Елена Ярошенко - Визит дамы в черном
Агентов продержали возле дворницкой недели три, но никаких подозрительных личностей, причастных к убийству и чеканке фальшивых монет, обнаружено ими не было.
Марусин кавалер, полицейский сыщик Илья Корнеевич Двоекуров, получив новое задание в другой части города, не исчез бесследно, вопреки ожиданиям Клавдии Тихоновны.
Когда у него выдавалась свободная минутка, он заходил к Марусе, скромно поднимаясь по черной лестнице, и пил со своей пассией на кухне чай. Клавдия Тихоновна, вообще-то не любившая подобного баловства — чаепитий прислуги с приглашенными кавалерами, для Двоекурова сделала исключение и позволила принимать его в доме (но не дальше кухни). Считавшая себя большим знатоком хороших манер, экономка оценила скромность и почтительность Ильи Корнеевича, его умение вести деликатный разговор в женском обществе, а также явную серьезность намерений, питаемых им относительно Маруси. Опять же, был Двоекуров не вертихвостом, а человеком при должности, на государственной службе, значит, достойным уважения мужчиной.
За самоваром Двоекуров развлекал общество рассказами из своей полицейской практики, наслушавшись которых Маруся убедилась, что ей повезло встретить настоящего героя. Со времени знакомства с Ильей Корнеевичем она очень похорошела, стала по-модному делать высокую прическу с черепаховым гребнем, пользоваться пудрой и все время пребывала в мечтательном настроении, из-за чего постоянно пересаливала суп.
Осень, подарив в конце сентября несколько ярких и теплых дней, окончательно вступила в свои права, окрасив небо, город и Неву в свинцовые тона.
Марта, не успевшая подготовиться в этом году к поступлению на курсы, собиралась держать экзамены на будущий год. Для большего прока был нанят учитель-студент, приходивший три раза в неделю давать уроки.
В качестве учителя по протекции Дмитрия пригласили его приятеля Петю Бурмина. Заодно Пете пришлось возложить на себя обязанности «крылатого амура», по его собственному определению. Он регулярно доставлял записочки от Марты к отлученному от ее дома Мите и пространные ответы приятеля. Несмотря на такую бурную переписку, встречи влюбленных становились все реже — Дмитрий развил какую-то тайную деятельность, поглощавшую все его свободное время, да и несвободное тоже.
— Колычев, ты манкируешь занятиями! — возмущался Бурмин.
— Отстань, Петька, у меня важные дела! Я рассчитываю на твои конспекты.
— Дела делами, но наш профессор тобой недоволен. Не ищи беды на свою голову! У нас выпускной курс, подумай о дипломе…
— Топтыгин, ты зануда!
— Сколько раз можно просить не называть меня Топтыгиным! Я просто не понимаю, чем ты так занят, что рискуешь вылететь из университета? Кстати, тебе прислали какую-то бумагу от адвоката Немирова. Ты опять подрабатываешь у него в конторе? Я понимаю, у тебя теперь большая нужда в деньгах, но нельзя же делать это в ущерб занятиям. И потом, Митя, этот Немиров… Он, конечно, известный юрист, но известность его какая-то скандальная, с авантюрным душком. Он втянет тебя в плохую историю. Если тебе очень нужны деньги, возьми немного у меня, но только, пожалуйста, не связывайся с Немировым.
— О-о, щедрость нашего эмира не знает границ! Спасибо, Петя, но пока у меня еще нет крайней нужды в деньгах. И потом — почему ты решил, что я подрабатываю в адвокатской конторе? Может быть, используя связи Немирова, я рассчитываю собрать кое-какие сведения.
— Час от часу не легче. Какие еще сведения ты собираешь? Такое впечатление, что ты решил играть в сыщика.
— Я не играю, я веду свое первое частное расследование. И это очень важно, тем более что дело касается Марты.
— Марта, конечно, милая девушка, но что за расследование ты выдумал?
— Петя, это вовсе не выдумки. Ей угрожает опасность, а еще мой папенька покойный воспитывал меня в духе сострадания сирым и обиженным.
— С тобой невозможно говорить серьезно! Еще и папеньку покойного приплел… Я знаю, ты благородный рыцарь по натуре, но, Митя, ты ведь из нас самый способный, нужно ли рисковать своим будущим ради устранения какой-то мифической опасности, грозящей Марте?
— Петька, поверь мне, опасность не мифическая. И в конце концов, я поступил на курс университета изучать право именно для того, чтобы помогать людям, чтобы пресекать зло и утверждать добро, прости за высокопарность. Ведь суть профессии правоведа в том и состоит, чтобы насаждать закон и справедливость, согласись. И я уже сейчас могу попрактиковаться в борьбе за них. Я собрал еще не все факты, а тем более доказательства, но изложу тебе то, в чем я уже уверен — и ты поймешь, насколько дело серьезно.
В конце октября Марта получила телеграмму из Павловска: «Прохор Петрович скончался. Похороны вторник. Багровы».
«Вот и дедушки Прохора не стало. Все, кто меня любил, умирают, — с тоской думала Марта. — Похороны вторник… Отец не нашел других слов. Зачем ему нужен был этот больной несчастный старик? Похороны вторник…»
Хоронили Прохора Петровича в холодный дождливый день. В церкви, где шло отпевание, гуляли страшные сквозняки, на кладбище порывы ветра кидали дождевые струи в лица провожающим, капли текли у них по щекам, и казалось, что у гроба собрались плачущие родственники. Но плакал только старый слуга. Все остальные, включая священника, кадившего над могилой, торопились поскорее проститься с покойным, наскоро исполнив формальности, и вернуться в тепло.
Мачеха, почти не общавшаяся с Прохором Петровичем и не любившая его, надела глубокий траур, черную бархатную ротонду и густую вуаль. Почему-то она напомнила Марте ту страшную даму в черном. Платье, шляпа были совсем другого фасона, но Марта не могла отделаться от мысли, что «женщина-смерть» стоит рядом.
Поминальный обед проходил в тишине, только позвякивали столовые приборы — промокшие и замерзшие гости набросились на водку и горячие закуски. Марте не хотелось оставаться на поминки, но отец попросил ее не нарушать обычая. Она никогда не пила крепких спиртных напитков, не стала делать этого и сейчас, только пригубила рюмку «на помин души старика Почивалова». После кладбища ее сильно знобило, мокрые ботинки никак не сохли на ногах, Марте хотелось лечь в постель, но она твердо решила — в доме отца не оставаться, вернуться в Петербург.
Как только мачеха, попросив извинения у гостей, прошла к себе, Марта тоже стала прощаться. Отец проводил ее до ворот.
— А Прохор-то Петрович и вправду все состояние тебе оставил, — сказал он безразличным тоном, открывая перед Мартой калитку. — И так ловко за моей спиной ухитрился все обстряпать. После его смерти слуга вдруг откуда-то достает бумаги, по всей форме выправленные, и через мою голову передает их нотариусу… А меня в завещании дядюшка даже и не упомянул!
«Вот что так его обидело! Похороны вторник… Наследство!» — мелькнула у Марты догадка.
— Мне все равно, папа! Распоряжайтесь всем сами, — сказала она отцу.
— Распоряжусь, я ведь твой официальный опекун, дочка. Распоряжусь. Но несомненно к твоему благу, несомненно, — тон отца продолжал оставаться безразлично-холодным.
«Господи, и так все запутано, и так все сложно, — думала Марта, возвращаясь домой. — А тут еще это наследство. Отец совсем отдалится от меня теперь. Зачем дедушка обошел его в духовной?»
За спиной послышались чьи-то торопливые шаги. Марта резко обернулась.
— Митя? Ты напугал меня!
— Прости.
— Ты что здесь делаешь?
— Да просто был по делам в Павловске, иду к вокзалу, вижу — ты впереди. Ну и догнал.
— Я была на похоронах.
— Я знаю.
— Митя… ты следил за мной?
— Нет, ну что ты.
— И ты ничего мне не объяснишь и не расскажешь?
— Даю тебе слово, что скоро я все тебе объясню. Пожалуйста, потерпи немного. Я должен быть во всем уверен.
На следующее утро Марта проснулась совсем больная. Клавдия Тихоновна хлопотала около нее и собиралась уже послать за доктором, когда к делу подключилась Фиона.
— Все-таки доктора надо, — упрямо твердила Клавдия Тихоновна. — У Марточки жар, это не шутки. Хоть того немца, что в прошлый раз был, вызовем по-соседски. Он не откажет…
— Ерунда, она всего лишь простудилась вчера. Распорядитесь поставить самовар, я заварю ей травок.
— Да что твои травы? Ты не знахарка, чтоб такую болезнь лечить. За доктором надо.
Но Фиона все же приготовила отвар и принялась поить им Марту. Марте сразу стало легче. Через пару часов спал жар, перестало саднить горло, стихла тупая боль в виске. Марте казалось, что она стала легкой-легкой, невесомой и плывет куда-то среди звезд…
Клавдия Тихоновна, глядя на ее умиротворенное лицо с прилипшими ко лбу прядками, шептала: «Слава тебе, Господи, пронесло!»
