Дмитрий Дивеевский - Окоянов
Большую роль в его жизни сыграло сближение с Львом Троцким, с которым раньше они были мало знакомы.
В силу полного хаоса в правительстве, Красин, ничего в дипломатии не смысливший, попал на мирные переговоры Троцкого с немцами в Брест-Литовске в качестве эксперта-консультанта. Здесь и началась их дружба. Подготовка других членов делегации была не лучше, чем у Леонида Борисовича… Не зря Лев Давыдович изобрел тогда неслыханную политическую формулу – «ни мира, ни войны», которая, правда, быстро доказала идиотизм автора, так как немцы, вместо того чтобы застыть от ее действия как примороженные, снова двинулись в наступление и оттяпали еще кусок территории.
Троцкий, конечно, типичный аферист. Отсутствие образования прикрывает то глупой болтовней, то аферами вроде брестских переговоров. Хотя быстро учится. Учитель у него хороший. Володечка Леве пощады не дает. Втаптывает его в дерьмо за любой вывих. Так, глядишь, и человеком сделает. Но главное не в этом. Главное в том, что Троцкий умело собирает вокруг себя ядро сильных политиков. Как говориться, не мытьем, так каканьем. Не ум будет нужен в грядущих внутрипартийных схватках, а сила. Сила сейчас концентрируется вокруг Льва Давыдовича. Хотя сам он, вроде бы, в стороне. А Володечка, привыкший стегать за ошибки кого ни попадя, рано или поздно останется без соратников.
Так и прилип Лев Борисович Красин к Льву Давыдовичу, потому что с юности невзлюбил, когда его стегает Владимир Ильич. На этой стороне поуютнее будет. А Лев Давыдович сразу это понял и быстренько его для своих целей за кордоном приспособил. Даже секретную линию в руки дал – связь с американскими финансистами, которые ему денежки посылают. Может, сейчас жалеет Троцкий, что в мае семнадцатого все масонские миллионы в кассу большевиков ухнул. Часть их тогда пошла и на подготовку выступления 3 июля, которое превратилось в кровавую заваруху. Такую цену Володечка назначил за прорыв своей партии в столичные советы. Кто же на Руси мучеников не любит?
Прав, прав Янкель Шип. Надо начинать с введения единомыслия в рядах ЦК. Разноголосица в государственном руководстве смертельно опасна. Она порождает непростительные ошибки. Разве не ошибкой является отказ от лучших умов России? Из страны начинает уходить инженерная интеллигенция – ее главная опора, ее мозг. Потому что, видите ли, группе кретинов во главе с Ульяновым не понравилась их критика пролетарской диктатуры. А когда эти люди разлагали дух самодержавия, продвигали европейские взгляды в Россию, нравилось? Что же теперь Ленин поворачивается к ним задом, как потаскушка к отслужившему клиенту? Не рановато ли? Интересно, как их заменят те сиволапые афонюшки, на которых делает ставку Председатель Совнаркома? Будто он не знает, как продажна интеллигенция! Да купить ее – проще простого. И будут хвалебные статьи писать, и будут новые машины изобретать, и будут с ладони клевать. Только по умному надо все организовать. А то, что делает Ленин, – ни в какие ворота не лезет. Весь цвет России бежит от большевиков. Самые образованные, самые талантливые, самые необходимые.
Красин горько вздохнул. Пока многое делается вопреки здравому смыслу. Лучшие умы выгоняем за границу, а попам даем волю в их подрывной работе. Об этом, кстати, особенно темпераментно говорил Яков Шип.
Конечно, церковь – это коварный враг. Пока она владеет умами простых людей, ничего у революционеров не получится. Вести с ней религиозный диспут бесполезно. Всегда призыв к терпимости и доброте будет брать верх над революционным лозунгом насилия. Здесь не следует заблуждаться. Поэтому духовенство необходимо искоренять физически. Но скоро уже три года революции, а большинство приходов работает. По тюрьмам и лагерям сидит в лучшем случае пятая часть попов. Остальные что хотят, то и делают. Вот она, слабость и мягкотелость ЦК!
Красину пришло на память, что когда-то, в начале революции пятого года он испытывал сильные колебания в вопросе насилия. Его даже считали умеренным. Леонид никак не мог понять, почему темный и живущий примитивными интересами рабочий класс должен придавить чугунной задницей всю Россию и заявить, что теперь ей стало хорошо. Студенту-интеллигенту хотелось чего-нибудь погуманнее.
Правда, революционная практика вскоре подправила его взгляды. В завязавшейся схватке никто друг другу пощады не давал. Приготовленные под руководством Леонида бомбы исправно рвали царских сатрапов на куски, а с их взрывами выветривалось и его человеколюбие. И сейчас совдепии было не до гуманизма. Дашь слабину – задушат и спасибо не скажут. А слабину мы даем. Взять чрезвычайку с ее «железным» Феликсом. Ничем, кроме бандитов и заговорщиков она не занимается. А разве в этом ее политическая задача? Конечно, нет. Ее политическая задача в социальной прополке России. А Феликс только жмурится своим хитрым глазом, не хочет этого, вроде бы, понимать. Ему по каждому случаю состав преступления подавай. Будто те, кто сегодня затаились и ждут своего часа, имеют состав преступления. Нет, так дела не делают. Прав Шип. Если мы взяли власть бескомпромиссно, то к компромиссам возвращаться нельзя. Они нас погубят. Истребление классового врага должно быть фактической работой. Иначе – конец и поражение. Сегодня ЦК к этому не готов. Что в нем за компания такая собралась – кто в лес, кто по дрова. Поляки, латыши, евреи, абреки, русские. У каждого свои сопли и свои вопли. Только вокруг Троцкого что-то начинает оформляться. Дай Бог, получится сильное ядро. А без него правительство может превратиться в пустую брехаловку.
Но по всему видно, что первой и главной задачей момента является устранение Дзержинского. Этот гонористый полячишко колом встал в горле революции. С его манией законности мы далеко не ускачем. Не сразу, шаг за шагом надо подготовить смену и отправить его к праотцам. Здесь особых трудностей не будет. У него в ЦК вся поддержка сошлась на Ульянове и Рыкове. С этим он даже в дружбе.
А вот такие, как Рыков и Томский, будут орешками потверже. Под ними политическая поддержка членов ЦК из числа старой гвардии. Они напрямую на фабрики и заводы шастают, с рабочим классом знаются. Их просто так не сковырнешь. Придется потерпеть, поиграть с ними в известные игры. До поры до времени. С Бухариным проще будет – этот к нам переметнется. Кишками слабоват, купится недорого.
Красин подумал, как должен выглядеть его отчет о встрече с Шипом.
Он подавил в себе желание выдать встречу за беседу двух равных партнеров. В действительности он только слушал, и в Москве догадаются, если он начнет пририсовывать к беседе собственную аргументацию. Не надо забываться. Он всего лишь эмиссар СНК. Хотя разговор с Шипом будет доложен только Троцкому. И все-таки сильно искушение подправить дребезжание голоса Шипа в нужном духе. Во-первых, надо подать яснее и проще то, о чем Шип говорил долго и цветисто – те финансисты в США, которые берутся помочь советской России, не видят необходимости заигрывания с отжившими классами. Вход в новую жизнь лежит через огонь очищения. Попы, кулаки, помещики должны остаться в прошлом. Это главное. Это должен знать Лев Давыдович и его соратники. Как построить свою линию в ЦК, они сообразят лучше него. От советов он пока воздержится.
Закончив беседу с самим собой на такой благостной ноте, Красин подозвал извозчика и сел в кабриолет. Старый революционер и конспиратор не замечал, что за всеми его передвижениями наблюдают несколько пар внимательных глаз.
9
В дверь громко постучали. Федор вышел в сени и увидел на ступенях председателя комбеда Матвея Кучина и еще двух активистов. Они были в легком подпитии по случаю дармового угощения у вернувшегося с войны Михея Зыбина. Говорили, Михей отвоевал удачно. На какие-то трофеи выменял под Пензой настоящего скакуна и собирается ехать с ним в починковский конезавод, разменивать на двух отбракованных жеребчиков, которые, может, для конницы Буденного не годятся, а для пахоты – ох как хороши. О таком счастье мог только мечтать любой сонинский мужик, даже из самых крепких.
– С большим делом к тебе пришли, Иваныч, – бодро начал Кучин, – в ТОЗ тебя звать будем. Что тебе, хромому, мучиться. Ведь и не управишься с таким-то хозяйством. А мы – тут как тут, всегда наготове помогать больному гражданину. Ты же нам лошаденками поможешь, вот и сладимся.
– Погоди, Матвей, не части. Что-то я никак не пойму, чего вы хотите. К примеру, я еще не инвалид. Хоть и прихрамываю на обе, но хожу не медленней тебя. В пахоту мы с Семкой управимся, не привыкать. Так что помощи мне никакой не надо.
– Это как сказать. ТОЗ-то, он ведь все себе возьмет: и покосы, и лесок и то и се. Как без него обойдешься?
– Это ты, Мотя, новости говоришь. Не слышно было про такие ваши права. У вас свои наделы, у остальных свои. Иди с Богом, у меня работы до ночи не переделать. А если я своих лошадок в ТОЗ отдам, то вы их так замордуете, что к осени можно будет и на мыловарню вести. Думаешь, охота?
