Элеанор Каттон - Светила
– Тогда для вас не явится сюрпризом, что ваша привычка пить в одиночестве за минувший месяц обошлась мне отнюдь не в несколько пенни.
– Да, мэм.
– По всей видимости, вы далеко не так глупы, как порочны, – заявила миссис Уэллс, – хотя, учитывая масштаб и размах вашей порочности, это вряд ли можно счесть интеллектуальным достижением. Я должна поставить вас в известность, что мистер Мэннеринг не женат, так что у вас не будет возможности опозорить его дом так, как вы опозорили мой.
Анна задохнулась; говорить она не могла. Едва миссис Уэллс дозволила ей уйти, девушка побежала в будуар, метнулась к комоду, вытащила пробку из графина с приправленным лауданумом виски и отхлебнула прямо из горлышка – двумя отчаянными, паническими глотками. А затем бросилась на постель и рыдала до тех пор, пока опиат не начал действовать.
Анна отлично понимала, что ждет ее в Хокитике, но чувство вины и угрызения совести истерзали ее настолько, что она, сжав зубы, приготовилась к любой судьбе – как встречаешь всем телом порыв ветра. Она могла бы не согласиться с распоряжениями миссис Уэллс, полностью или частично; она могла бы сбежать под покровом ночи или придумать какой-то свой план. Но у нее уже не оставалось никаких сомнений относительно своего положения, и Анна знала, что очень скоро по ней все станет видно. Ей необходимо было покинуть дом миссис Уэллс как можно скорее, пока другие женщины не догадались о ее тайне, и она намеревалась сделать это первым же подвернувшимся способом.
Чайка спикировала по длинной дуге к набережной Гибсона и, едва достигнув косы, развернулась и начала подниматься в восходящем потоке воздуха, кругами возвращаясь на прежнюю высоту, чтобы снова устремиться вниз. Анна поплотнее закуталась в шаль. К тому времени «Добрый путь» уже получил разрешение встать на якорь. На берег бросили трос, паруса убрали и зарифили по приказу Карвера; барк медленно заскользил к причалу. На помощь подоспела орава грузчиков; Анна, внезапно заморгав, увидела, что некоторые указывают на нее и перешептываются, прикрывая рот ладонью. Заметив, что девушка смотрит в их сторону, они картинно сняли шляпы, раскланялись, расхохотались, подтягивая штаны за пряжки поясов. Анна вспыхнула. Борясь с накатившим отчаянием, она отошла к поручню правого борта, вцепилась в него обеими руками и, дыша всей грудью, глядела на высокий уступ косы, где над пенным прибоем повисала белесая дымка, размывая линию горизонта. Девушка оставалась там, пока Карвер отрывистым окликом не велел ей спускаться на причал; некий мистер Эдгар Клинч, управляющий гостиницей «Гридирон», предложил ей номер, а Карвер от ее имени ответил согласием.
Te-ra-o-tainui[80]
Глава, в которой Кросби Уэллс отправляется в долину Арахуры, а пароход «Титания» терпит крушение на отмели.
За Уэллсов самородок, сданный Стейнзом в банк, дали больше ста фунтов наличными. Пока скупщик заканчивал оценку, а работник банка делал необходимые записи, Стейнза со всех сторон расспрашивали о происхождении сокровища. Юноша отвечал уклончиво, указывал рукой куда-то в восточном направлении и называл вехи самого общего свойства, такие как «одна лощинка» и «этакий вот холм», но все его попытки умалить значение своей находки успеха не имели. Когда стоимость самородка вписали мелом на доске над конторкой скупщика, представитель банка зааплодировал, подавая пример остальным, а старатели дружно принялись скандировать имя добытчика.
– Если хотите, мы снимем с него копию перед тем, как отправить в переплавку, – предложил банковский служащий по фамилии Фрост, когда Стейнз уже собрался уходить. – Вы сможете покрасить ее золотой краской и оставить на память или послать домой невесте как сувенир. Самородок-то роскошный!
– Мне копия не нужна, – заверил Стейнз. – Но все равно спасибо.
– Вдруг потом захочется вспомнить, – настаивал Фрост. – Это же ваш самый счастливый день.
– Надеюсь, мой самый счастливый день еще впереди, – отозвался Стейнз, вызвав новый шквал аплодисментов и восторгов; с полдюжины старателей тут же засыпали его предложениями «пойти в напарники».
К тому времени, как юноше удалось протолкаться сквозь толпу и выбраться наружу, он был раздражен не на шутку.
– Меня объявили первым везунчиком во всей Хокитике, – пожаловался он, вручая Кросби Уэллсу конверт. – Мне посоветовали держаться своей удачи, и делиться своей удачей, и выдать секрет своей удачи, и уж не знаю чего еще. Похоже, вы мне всей правды не сказали, мистер Уэллс; вы просто знали, что случается с тем, кто по собственной глупости войдет в Резервный банк с самородком такого размера в этот час.
– Первый везунчик во всей Хокитике, – ухмыльнулся Уэллс. – Хорошее описание. Надеюсь, вы его оправдаете.
– Изо всех сил постараюсь, – заверил юноша.
– Что ж, я вам очень обязан, – проговорил Уэллс, быстро пролистав банкноты и пряча конверт под рубашку. – Участок я присмотрел в долине Арахуры. Милях в десяти к северу. Там река пересекает взморье – не пропýстите. Я буду вам рад в любое время и по любому поводу.
– Я запомню, – кивнул Стейнз.
Уэллс помолчал.
– Вы по-прежнему не вполне верите моей истории, правда, мистер Стейнз?
– Боюсь, что так, мистер Уэллс.
– Вы, чего доброго, проболтаетесь этому вашему Карверу.
– Никакой он не мой.
– Но вы, может, имя мое упомянете. Так, вскользь. Из чистого любопытства.
– Я этого не сделаю.
– Это будет все равно что убийство, мистер Стейнз. Он спит и видит, как бы свести со мною счеты. Он не успокоится, пока меня не порешит.
– Я умею хранить тайну, – заверил Стейнз. – Я никому не скажу.
– Верю, – кивнул Уэллс. Он протянул руку. – Удачи.
– Да, удачи.
– Может, еще свидимся.
– Может.
Стейнз задержался на ступенях Резервного банка и оставался там еще долго после того, как Кросби Уэллс спустился на улицу. Юноша видел, как тот пробился сквозь толпу к конторе по продаже земельных участков, поднялся на крыльцо, снял шляпу и, не оглянувшись, вошел внутрь. Прошло пятнадцать минут. Опершись локтями о перила, Стейнз наблюдал и ждал.
– Крушение, крушение, крушение на отмели!
– Что за судно? – крикнул юноша, едва глашатай с колокольчиком подошел ближе.
– «Титания», – отозвался глашатай. – Пароход. На мель сел.
Стейнз ни о какой «Титании» в жизни не слышал.
– А откуда он?
– Из Данидина, через Окленд, – отвечал глашатай. Стейнз кивнул – дескать, вопросов больше нет, – и тот зашагал дальше, выкрикивая: – Крушение, крушение, крушение на отмели!
Спустя довольно много времени дверь конторы наконец-то распахнулась и наружу вышли двое: Кросби Уэллс и, по-видимому, агент по продаже, на ходу надевающий пальто. Они постояли на крыльце несколько минут, беседуя промеж себя; но вот раздалось цоканье копыт, из-за угла дома выехал небольшой, запряженный парой лошадей экипажик, притормозил у ступеней – и Уэллс с агентом сели в него. Дверцы захлопнулись, возница прикрикнул на лошадей, и экипажик, погромыхивая, покатил на север.
Акцидентальное достоинство
Глава, в которой двое случайных знакомых воссоединяются, а Эдгар Клинч не слишком этому рад.
Эдгар Клинч оказался замечательным гидом – и заботливым, и дотошным. За время короткой прогулки от набережной Гибсона он неумолчно и в живописных подробностях комментировал все, что встречалось по пути: каждую магазинную витрину, каждый склад, каждого торговца, каждую лошадь, каждую двуколку, каждую наклеенную афишу. Анна отвечала коротко и еле слышно; однако, когда они приблизились к Резервному банку, девушка внезапно перебила его удивленным восклицанием.
– Что такое? – встревожился Клинч.
Там, прислонившись к перилам крыльца, стоял тот самый златокудрый юноша с «Попутного ветра» и глядел на нее, точно так же не веря глазам своим.
– Это вы! – воскликнул он.
– Да, – прошептала Анна. – Да.
– Альбатросы!
– Я помню.
Они застенчиво оглядели друг друга.
– Как приятно снова вас увидеть, – промолвила Анна спустя мгновение.
– Это в высшей степени счастливая случайность, – отозвался юноша, сбегая по ступенькам на улицу. – Ну и ну – мы повстречались во второй раз! Конечно, мне этого хотелось – очень, очень хотелось! – да только все сводилось к благим пожеланиям, ну, вы знаете, когда сидишь себе сложа руки да в мечтах себе представляешь, как оно было бы славно. Я в точности помню, что вы сказали, когда мы огибали мысы гавани, – тогда, на рассвете. «Хотела бы я посмотреть на альбатроса в бурю» – вот что вы сказали. Я с тех пор постоянно вспоминаю ваши слова: это была наивосхитительнейшая, оригинальнейшая речь.
