Иван Любенко - Поцелуй анаконды
– Благодарю за учтивость! Но я так занялась вами… Я хотела сказать – с вами, а меня ждут.
«Да-да, именно ждут. И не кто иной, как присяжный поверенный Окружного суда», – мысленно продолжил диалог Ардашев и, достав из кармана монпансье, положил под язык зеленую конфетку.
Все остальное время Клим Пантелеевич проигрывал в уме предстоящий разговор. Он вполне мог оказаться непростым. И по всему, выходило, что следовало говорить прямо, начистоту.
Наконец Кривицкая прочитала последний куплет:
– Водевильная актриса не нуждается в ролях:
Не проходит бенефиса,
Чтоб не быть ей в хлопотах.
Все пустились в водевили!
А что пользы, например,
Если мы не угодили
И не хлопает партер?
Она улыбнулась, подошла к самому краю сцены и, разведя в стороны руки, закончила:
– Если ж мы вам угодили,
То захлопает партер!
Оркестр поднял волну музыки, громыхнул пару раз и смолк. Раздались аплодисменты. К виновнице торжества присоединились все артисты, участвующие в водевиле. На сцену полетели цветы, публика хлопала стоя. Актеры, находясь под ярким светом рампы, кланялись зрителям. Но народ не унимался, и отовсюду слышалось: «Бис!», «Браво!», «Бис!»… И тогда Кривицкая, подав знак музыкантам, отошла от рампы. И в ту же секунду оркестр заиграл вновь, и актриса, прокружившись в танце, прочитала:
– Ах, замуж выходить
Не надобно спешить,
И я уж не решусь,
Покуда не влюблюсь.
И что за обращенье
Всех наших женихов?
Одно нам утешенье —
Взаимная любовь!
Мужья шалят,
А жен бранят!
Итак, чтоб мне решиться
Скорее согласиться,
Ты должен обещать
Меня никак не ревновать
Ах, замуж выходить?..
И вновь зрительный зал рукоплескал своей любимице. В проходах появились продавцы цветов. И пока зрители чествовали бенефициантку, Клим Пантелеевич купил большой букет белых роз. Но занавес уже опустился. Объявили антракт. Впереди ожидался литературный дивертисмент. Довольная публика потянулась к буфету. Оставив Веронику Альбертовну на попечении подруги – Ирине Штиль (жене здешнего нотариуса) – присяжный поверенный направился за кулисы. Он надеялся увидеть около уборной артистки толпу поклонников, но там, на удивление, уже никого не было. Ардашев постучал в дверь и осведомился:
– Вы позволите?
– Да-да, войдите, – послышалось изнутри.
Адвокат вошел. На пуфике перед зеркалом сидела Фаина Кривицкая. Она была в том же белом платье, в котором только что играла в водевиле. Актриса, судя по всему, только что закончила подправлять макияж: перед ней лежали открытая пудреница с пуховкой и красный карандаш для губ. В пепельнице дымилась длинная пахитоска. Вокруг громоздились букеты цветов.
– Позвольте поблагодарить вас за столь незабываемый вечер, дорогая Фаина Иннокентьевна, – преподнося розы, провещал адвокат. – Давно у нас в городе не было такого праздника.
– О! Клим Пантелеевич! Вы, как всегда, очень любезны! – Она улыбнулась, элегантно поправила прическу и добавила: – Я сразу вас заметила. А вы себе не изменяете – всегда на седьмом ряду.
– Да, оттуда лучше всего видно сцену. Вот, говорят, когда Меснянкины построят «Театр-пассаж» на Николаевском, таких неудобств там не будет. Обещают даже электрическое освещение устроить. И зальется рампа светом лампочек Сименса и Гальске, а запах керосина останется в прошлом.
– Ох, скорей бы!
– Однако я пришел к вам по одному весьма щекотливому делу. Я понимаю, что у вас мало времени и потому начну без предисловия. – Ардашев достал из кармана кусочек белой ткани и, положив перед актрисой, сказал: – Как вы можете заметить, сия материя принадлежит платью, которое в данный момент надето на вас. Так?
– Да! Видимо, зацепилась за гвоздь и порвала, – смущенно выговорила артистка, хлопая длинными ресницами и затягиваясь пахитоской. – Где вы его подобрали?
– В замке купца Галиева, на Барятинской.
– Где? – Кривицкая удивленно вскинула тонкие брови. – Но я там никогда не бывала.
– Боюсь, дорогая Фаина Иннокентьевна, вы запамятовали. Это ничего, это случается. Но я вам помогу: четвертого дня вы тайно пробрались в замок купца Галиева. Вошли туда вечером, когда ваш сообщник позвонил в дверь и попросил разрешения у слепого привратника осмотреть особняк. В этот самый момент вы и проскочили мимо него. Затем он удалился, а вы остались наверху, в башне, чтобы потом, когда совсем стемнеет… – он склонился над пудреницей и заключил: – намазать лицо вот этой рисовой пудрой фабрики «Остроумова», забраться на подоконник и, зажегши свечу, изобразить привидение, проплывающее из одного окна в другое. Это представление вам удалось. Жильцы дома номер сто одиннадцать, что стоит напротив, увидели «ревенанта» и уже на следующий день об этом говорил весь город и писали газеты. Вам, правда, пришлось коротать ночь на полу. По недосмотру вы рассыпали пудру, закапали воском не только подоконник и ковер, но и это чудесное ваше платье. Надеюсь, сей факт вы не будете отрицать? Согласитесь, при желании его можно легко доказать. Но мы отвлеклись. Итак, едва первые лучи солнца коснулись ставропольских крыш, как ваш пособник вновь наведался в замок. И вы опять легко прошмыгнули мимо слепого старика и уехали в экипаже с вашим знакомцем. Надеюсь, за эти страдания он вам хорошо заплатил.
– Право, Клим Пантелеевич, это какой-то вздор! – Она выпрямилсь, и ее профиль на фоне стены обрел правильные, красивые очертания, которыми присяжный поверенный невольно залюбовался. – Помилуйте, воск на платье? Извольте, я вам объясню: неделю назад наш суфлер случайно опрокинул горящую свечу на край моего наряда. Слава богу, что оно не загорелось во время спектакля! Если хотите, он вам это подтвердит. А рисовая пудра продается в любой аптеке. Да мало ли кто мог там ее просыпать?
– Вы зря на меня сердитесь, – спокойно ответил Ардашев. – Бог с ней, с пудрой, с воском или с этим вырванным лоскутком. Меня мало волнует даже ваш сообщник, хотя, поверьте, я легко мог бы узнать, что это за птица. Я беспокоюсь за вас. Сдается мне, что вы даже не подозреваете, в какую опасную игру вы начали играть…
Дверь скрипнула, и на пороге появился второй режиссер. Важно выкатив упрятанное в пиковую жилетку брюшко, он провещал:
– Простите, Фаина Иннокентьевна, но через пять минут – ваш выход.
Адвокат шагнул к двери, но вдруг обернулся и сказал:
– И все-таки я настоятельно прошу вас воздержаться от каких-либо необдуманных поступков. И знайте: что бы ни случилось, вы всегда можете рассчитывать на мою бескорыстную помощь. Честь имею кланяться.
4
О том, что бездыханное тело Фаины Кривицкой нашли на следующее после бенефиса утро, Ардашев узнал из вечерних газет. В северо-восточной части Ставрополя, по дороге на колонию немецких поселенцев Иогансдорф, пастух выгонял коров и заметил в канаве труп женщины. По свидетельству полицейского врача, актрису пытали, а потом задушили. Судебные власти возбудили уголовное дело.
Клим Пантелеевич бросил взгляд на большие напольные часы: стрелки показывали без десяти семь. Он поднялся с кресла и прошел в переднюю. Услышав шаги, из залы выглянула Вероника Альбертовна.
– Ты куда? – беспокойно спросила она.
– Пойду прогуляюсь.
– Только одевайся теплее, там ветер.
– Не беспокойся, дорогая, я ненадолго.
– Хорошо. А я могу уже взять газеты? Ты их прочел?
– Да, – Клим Пантелеевич внимательно посмотрел на жену и добавил: – Только прошу тебя: не расстраивайся. Вчера убили Фаину Кривицкую.
– Как вчера? – одними губами вымолвила супруга. – Вчера же мы ее видели?
– Судя по всему, это случилось уже после бенефиса… Успокойся, милая, плакать теперь бессмысленно. – Ардашев поцеловал жену в щеку и вышел на улицу.
Доходный дом, в котором снимала квартиру актриса Кривицкая, Ардашев хорошо знал. Он располагался на углу Хоперской и Армянской улиц, в десяти минутах ходьбы от особняка присяжного поверенного.
Ветер и впрямь разыгрался не на шутку. Казалось, он задумал сорвать не только плохо приклеенные на тумбах афиши, но и поднятые пологи с колясок и даже железные крыши с домов. Климу Пантелеевичу то и дело приходилось придерживать шляпу, чтобы ее не унесло в бесконечную темноту ноябрьской ночи, окутавшей город раньше обычного. Только вот лампы на столбах зажигали еще по-летнему, в девять. И потому в это время единственным светом Николаевского проспекта оставались незакрытые ставнями блеклые окна вторых этажей да витрины дорогих магазинов, освещенные газовыми рожками.
Когда адвокат уже подходил к доходному дому, от него отъехала полицейская пролетка. В ней угадывались очертания помощника начальника сыскного отделения Каширина и судебного следователя Леечкина. Войдя внутрь, Ардашев заметил свет, падающий из комнаты в коридор. Не раздумывая, он направился к открытой двери. На звук его шагов вышла женщина лет пятидесяти, по виду купчиха, в душегрейке и с серым платком на плечах. В руках она держала керосиновую лампу. Оглядев незнакомца с ног до головы, она осведомилась:
