Борис Акунин - Алмазная колесница. Том 1
— Сколько?! — ахнул собеседник.
Рыбников протянул пачку кредиток.
— Вот. Ещё столько же получите в Хабаровске. Если выполните всё, как надо.
— Три тысячи?
Брови красноярца подёргались-подёргались, но вверх так и не полезли. Нелегко вытаращить глаза, привыкшие смотреть на мир через щёлку.
Человек, которого Василий Александрович окрестил Туннелем, не догадывался ни об этой кличке, ни о том, чем в действительности занимаются люди, так щедро оплачивающие его услуги. Он был уверен, что помогает нелегальным золотодобытчикам. По «Уставу о частной золотопромышленности» старательским артелям предписывалось сдавать всю добычу государству, получая взамен так называемые «ассигновки» — по курсу ниже рыночного, да ещё со всевозможными вычетами. Давно известно: там, где закон несправедлив или неразумен, люди находят способы его обойти.
Туннель состоял на очень полезной для Организации службе — сопровождал по Транссибирской магистрали почтовые вагоны. Перевозя из европейской части империи на Дальний Восток и обратно тетради с колонками цифр, он полагал, что это финансовая переписка между добытчиками и сбытчиками подпольного золота.
Но Рыбников выудил почтаря из своей хитрой записной книжки для иной цели.
— Да, три тысячи, — твёрдо сказал он. — Такие деньги зря не платят, сами понимаете.
— Что везти? — спросил Туннель, облизнув пересохшие от волнения губы. Рыбников отрезал:
— Взрывчатку. Три пуда.
Почтарь замигал, соображая. Потом кивнул:
— Для прииска? Породу рвать?
— Да. Обернёте ящики холстом, как посылки. Туннель № 12 на Кругобайкальской линии знаете?
— "Половинный"? Кто ж его не знает.
— Сбросите ящики ровно на середине, у отметки 197. После наши люди их подберут.
— А… а не грохнет?
Рыбников засмеялся:
— Сразу видно, что вы ничего не смыслите во взрывном деле. Про детонаторы слышать приходилось? Скажете тоже — «грохнет».
Удовлетворённый ответом, Туннель плевал на пальцы — готовился пересчитывать деньги, а Василий Александрович мысленно улыбнулся: «Не грохнет, а шандарахнет, да так что Зимний дворец закачается. Пусть попробуют потом разгрести каменную кашу, выковырять из-под неё сплющенные вагоны с паровозом в придачу».
Кругобайкальская железная дорога, строившаяся с огромными затратами и открытая совсем недавно, раньше назначенного срока, была последним звеном Транссиба. Прежде эшелоны выстраивались в огромные очереди у байкальской паромной переправы, теперь же трасса запульсировала с утроенной скоростью. Вывод из строя Половинного туннеля, самого длинного на линии, вновь посадит Маньчжурскую армию на голодный паёк.
И это была лишь половина рыбниковского «проэкта».
* * *Вторую половину должен был обеспечить постоялец «Казани», с которым Василий Александрович разговаривал совсем иначе — не сухо и отрывисто, а душевно, со сдержанным сочувствием.
Это был совсем ещё молодой человек с землистым цветом кожи и выпирающим кадыком. Впечатление он производил странное: тонкие черты лица, нервная жестикуляция и очки плохо сочетались с потёртой тужуркой, ситцевой рубашкой и грубыми сапогами.
Самарец харкал кровью и был безответно влюблён. От этого он ненавидел весь мир, и в особенности мир ближний: окружавших его людей, родной город, свою страну. С ним можно было не скрытничать — Мост знал, на кого работает, и выполнял задания со сладострастной мстительностью.
Полгода назад, по поручению Организации, он бросил университет и нанялся на железную дорогу помощником машиниста. Жар топки пожирал последние остатки его лёгких, но Мост за жизнь не цеплялся, ему хотелось поскорее умереть.
— Вы говорили нашему человеку, что хотите погибнуть с шумом. Я дам вам такую возможность, — звенящим голосом сказал Рыбников. — Шуму будет на всю Россию и даже на весь мир.
— Говорите, говорите, — поторопил его чахоточный.
— Александровский мост в Сызрани. — Рыбников сделал эффектную паузу. — Самый длинный в Европе, семьсот саженей. Если рухнет в Волгу, магистраль встанет. Вы понимаете, что это значит?
Человек по кличке Мост медленно улыбнулся.
— Да. Да. Крах, поражение, позор. Капитуляция! Вы, японцы, знаете, куда бить! Вы заслуживаете победы! — Глаза бывшего студента вспыхнули, темп речи с каждым словом делался всё быстрей. — Это можно! Я могу это сделать! У вас есть сильная взрывчатка? Я спрячу её в тендере, среди угля. Один брикет возьму в кабину. Брошу в топку, детонация! Фейерверк!
Он расхохотался.
— На седьмом пролёте, — мягко вставил Рыбников. — Это очень важно. Иначе может не получиться. На седьмом, не перепутайте.
— Я не перепутаю! Послезавтра мне заступать. Товарняк до Челябинска. Машинисту так и надо, мерзавец, всё глумится над моим кашлем, «глистой» обзывает. Мальчишку-кочегара жалко. Но я его ссажу. На последней станции задену по руке лопатой. Скажу: ничего, буду кидать уголь сам. А уговор? — вдруг встрепенулся Мост. — Про уговор не забыли?
— Как можно, — приложил руку к сердцу Рыбников. — Помним. Десять тысяч. Вручим в точности, согласно вашей инструкции.
— Не вручить, не вручить, а подбросить! — нервно выкрикнул больной. — И записку: «В память о несбывшемся». Я напишу сам, вы перепутаете!
И тут же, брызгая чернилами, написал.
— Она поймёт… А не поймёт, ещё лучше, — бормотал он, шмыгая носом. — Вот, возьмите.
— Но учтите: деньги и записку дорогая вам особа получит лишь в одном случае — если мост рухнет. Не обсчитайтесь: на седьмом пролёте.
— Не бойтесь. — Самарец хмуро стряхнул с ресниц слезу. — Чему-чему, а точности чахотка меня обучила — принимаю пилюли по часам. Главное, не обманите. Дайте честное слово самурая.
Василий Александрович вытянулся в струну, нахмурил лоб и сузил глаза. Потом сделал какой-то невообразимый, только сейчас придуманный им жест и торжественно произнёс:
— Честное слово самурая.
* * *Главный разговор тет-а-тет был назначен в семь часов вечера, в извозчичьем трактире близ Калужской заставы (тот самый пункт № 3).
Место было выбрано с толком: темно, грязновато, шумно, но не крикливо. Здесь пили не горячительные напитки, а чай — помногу, целыми самоварами. Публика была чинная, нелюбопытная — нагляделись за день на уличную сутолоку да на седоков, теперь бы посидеть в покое за приличным разговором.
Василий Александрович явился с десятиминутным опозданием и сразу направился к угловому столу, за которым сидел крепкий бородач с неподвижным лицом и цепким, ни на миг не останавливающимся взглядом.
Весь последний час Рыбников наблюдал за входом в трактир из соседнего подъезда и Дрозда приметил ещё на подходе. Когда убедился, что слежки нет, вошёл.
— Кузьмичу моё почтеньице! — крикнул он издалека, подняв растопыренную пятерню — Дрозд его в лицо не знал, а нужно было изобразить встречу старых приятелей.
Революционер нисколько не удивился, ответил в тон:
— А-а, Мустафа. Садись, татарская харя, почаевничаем.
Сильно стиснул руку, да ещё хлопнул по плечу.
Сели.
За соседним столом большая компания степенно кушала чай с баранками. Поглядели на двух друзей без интереса, отвернулись.
— За вами не следят? — тихо спросил Василий Александрович о самом насущном. — Уверены, что в вашем окружении нет агента полиции?
Дрозд спокойно ответил:
— Почему же не следят, обязательно следят. И провокатор имеется. Мы его, иуду, пока не трогаем. Лучше знать, кто, а то другого приставят, вычисляй его.
— Следят? — напружинился Рыбников и метнул взгляд в сторону стойки — за ней имелся выход в проходной двор.
— Ну, следят, так что? — Эсэр пожал плечами. — Когда можно, пускай следят. А когда ни к чему, можно и оторваться, дело привычное. Так что не нервничайте, отважный самурай. Я нынче чистенький.
Второй раз за сегодняшний день Василия Александровича назвали самураем, но теперь с явной насмешкой.
— Вы ведь японец? — спросил получатель Транспорта, хрустнув куском сахара и шумно втянув чай из блюдца. — Я читал, что некоторые из самураев почти неотличимы от европейцев.
— Какая к бесу разница — самурай, не самурай, — обронил Рыбников, по привычке подстраиваясь под тон собеседника.
— Это верно. Давайте к делу. Где товар?
— Перевёз в склад на реке, как вы просили. Зачем вам река?
— Нужно. Куда именно?
— После покажу.
— Кто кроме вас знает? Ведь разгрузка, перевозка, охрана — целое предприятие. Люди надёжные? Язык за зубами держать умеют?
— Они будут немы, как рыбы, — серьёзно сказал Рыбников. — Ручаюсь головой. Когда будете готовы забрать?
Дрозд почесал бороду.
