плащи. Он слышал, как колотится его сердце.
Стефан быстро взглянул на Фробишера, но тот был увлечен разговором с Гарри.
— Буду очень признателен за компанию, лорд Джон, — ответил он, и, хотя, слова были совершенно формальными, его глаза излучали тепло.
Они не разговаривали в карете. Дождь прекратился, окно было опущено, и холодный воздух освежал их лица. Грея слегка лихорадило от выпитого вина, бурных эмоций дня и, больше всего, от близости Стефана. Он был крупный мужчина, и его колено покачивалось в карете всего в дюйме от Грея.
Выходя вслед за Стефаном из кареты, он уловил аромат его одеколона, слабый и пряный запах гвоздики, и это неожиданно напомнило ему Рождество, запах апельсинов, утыканных гвоздичными палочками, запах праздника в доме.
Его рука нащупала в кармане апельсин, круглый и прохладный, и он подумал о других округлых предметах, которые могут поместиться в руке, только теплых.
— Дурак, — прошептал он себе под нос, — даже не думай.
Хотя, конечно, не думать было невозможно.
Отослав зевающего дворецкого, открывшего им дверь, Стефан привел Грея в небольшую гостиную, где в очаге едва тлел огонь. Он махнул Грею в сторону удобного кресла и взялся за кочергу, чтобы перемешать угли.
— Не желаете ли выпить? — Он кивнул через плечо на буфет, где стройными рядами стояли бутылки и стаканы, выстроенные по размеру. Грей улыбнулся немецкой аккуратности, но налил небольшую порцию коньяка себе, и взглянув на широкую спину Стефана, несколько больше своему другу.
Некоторые из бутылок были наполовину пусты, и он задался вопросом, как долго уже Стефан в Лондоне.
Сидя перед камином, они молча потягивали свой коньяк и глядели на пламя.
— Очень любезно с вашей стороны было пойти со мной, — наконец сказал Стефан, — я не хочу сегодня оставаться одному.
Грей почал плечами:
— Я сожалею только о том, что нас свела вместе эта трагедия, — сказал он то, что думал. Он поколебался. — Вы… очень любили жену?
Стефан слегка поджал губы.
— Ну… я, конечно, скорблю по Луизе, — сказал он с большим равнодушием, чем ожидал от него Грей. — она была прекрасная женщина. И отличная хозяйка. — Слабая печальная улыбка тронула его губы. — Но больше всего я переживаю о наших бедных детях.
Грей заметил тень, набежавшую на его широкое лицо, ясное и чистое, как у тевтонского святого.
— Элиза и Александр… они потеряли свою мать, когда были совсем маленькими, и они так полюбили Луизу; она была прекрасной матерью, была добра к ним, как к собственному сыну.
— Ах, — сказал Грей. — Зигги? — Он знал юного Зигфрида, сына Луизы от первого брака, и улыбнулся своему воспоминанию.
— Зигги, — согласился фон Намцен и тоже улыбнулся, но улыбка вскоре исчезла. — Ему пришлось остаться в Левенштейне, конечно, ведь он наследник. И это тоже плохо для Лизхен и Сашхен, они любили его, а теперь потеряли. Так что лучше для них пожить с моей сестрой. Я не мог оставить их в Левенштейне, но их лица, когда я прощался с ними сегодня…
Его собственное лицо на мгновение сморщилось, Грей машинально потянулся в карман за платком, но фон Намцен похоронил свое горе в стакане и снова обрел контроль над собой.
Грей поднялся и тактично повернулся к нему спиной, доливая себе коньяку и рассказывая что-то незначительное о своем племяннике, которого прозвали Оливером Кромвелем, за то, как он терроризировал всю семью.
— Кромвель, — фон Намцен прочистил горло, его голос звучал сипло. — Это английская фамилия?
— Совершенно английская. — Рассказ о лорде-протекторе благополучно привел их в безопасные воды, хотя Грей ощутил легкий укол горечи; он не мог думать о юном Кромвеле, не вспоминая Перси, своего сводного брата и бывшего любовника. Они оба присутствовали при рождении юного Кромвеля, и его описание их впечатлений заставило Стефана рассмеяться.
В доме было тихо, и эта маленькая комната казалась теплым убежищем в бесконечной ночи. Грею казалось, что они два странника, выброшенные кораблекрушением на безлюдный берег житейской бурей и утешающие друг друга своими историями.
Так было не в первый раз. После ранения при Крефелде его привезли в охотничий домик Стефана в Вальдесрухе на лечение, и, как только он оказался в силах произнести больше пары фраз, они часто беседовали, как сейчас, до поздней ночи.
— Как вы себя чувствуете, — вдруг спросил Стефан, угадав его мысли, как это случается у близких друзей. — Ваши раны еще болят?
— Нет, — сказал Грей. У него были открытые раны, но не физические. — UndDein рука?
Стефан засмеялся от удовольствия, услышав, как он говорит по-немецки и слегка поднял свой обрубок:
— Nein. Eine Unannehmlichkeit, Мехр Nicht. Неприятность, не более того.
Он смотрел на Стефана, пока они говорили на двух языках, на отблеск огня на его лице, наблюдал, как оно переходит от улыбки к серьезности и обратно, как смех углубляет тени под его широкими тевтонскими скулами. Грей был поражен силой любви Стефана с своим детям, которую не ожидал встретить в этом огромном человеке. Он давно поражался очевидными противоречиями тевтонского характера, легко переходящего от холодной логики и свирепости в бою к романтизму и сентиментальности.
Он назвал бы это страстностью. Довольно странно: Стефан напомнил ему шотландцев, таких же эмоциональных, хотя менее дисциплинированных.
«Ты мой владыка, — подумал он, — или я твой властелин?».
От этой неожиданной мысли что-то в нем сдвинулось. Хотя, честно говоря, движение шло в течение всего нынешнего вечера. Но после этой вспышки его симпатия к Стефану вдруг слилась с тем чувством, о котором он не хотел думать, к Джейми Фрейзеру; он обнаружил, что возбужден, и покраснел в замешательстве.
Желал ли он Стефана только из-за физического сходства с Фрейзером? Оба они были высокие и сильные люди, настоящие лидеры, чья внешность заставляла людей оборачиваться, чтобы еще раз взглянуть на них. И взгляд любого из них неудержимо привлекал к себе.
Но была и останется существенная разница: Стефан был его другом, его хорошим другом, каким Джейми Фрейзер никогда не станет. Однако, Фрейзер был тем, кем никогда не стать Стефану.
— Вы не проголодались? — Не дожидаясь ответа, Стефан встал, порылся в буфете и вернулся с тарелкой печенья и баночкой апельсинового мармелада.
