Клод Изнер - Роковой перекрёсток
— Так это и есть Тулуз-Лотрек?
— Собственной персоной, — кивнул Луи Дольбрез. — Называет себя «кофейником с очень уж длинным носиком», пьет не меньше, чем пишет, и глотка у него луженая. Видите вон там трость, он зацепил ее за спинку стула? В набалдашнике спрятана маленькая бутылочка коньяка — как глотнет оттуда, начинает ногами кренделя выписывать. Когда этот недомерок не делает тут наброски с танцовщиц, то отправляется в бордель.
Голос Дольбреза звучал отстраненно, почти безразлично, но видно было, что он едва скрывает неприязнь к художнику. Альсид Бонвуазан негодующе выпрямился:
— Но ведь он гений! Понимаете, гений! Вы видели рекламную афишу, которую он сделал для «Мулен-Руж»? Первая — та, что написал Жюль Шере, — была очень удачной, но эта… В ней больше таланта, чем во многих прославленных шедеврах. Лотрек несколькими штрихами передал атмосферу этого бала, выставив напоказ первобытные инстинкты публики. А его полотна… Говорю вам, он скоро прославится!
— Ну да, малюя Ла Гулю… — пробормотала с завистью Грий д'Эгу.
— А кто сидит с ним? — перебил ее Виктор.
— Очкарик с бородкой — композитор Эрик Сатье, та еще язва, — сказал Луи Дольбрез. — Он на улице Корто живет, мы с ним пересекаемся в «Ша-Нуар». А вон тот долговязый тощий тип — кузен Тулуз-Лотрека, тоже аристократ, его зовут Габриэль Тапье де Селейран. Субъект напротив в мятой шляпе — карикатурист Анри Сомм. Он написал песенку, которую часто поют в «Ша-Нуар»: «Когда у лестницы ступенек нет…». А женщина… Ее я что-то не припомню…
К ним подошел Биби Лапюре[30] и попытался всучить какое-то старье, явно найденное на помойке, утверждая, что оно досталась ему от Верлена, но Виктор не обратил на него внимания — он не сводил глаз с рыжеволосой дамы в скромной, украшенной розой шляпке, которая сидела за столиком Лотрека. Это была Таша. Она смеялась, сжимая запястье художника, а тот что-то рисовал карандашом на уголке скатерти. Эдокси проследила за взглядом Виктора, лукаво улыбнулась и прошептала ему на ухо:
— Лотрек обожает рыженьких. Что ж, на вкус и цвет… Например, я, в отличие от большинства женщин, абсолютно равнодушна к блондинам. Мне гораздо больше нравятся брюнеты, есть в них что-то такое… Эй, вы меня слышите?
Виктор покраснел, отвел взгляд от соседнего столика и сделал вид, что его больше всего на свете интересует содержимое собственного бокала.
— Разрешите пригласить вас на вальс? — Какой-то толстый лысый господин склонился перед Грий д'Эгу.
— Нет! — ответила та. — От тебя несет петрушкой!
— Господа, нам пора переодеваться к канкану. Как-никак надо напялить двенадцать метров кружев. Кстати, можете нам в этом помочь, — сказала Эдокси, кидая выразительный взгляд на Виктора. — Увидимся у меня, Луи.
Дольбрез кивнул. Когда женщины ушли, Альсид Бонвуазан вскочил, пробормотал что-то насчет интервью с писателем Жаном Лорреном и откланялся.
— Все нас покинули, — сказал Виктору Луи Дольбрез. — Так что там с этим вашим Гастоном Молина? Все еще хотите его разыскать?
— Да я и сам уже не знаю.
— Вот кто может вам помочь… — Дольбрез подозвал человека с огромным бантом на шее, который нес уставленный пивными кружками поднос. — Добрый вечер, Бизар, принеси нам счет, пожалуйста. Знакомьтесь, мсье Легри — книготорговец. Виктор, это здешний метрдотель. Мсье Бизар, мы хотели бы выловить рыбку по имени Гастон Молина.
— Да он уже неделю не является на работу. С меня хватит, он уволен.
— А где он живет?
— Откуда мне знать? Он то с одной гуляет, то с другой.
— Спасибо, Бизар, сдачи не надо.
Метрдотель спрятал в карман крупную купюру и направился к столику Лотрека, где снова зазвучал смех.
— Пьет, не просыхая, а туда же, корчит из себя художника, — пробурчал Дольбрез. — Послушайте, старина, я дружен с Жозеттой, если хотите, могу вас познакомить.
— Очень любезно с вашей стороны.
Виктору не терпелось сбежать от гнусавого голоса Лотрека. Неприязнь, которую испытывал к этому субъекту Дольбрез, объединила их. Они пошли к выходу из зала, лавируя между кружащимися в вальсе парами.
— Вы нигде не встретите более разношерстного общества: князь де Саган, граф де Ларошфуко, герцог Эли де Талейран танцуют рядом с завсегдатаями «Мирлитона»[31] и девками, которые снимают клиентов на площади Бланш. Биржевые игроки влюбляются в хорошеньких белошвеек, англичане и русские клянутся друг другу в вечной дружбе, а приличные дамы встречаются с сомнительными личностями. По замыслу Зидлера, «Мулен-Руж» — это не кафе, не кабаре и не дом терпимости, но каждый найдет здесь то, что хочет.
— Средоточие дурного вкуса, — заметил Виктор.
А публика между тем покатывалась со смеху, глядя на сцену, где в сиянии прожекторов стоял маленький человечек в красном пиджаке, с коротко остриженными волосами и усами, как у Вильгельма II. Афиша представляла его так:
ЛЕ ПЕТОМАН Единственный артист, который не платит за авторские праваБурное веселье зрителей вызывали неприличные звуки, которые тот издавал задом. Кто-то даже забрался на сцену, чтобы лично проверить, что в недрах черных бархатных брюк артиста не кроется никаких потайных устройств. Виктор с отвращением отвернулся.
— Если верить Зидлеру, в каждом человеке дремлет свинья, — сказал Дольбрез.
Несмотря на сырую погоду, в саду было полно народу. Все вышли подышать свежим воздухом. Ослики безропотно возили представителей высшего общества по аллеям, ярко освещенным газом и электричеством. Здесь же располагались карусели, тир, летний кафешантан, над которым возвышалась гигантская фигура слона, отделанная «под мрамор», которую привезли сюда после Всемирной выставки 1889 года. Заплатив всего двадцать су, можно было полюбоваться на чувственный псевдо-восточный танец.
Когда Виктор с Дольбрезом попали внутрь слона, представление закончилось, и зрители пытались аплодисментами задержать на сцене дородную одалиску. Складки шифонового костюма почти не скрывали ее прелестей. Виктор и его спутник прошли в маленькую комнатку за крошечной сценой, где артистка снимала грим.
— Привет, козочка моя! А я привел тебе нового поклонника.
— Очень вовремя! Я просто с ног валюсь от усталости! — Выговор одалиски выдавал в ней жительницу предместий.
— Ну, не сердись, он всего лишь хочет задать тебе парочку вопросов про Гастона.
Жозетта пристально уставилась на них: один глаз у нее был густо подведен, веко второго покраснело — она только что стерла с него тени.
— И слышать о нем не хочу! Негодяй! Он меня обчистил: спер все деньги и образ Святой Девы — мне его отец подарил. Вы что, из полиции? — с тревогой спросила она Виктора. — У Гастона неприятности?
— Нет, — успокоил танцовщицу Дольбрез, — этот господин, как и ты, всего лишь хотел повидаться с Гастоном.
— Чтоб ему пусто было! — выкрикнула Жозетта, поворачиваясь спиной к собеседникам.
— Любовь! — вздохнул Дольбрез.
— Если это он отправил вас ко мне прозондировать почву, передайте: я выкинула все его шмотки, может искать их у старьевщика. Да, и пускай угол себе снимет, а у меня может больше не появляться. Прощайте!
Виктор рассеянно брел аллеей, забыв о Дольбрезе, который задумчиво на него поглядывал.
— Глупо получилось. Мне очень жаль, но, похоже, дочь вашего клиента обесчестил редкостный негодяй. Может, стоит заглянуть в раздевалку для здешних служащих?
Им пришлось вернуться через зал в фойе, к кассам. Тут Дольбрез резко остановился.
— Черт! Шляпу забыл. Минутку, я сейчас.
Виктор чуть шею не свернул, пытаясь проследить за Таша, которая шла к бару под руку с Лотреком. Он уже хотел пойти за ними, но тут вернулся Дольбрез:
— Вот она, нашел. Вы идете?
Он толкнул дверь, и они оказались в тесной комнате с шкафчиками вдоль стен. Из одного из них, с табличкой «Молина», Дольбрез извлек мятую рубашку и початую пачку турецких папирос, достал одну и зажал в уголке рта. Из пачки выпала какая-то бумажка. Дольбрез протянул ее Виктору, и тот с трудом разобрал каракули, написанные на обертке шоколада Колониальной компании:
Шарманса у маей тетки.
Абирто, на лево, во дваре манон, зал петриер.
Ул. Л., прв. 1211
— Что там такое? — с любопытством спросил Дольбрез.
— Судите сами, — протянул ему бумажку Виктор.
— Китайская грамота какая-то. Или по-овернски написано. А может, и вообще волапюк.[32] Давайте лучше веселиться. Я собираюсь танцевать кадриль. Вы пойдете со мной?
— Идите вперед, я за вами.
Когда Дольбрез вышел, Виктор направился к выходу и, ступив на тротуар, столкнулся с элегантным господином, одетым по английской моде.
