Дэйл Фурутани - Смерть на перекрестке
Сильному воину распахнуть бы скользящие эти двери одним ударом — вместе с жалким засовом! Но Кадзэ счел за лучшее вежливо постучать в одну из створок.
— Эй, Дзиро! Спишь, старик? Гость твой самурай воротился! Отпирай, пусти переночевать!
Тотчас он услышал — зашлепали по полу босые крестьянские ноги. А там уж и руки хозяйские вынули, почти без колебаний, дубинку, служившую дому угольщика задвижкой.
Приоткрылись деревянные створки — впрочем, не сказать, чтоб намного.
— Дзиро? Эй, Дзиро!
Кадзэ позвал еще несколько раз, но ответа так и не дождался. Подождал малость, но — нет, больше в доме никто и не шелохнулся. Кадзэ напрягся. Бесшумно выхватил меч из ножен, принял боевую позицию… Ничего. Он перехватил катану одной рукой. Другой рывком распахнул дверные створки.
А в доме у Дзиро все шло, как заведено. Пылал весело в очаге уголь, кипела, пускала пузыри в горшке аппетитная каша, благоухали соленья в горшках… Только вот самого хозяина не было. И никого другого, насколь мог узреть изощренный глаз Кадзэ, не наблюдалось тоже.
Тьма. Тишина.
Осторожно, следя за каждой тенью, Кадзэ вошел в дом.
— Дзиро! Эй, старик!
На голову его упала сверху прочная сеть. Захлестнула и меч, и державшую оружие руку. Кадзэ собрался с силами. Протиснул меч сквозь ячейки сети и стал прорывать их — одну за другой. Тогда на голову его и обрушился первый удар. Крепко били — верно, тисовая дубинка была. Тяжелый удар повалил Кадзэ на одно колено. Он попытался встать, неизвестный ударил еще, а потом — еще. Самурай выворачивался, как мог, но сеть сковывала по рукам и ногам, не позволяя избежать града безжалостных ударов. Пока они приходились в основном по затылку и плечам, терпеть еще было можно. Но тут нападавший попал Кадзэ в висок, да так, что искры из глаз посыпались. И в себя еще самурай прийти не успел, а невидимый враг поспешил добавить. И тогда на Кадзэ наконец снизошла бархатная чернота милосердного беспамятства…
Глава 7
Следы моих ног
Лижет, стирает прибой.
Прошлое — след на песке…
Кадзэ очнулся от шума. Совсем рядом кто-то мучительно стонал от боли. Не враз удалось ему понять, что эти тихие стоны слетали с его собственных губ. Вот позор, только этого и не хватало! Он немедленно взял себя в руки. Замолчал. Глубоко вдохнул и попытался навести порядок в мыслях.
Он сидел, скорчившись, в деревянной клетке, пожалуй, слишком тесной, чтоб человек его телосложения смог устроиться в ней поудобнее. Ну, тут все ясно. Кадзэ ощупал избитое лицо, морщась, когда случалось наткнуться на особенно основательные ссадины. Ничего, жить будем. Избили его, конечно, здорово — не только лицо, но и шея, плечо, рука — сплошь в синяках и царапинах, но ничего не сломано, и то ладно.
Он огляделся. Клетка стояла посреди маленького зала суда. Рядом — другая, точно такая же. В ней Кадзэ без особого удивления обнаружил угольщика Дзиро, сжавшегося в комок и уткнувшего лицо в колени.
— Здравствуй, приятель! — бросил Кадзэ негромко, надеясь привлечь внимание старика.
Дзиро медленно поднял голову. На морщинистом лице — выражение глубокой тоски и мрачной покорности судьбе. Кадзэ бы пожалеть беднягу, а он вместо этого отчего-то разозлился. Дзиро явно сдался на милость обстоятельств и бороться за свою жизнь не собирался.
— Как и почему мы здесь оказались? — спросил Кадзэ, демонстративно не понижая голоса.
Дзиро не ответил. Только головой с отчаянием покачал и снова уткнулся лицом в колени.
Кадзэ фыркнул с насмешливым отвращением и принялся осматривать свое узилище. Старая была клетка, но работы отменной, прочная — на века. Подняв ногу, Кадзэ со всей силы саданул пяткой в дверь клетки. Ничего не произошло. Он еще раз оглядел клетку — ну должно же в ней быть хоть какое-то слабое место! Однако пришлось мрачно признать: сколь ни пытайся вырваться, толку особого не будет. Подождать придется, но ведь выпустят же его, самурая благороднорожденного, рано или поздно из клетки этой. Тогда и подумаем, как дальше быть… А когда выпустят? Может, завтра? Может, через неделю? Покуда ему следует сделать лишь одно — обжиться в четырех решетчатых стенах. Расслабиться. Начать понемногу восстанавливать силы…
Кадзэ смежил воспаленные веки. Поневоле задумался — что бы сказал о ситуации, в которой он оказался, его мудрый сэнсей, суровый и справедливый учитель.
— Дурак! Кретин невозможный! На девчонку деревенскую загляделся! Видел, что в доме — ловушка, и все равно туда сунулся! Как мальчишка, в сеть головой полез! Смотреть противно.
— Вы правы, сэнсей. Но откуда я мог знать про эту сеть?
Ох, как бы на него сейчас сэнсей посмотрел! Убил бы презрительно-спокойным взглядом! Под взглядом таким Кадзэ во дни своего ученичества только и смог бы, что пасть на колени да склониться в глубочайшем земном поклоне.
— Из каждой новой ситуации следует извлечь урок, — сказал бы сэнсей. — Какой урок ты извлек из данной ситуации?
— Всегда ожидай того, чего не следует ждать…
— Само собой. Какое же ты проявил легкомыслие!
Сэнсей умел произносить слово «легкомыслие» так, что оно резало уши сильнее, чем самые отборные ругательства, какие Кадзэ доводилось слышать от развеселых ронинов — наемников, режущихся спьяну в кости в придорожном кабаке. Чем ответить на подобное? Кадзэ и помыслить не смел. Одно оставалось — ждать в покорном молчании и всем сердцем молить о прощении. А прощал беспутного ученика сэнсей всегда. Рано или поздно, но прощал.
— Ответь, мальчик, почему мне должно тратить немногие оставшиеся годы на такого идиота?
Так начинал обычно разнос сэнсей. А потом он просто усаживал Кадзэ рядом и спокойно разъяснял ему, как не совершать столь вопиющих стратегических и тактических ошибок в будущем. Ошибка тактическая: Кадзэ поленился как следует осмотреть дом угольщика, где его вполне могла поджидать засада. Ошибка стратегическая: в селении вообще не надо было задерживаться. Нужны ли странствующему воину лишние проблемы? Есть у него некая цель — ей и надо следовать! А для этого необходимо — что? Сконцентрироваться на чувстве долга и делать лишь то, что долг повелевает! Ибо никакой долг не в силах потребовать от самурая ввязываться в чужие трудности и помогать каким-то нелепым крестьянам…
Кодекс Бусидо гласит: «Соверши то, что обязан, и не думай о прочем».
Ах, сколько бы отдал Кадзэ, чтоб сэнсей его еще жил в этом изменчивом мире! Как нуждался он в мудрости учителя… а ныне и совет-то полезный получить негде! Стыдно, позорно было бы бросаться в ноги сэнсею, умоляя его объяснить, как оказался ученик его в столь печальном положении, но с каким наслаждением принял бы Кадзэ этот позор, чтоб только услышать ядовитые и умные советы престарелого наставника!
Главное сейчас — не открывать глаз… Делал Кадзэ вид, что дремлет, сам же напряженно прислушивался, не появится ли кто в поле его зрения. Никто, впрочем, не появлялся, и душа плененного самурая уносилась все дальше, к дням, когда они с сэнсеем только повстречались…
Было ему тогда восемь. Он и еще несколько мальчишек примерно его же лет с трудом карабкались по узенькой горной тропинке. Уши закладывало от разреженного воздуха, в сердце пел ветер свободы и приключений. Стояло самое начало зимы — не то чтоб холодно, но мерзко до невозможности, да и на земле лежит тонкий и мокрый слой свежевыпавшего снега. А над извилистой тропинкой тянутся, точно тощие руки нищих, голые черные ветви. Страшновато, однако… но плетущимся вверх мальчишкам все нипочем. Знай себе болтают — нервные, возбужденные, полные самых радужных надежд!
— А я слыхал, что он — величайший из мастеров искусства меча, равно владеющих стилями «куми-учи» и «тачи-учи»! — восхищенно кричит один из юных странников.
— Уж не знаю, в каком стиле он сражается, но точно великий мастер! Говорят, он в четырнадцати поединках бился и всех четырнадцать противников в честном бою сразил. А потом уж прискучил поединками и стал отшельничать в этих горах…
— А я сотню противников поражу! Стану учеником, которому удалось превзойти учителя! — Звонкий яростный голосок.
— А мне вот говорили, он уже много лет учеников брать не соглашается, — снизил общие восторги Кадзэ.
Сын и наследник князя Окубо, коему предстояло стать куда более высокопоставленным самураем, покосился на Кадзэ весьма презрительно. Процедил сквозь зубы:
— Тебя, может, мастер учить и не станет. А вот меня — станет как миленький! Ибо великая честь для всякого учителя — быть наставником будущего князя из рода Окубо…
Кадзэ уже и раньше случалось тренироваться вместе с юным Окубо. Так что спорить с ним просто лень было. И зачем? Тот годом его старше, но не было ни единого упражнения, в котором Кадзэ его бы не превзошел. Включая, между прочим, их первые, мальчишечьи еще поединки на храмовом дворе, что разрешали им вести монахи, когда они заканчивали переписывать бесконечные сутры да наставления. Папашу Окубо положение таковое угнетало бесконечно, но чем он мог сынку своему помочь? Разве что снова и снова внушать ему мысль о грядущем высоком, княжеском статусе!
