Уильям Дитрих - Пирамиды Наполеона
— Я уже испугался, что мне предстоит без дружеской поддержки встретить все опасности этого восточного похода! — воскликнул он. — Бертолле тоже расстроился! Mon dieu,[22] что с тобой случилось?
— К сожалению, я никак не мог послать тебе весточку. Оказалось, что разумнее всего продолжить путь, не привлекая внимания. Я понимал, конечно, что ты будешь волноваться.
Он обнял меня.
— Где медальон? — жарко прошептал он мне на ухо.
На сей раз я повел себя более осмотрительно.
— В надежном месте, приятель. В очень надежном месте.
Он глянул на подарок Сиднея Смита.
— А что это у тебя на пальце? Новое кольцо?
— Да, цыгане подарили.
Мы с Тальма вкратце рассказали о наших приключениях. Он сказал, что после моего бегства от кареты оставшиеся в живых бандиты в страхе разбежались. Тут прибыл кавалерийский отряд, гнавшийся за каким-то другим беглым преступником. В темноте царила полная неразбериха — и эти всадники поскакали в лес. Однако драгуны помогли кучерам убрать с дороги бревно, и наша путешествующая компания в результате добралась до гостиницы. Тальма решил подождать меня денек, до следующей почтовой кареты, на тот случай, если мне удастся выбраться из леса. Но я так и не вернулся, и он поехал в Тулон, опасаясь, что меня убили.
— Цыгане! — вдруг воскликнул он, удивленно взглянув на меня. — Да у тебя просто талант влипать во всякие неприятности, Итан Гейдж! Но как же лихо ты застрелил того бандита. Я сначала перепугался, а потом изумился и даже обрадовался!
— Он же едва не убил тебя.
— Повезло тебе, ты же учился у краснокожих индейцев.
— В путешествиях мне доводилось сталкиваться с разными людьми, Антуан, и я научился протягивать одну руку для приветствия, а в другой держать оружие. — Помолчав, я спросил: — А что, он умер?
— Его оттащили куда-то, истекающего кровью.
Что ж, какие только неожиданности не поджидают человека в ночной темноте.
— А правду говорят, что все цыгане — мерзавцы? — спросил Тальма.
— Ни в коей мере, если, конечно, присматривать за своими карманами. Они спасли мне жизнь. А их острые приправы пробуждают чувства, удовлетворяемые их женщинами. Это бездомные, безработные и свободные как ветер люди.
— Похоже, ты нашел братьев по духу! Даже странно, что ты вернулся!
— Они считают себя потомками египетских жрецов. У них ходят легенды об одном утерянном медальоне, якобы открывающем путь к какой-то древней тайне.
— Ну конечно, это сразу объясняет интерес к нему ложи египетского обряда! Сам Калиостро пытался противостоять традиционному течению современного масонства. Наверное, Силано считает, что с помощью этой реликвии их ложа получит весомые преимущества. Но чтобы решиться на откровенный разбой! Должно быть, тот секрет действительно очень важен.
— А что слышно о Силано? Разве он не знаком с Бонапартом?
— До нас дошли сведения, что он отбыл в Италию — возможно, в поисках новых сведений о твоем выигрыше. Бертолле рассказал об этом медальоне нашему генералу, весьма заинтересовав его, но Бонапарт также назвал масонов глупцами, увлеченными детскими сказками. Хотя с ним не согласны его же братья Жозеф, Люсьен, Жером и Луи, поскольку все они стали членами нашего братства. Наполеон сказал, что хотел бы побеседовать с тобой как о Луизиане, так и о твоем выборе драгоценностей, но, по-моему, он просто пытается сейчас подольститься к американцам. Он высоко ценит твои связи с Франклином. Видно, надеется, что в свое время ты поможешь ему наладить отношения с Соединенными Штатами.
Обществу знаменитых ученых, загрузившихся на флагманский корабль, Тальма представил меня как знаменитого беглеца. Мы входили в состав комиссии из ста шестидесяти семи мирных профессионалов, которых Бонапарт пригласил участвовать в его экспедиции. В ее состав входили девятнадцать инженеров, шестнадцать картографов, два художника, один поэт, один востоковед и великолепная плеяда математиков, химиков, антикваров, астрономов, геологов и зоологов. Я вновь встретился с Бертолле, который сформировал большую часть этой научной команды, и должным образом был представлен нашему генералу. Мое гражданство, близость к знаменитому Франклину и история спасения от грабителей произвели сильное впечатление на молодого завоевателя.
— Электричество! — воскликнул Бонапарт. — Представляете, как было бы здорово, если бы мы сумели овладеть силой грозовых разрядов, исследованных вашим наставником?
А на меня произвело впечатление то, что Наполеону удалось стать командующим такой грандиозной экспедиции. Самый знаменитый генерал Европы оказался тощим, низкорослым и обескураживающе молодым мужчиной. Лишь четверо из тридцати одного командира его штаба были моложе Бонапарта, стоявшего на пороге тридцатилетия. Вдобавок, поскольку критерии англичан и французов отличались, английские пропагандисты явно преувеличивали недостаток его роста — на мой взгляд, как раз рост у него был вполне приемлемый, пять фунтов шесть дюймов, — но на его субтильной фигуре сапоги действительно казались чересчур высокими, а шпага едва не волочилась по земле. Парижские насмешницы окрестили его Котом в сапогах, и он навсегда запомнил обидное прозвище. Египет превратит этого молодого солдата в того Наполеона, который будет штурмовать мир, но пока на палубе «Ориента» стоял еще другой Наполеон; он выглядел гораздо более человечным, более порывистым и мятущимся, чем более поздний несгибаемый титан. Историки творят кумиров, но современники видят живого человека. В сущности, стремительное возвышение Наполеона во время революции вызвало не только удивление, но и досаду, и кое-кто из его старших соратников втайне желал ему провала. Однако самоуверенность Бонапарта соперничала с его громадным тщеславием.
А почему нет? Именно здесь, в Тулоне, благодаря смелой пушечной атаке он выгнал из города англичан и роялистов и вырос от капитана артиллерии до бригадного генерала. Он пережил террор и краткое тюремное заключение, женился на Жозефине, честолюбивой вдове недавно гильотинированного генерала Богарне, помог подавить массовый контрреволюционный мятеж в Париже, а в итальянском походе, приняв руководство оборванной и едва ли не босоногой армией, одержал ряд потрясающих побед над австрийцами. Его воины с восторгом говорили о нем, как о Цезаре, и Директорию весьма радовала дань, поставляемая им в оскудевшую казну. Наполеон стремился превзойти Александра, а его гражданским начальникам хотелось направить его неугомонные честолюбивые замыслы за пределы Франции. Египет прекрасно подходил по всем статьям.
Каким героем он выглядел тогда, задолго до его дворцовых, венценосных дней! Небрежно падающие на лоб пряди волос обрамляли узкое лицо с римским носом, классической формы поджатыми губами и заметной ямочкой на подбородке, и все это озарялось взглядом темно-серых лучистых глаз. Понимая людскую жажду славы и приключений, он обладал талантом общения с воинами и выглядел всегда именно так, как по общим представлениям должен выглядеть герой: отличная выправка, высоко поднятая голова, взгляд, устремленный в неведомую даль. Он принадлежал к тому типу людей, чье поведение, наряду со словами, вселяет уверенность во всех предпринимаемых действиях.
На меня также произвело впечатление и то, что он возвысился благодаря своим личным достоинствам, а не родовитому происхождению — это как раз совпадало с американскими идеалами. В сущности, он был таким же переселенцем, как мы, — не вполне француз, приехавший с Корсики в казармы французского военного училища. В юности его честолюбивые стремления не простирались дальше независимости родного острова. Во всех дисциплинах, кроме математики, он числился заурядным курсантом, был неловок в общении, склонен к уединению, не стремился обзавестись влиятельными наставниками или покровителями, а окончание учебы совпало с ошеломляющим революционным переворотом. Его острый ум, подавляемый жесткими правилами военного училища, вырвался на свободу, обнаружив необходимую для осаждаемой Франции живость и изобретательность. Когда в критической ситуации проявились его военные таланты, бесследно исчезло предубеждение, с которым зачастую сталкивался этот неотесанный островитянин из третьесортной знати. Неуверенность в себе и терзания юношеского возраста слетели с него, словно неказистый плащ, и ему удалось стать обаятельным мужчиной, избавившись от неуклюжих манер. Вряд ли Наполеон проникся идеалами революции, скорее, его устраивало то, что она выводила на прямую дорогу к власти способных людей и не ограничивала честолюбивых замыслов. Конечно, консерваторы, подобные Сиднею Смиту, не могли понять, что именно это роднит американскую и французскую революции. Бонапарт достиг власти исключительно благодаря собственным способностям.
