Лесли Силберт - Интеллидженсер
Строчки, которые изучала Кейт, состояли сплошь из придуманных символов. Как она сказала Медине в «Пьере», три она узнала — значки, обозначающие Англию, Францию и Испанию. Но где же они ей попадались? Она отчаянно напрягла память и внезапно вспомнила: значки эти входили в ключ к шифру, который она видела в Государственном архиве в Лондоне.
Перебрав папки в своей картотеке, она нашла нужную, просмотрела микрофильм и определила значение еще двух значков — перечеркнутый полумесяц означал Филиппа II, испанского короля, а две буквы «с», прижатые друг к другу спинками, — Папу.
Эти символы, все пять, заметила она теперь, занимали изолированные позиции, остальные были сгруппированы. Разглядывая значки в группах, Кейт решила, что они заменяют буквы, что группы — слова, и каждый значок соответствует букве английского алфавита. Зная, что дешифрующее программное обеспечение ее компьютера поможет ей разобрать текст, Кейт отсканировала страницу в свой ноутбук.
Дешифровка следующих десяти страниц оказалась много сложнее. Процесс был медленным и нудным, но Кейт это не смущало. Через несколько часов она погрузилась в смачные сообщения о бойнях и убийствах времен Возрождения. Она пребывала в раю.
Ее отец, напротив, оказался в аду.
ВАШИНГТОН, ОКРУГ КОЛУМБИЯ — 1 ЧАС 24 МИНУТЫ УТРА
В верхней части Джорджтауна лунный свет заливал простой, но величественный белый особняк. На четвертом этаже сенатор Донован Морган сидел у себя в кабинете, не зажигая света. Он как зачарованный смотрел скверно снятое черно-белое видео, в седьмой раз повторяя его на экране своего ноутбука. Оно появилось в его почтовом ящике четверть часа назад.
На экране исхудалый молодой человек, весь в синяках, сидел на полу загаженной тюремной камеры, опустив голову на грудь. Подошвы его ног покрывала запекшаяся кровь, вся в белых сочащихся зигзагах. Следы уколов на предплечьях намекали, что ему снова и снова вводили пентотал натрия или аналогичное средство. На экране появился охранник, открыл дверь камеры и заорал. Заключенный поднял голову. Один открытый глаз выглядел остекленевшим, другой закрывала темная опухоль. Дрожащей рукой Морган подвинул курсор, нажал кнопку «СТОП», и изображение замерло.
Лицо, несомненно, его, подумал Морган, вглядываясь в черты шпиона, которого хорошо знал. Но подлинно ли видео, прикидывал он, или использовано лицо с какой-нибудь старой фотографии? О нем сообщили, что он погиб во время выполнения задания. Произошла ошибка?
Шпион был послан с заданием, о котором Морган, тогда член сенатского спецкомитета по разведке, располагал информацией. По какой-то причине задание сорвалось, и их человек исчез. Его судьба оставалась неизвестной, пока не пришло сообщение о его смерти. Или он все-таки жив?
Краткая вспышка надежды тут же угасла. Даже если шпион был захвачен живым, его, конечно же, казнили, предварительно подвергнув пыткам, куда более мучительным, чем просто смерть. Морган чувствовал себя ответственным, и ощущение вины было непереносимо. Он нажал кнопку «ПУСК», охранник ухватил молодого человека за костлявую руку, рывком поднял на ноги и поволок бон из камеры.
Видео кончилось. Морган откинулся в кресле и посмотрел в окно. Луна была необычно яркой и отражалась в каплях росы на листьях вязов. Но Морган ничего не замечал. Тревожные образы, теснившиеся у него в мозгу, на время отключили зрение. Излечившийся алкоголик, он пять лет не брал в рот спиртное, но, черт дери, как ему теперь требовалось виски!
Взяв телефон, он набрал номер Джереми Слейда.
— Нам надо встретиться. Из-за Ахерона.
8
Купцы-Макиавелли ваши тут
Страну до горькой довели беды.
От ваших козней наш бесплоден труд,
Нас, будто хлеб, вы жрете, как жиды.
Но близится расплаты страшный час,
Раз глухи вы к угрозам и мольбам.
Мы в ваших храмах будем резать вас,
Парижскую резню устроим вам.
На мгновение шпион задержался в густой тени, оглядывая улицу — нет ли прохожих. Никого. Отлично. Он пошел дальше.
Вскоре впереди возникла его цель — церквушка, где молились осевшие тут голландские иммигранты, вороватые псы, крадущие работу у англичан. Прислонившись к углу соседнего дома, он оглядел церковный двор. Двор был пуст. И он вошел.
Из-за пазухи он достал пергаментный свиток, показавшийся ему тяжелее железа. Если он с ним попадется, его наниматель про него забудет, а он окажется в кандалах. Дрожащими пальцами он развернул вирши в пятьдесят три строки и прибил их к церковной стене.
Грозящие смертью лондонским иммигрантам его хитрые стихи не только поразят голландские сердца великим ужасом, но, кроме того, предвидел шпион, сбросят Кита Марло в бурлящий котел всяких бед. Ведь мерзкие стихи, подписанные «Тамерлан», содержали намеки и на другие пьесы Марло, и власти, без сомнения, придут к выводу, что популярный драматург оказывает вреднейшее влияние на народ. Злодей, подбивающий чернь на бесчинства и убийства. И тут же глаза шпиона обратились на самые его любимые строки. Не устояв перед соблазном перечитать их напоследок, он зашептал:
— «Мы в ваших храмах будем резать вас. Парижскую резню устроим вам».
Безупречно, подумал он. Последняя пьеса Марло «Парижская резня» о бойне, устроенной французами протестантам в день св. Варфоломея в 1572 году, была показана в «Розе» в эту самую зиму как раз перед тем, как вспышка чумы вынудила театры затворить свои двери. Все заметят его намек на заглавие, выбранное Марло. «Резня» собирала больше зрителей, чем какая-либо другая пьеса в этом году. И она, не мог не признать шпион, действительно была хороша — череда наглядных убийств, воспламеняющих кровь.
Шпион не знал, почему его нанимателю не терпится навлечь гибель на Марло, однако его стихи, вполне возможно, осуществят эту задачу. Схожие призывы против иммигрантов появлялись в столице уже более месяца — и все анонимные, — и Тайный совет назначил особую комиссию из пяти человек разыскать виновников. А главное, как говорили, королева пришла в ярость, так как считала иммигрантов — единоверцев-протестантов, бежавших из своей опустошаемой войнами страны, — своими личными друзьями. А потому, чтобы выявить тех, кто ее оскорбил, запястья будут сковываться, суставы выворачиваться, а кости дробиться.
Выскользнув из церковного двора, он подавил желание пуститься бегом. Не следовало привлекать к себе внимания, но ему отчаянно хотелось еще до восхода лежать дома в своей постели далеко-далеко от этой улицы.
ГРИНВИЧ — УТРО
Марло неторопливо шел на запад по берегу Темзы в Дептфорд, портовый городок, где скапливались солдаты, купцы, путешественники и пираты. Накрытые тучами башни Гринвичского дворца скрывались вдали. Совсем недавно пронеслась краткая, но яростная гроза, и на новых зеленеющих почках весны блестели дождевые капли. Тонкие ветки деревьев трепетали под порывами серого ветра. Марло смотрел, как задержавшиеся капли срываются вниз и смешиваются с лужами в колеях, которыми изрыли дорогу колеса карет.
Пройдя деревянный мост над Дептфорд-Криком, он направился мимо выгона к излюбленной таверне. Обычно и так кишевший людьми городок сейчас был переполнен сверх всякой меры. Гринвичский отлив, прикинул Марло, вдобавок к лондонцам, бегущим от свирепой весенней вспышки чумы. За поворотом дороги возникла аляповато изукрашенная вывеска «Шляпы кардинала». Когда Марло входил, ему в уши влились отрывки французских и итальянских фраз — вероятно, голоса иностранных танцоров и музыкантов, которые гранили дептфордские улицы днем, а по вечерам развлекали королеву в Гринвиче.
В дальнем углу таверны Марло углядел друга, которого искал, сидящего за своим любимым столиком. Не то чтобы он увидел лицо друга. Наоборот, его голову заслоняла пышная женщина с длинными огненными волосами и глубоким вырезом корсажа. Узнал Марло пухлую руку, лежащую на заднице женщины.
Шестидесятилетний Оливер Фицуильям своим друзьям был известен как Фиц-Жир, так как его отец Уильям тоже отличался невероятной толщиной. Буквально прозвище означало Сын Жира. Он был одним из таможенных чиновников ее величества, хотя и не наиболее лояльным. Взятки он брал чаще, чем посещал ночной горшок, а вдобавок дирижировал контрабандой книг.
Женщина шлепком отбросила его руку, хлопнула пивной кружкой о стол — с такой силой, что янтарная жидкость расплескалась, — и, выругавшись, промаршировала к стойке.
— Кит! Садись-ка ко мне! — воскликнул Фицуильям и повернулся, чтобы еще раз поглядеть на обольстительную служанку. — Новенькая! Называет себя Амброзией. И правильно! Бог свидетель, я душу дьяволу продам за ночку с ней.
