Елена Ярошенко - Две жены господина Н.
— Да вот насчет трех убийств у меня есть сомнения, Викентий Полуэктович.
— Что значит — сомнения? Это вы, батенька, о чем?
— В убийствах Авдотьи Кочергиной и Антонины Феофановой просматривается другой почерк.
— Это вы из ваших новомодных заграничных научных теорий выводите, про почерк-то?
— Да нет, тут все просто — удары женщинам наносились правой рукой, каждая получила по три ножевых удара, причем расположение ран…
— Те-те-те, батенька мой. Как же вы любите всякие умствования! Поверьте мне, старику, не доведут они вас до добра. Сами же заметили — тут все просто: кто один раз мог женщину убить, мог это сделать и другой раз, и третий. Дуга убил Трофимкину и на убийстве попался. Он, как теперь известно, равно владеет и правой рукой, и левой, стало быть, какой рукой ловчее ему было, такой нож и хватал. А два он удара жертвам нанес или три — это уж как получилось. Зарезать человека, женщину нелегко, тут обезуметь надо, чтобы нож в дело пустить. А обезумевший человек ударов считать не будет. Два там или три… Как вышло, так и вышло. Вы уж, господин судебный следователь, извольте подвергнуть эти дела доскональной проверке на предмет причастности Дуги ко всем трем убийствам. И самым внимательнейшим образом.
— Да проверяю уже, Викентий Полуэктович. По убийству Феофановой у Дуги алиби — гулял в тот вечер на свадьбе у соседа.
— А по убийству Кочергиной алиби нет?
— Нет. Правда, он дежурил и видели его люди вечером на пристани у амбаров, но, конечно, мог отлучиться. Мог и до оврага дойти, хотя с пристани туда далековато, а Макару на хромой ноге ковылять и совсем несподручно, но в принципе мог и успеть подкараулить Авдотью, убить и вернуться.
— Вот видите, Дмитрий Степанович! По убийству Кочергиной алиби у Дуги нет. И дойти до амбара он, в принципе, мог! А свадьба соседа — это тоже алиби сомнительное. Знаю я эти простонародные свадьбы… Через час после начала гулянки все уже пьяные в стельку, и никто лыка не вяжет и ничего толком не помнит — кто плясал, кто в сенях дрался, а кто под столом валялся… На часок из-за стола выйдешь, никто и не заметит! Как раз очень даже убедительно выходит — напился Макар на свадьбе, кровь в голову ударила, пошел пройтись на улицу, охладиться, там увидел одинокую девушку, стал приставать… Она резко ответила, вырвалась, попыталась убежать. Дуга рассвирепел, выхватил спьяну нож — и все, бедняжки Тонечки больше нет на свете. Что-то подобное и случилось. Я просто-таки вижу эту картину… Вы покопайтесь в этом деле, Дмитрий Степанович, покопайтесь — толк будет. Не обошлось тут без Дуги, поверьте.
Через три дня после того, как Дуга оказался в камере арестного дома, на пустыре за садами Царицынской улицы циркачи нашли еще одну убитую женщину.
Господину Арнольди, услышавшему, что клоуны, возвращаясь ночью из трактира, чуть не наступили на очередной труп, сделалось дурно. Первым его порывом было собрать шатер и немедленно бежать из проклятого городишки, куда занесла его цирковую труппу нелегкая. Но, успокоившись, он поразмыслил и решил, что правильнее будет остаться в Демьянове, чтобы показать, что цирковые артисты ни при чем, бояться им нечего и скрываться они не намерены.
Все знали, что заезжий купец, попытавшийся после очередного убийства удрать, был задержан полицией в пути, схвачен и под конвоем привезен назад. Зачем играть с судьбой и подвергаться подобным напастям? Как-никак, пока циркачам никаких обвинений не предъявили.
К тому же, слава богу, судебный следователь положил глаз на одну из молодых артисток, и теперь, если что, будет кому замолвить словечко за господина Арнольди и его цирковую труппу…
Полиция занималась новым убийством уже без всякой суеты, но все, от пристава до простого городового, чувствовали унылую обреченность. Убийства женщин стали в Демьянове обыденностью и вызывали теперь не панику, а тоску. Тяжело вздыхая, Задорожный послал за судебным следователем Колычевым.
— Здравствуйте, голубчик! Здравствуйте, Дмитрий Степанович, — поприветствовал он следователя. — Вот оно как дело-то поворачивается. Дуга сидит, а смертоубийства в городе продолжаются… И что тут скажешь-попишешь? Прогневался на нас господь. Я-то, Дмитрий Степанович, надеялся, что вы в субботу ко мне на пирог зайдете, чайку попить да в картишки перекинуться по маленькой. А оно вон где встретиться привелось, опять возле трупа… Горе, горе… Ох, грехи наши!
Мертвая женщина лежала в канаве неподалеку от места, где была обнаружена Тоня Феофанова. На теле обнаружились три ножевые раны, нанесенные правой рукой. Расположение ран Кочергиной, Феофановой и неизвестной покойницы было идентичным.
Глава 13
Как ни странно, об исчезновении женщины в полицию никто не заявлял, и убитая оставалась безвестной. Только когда по городу распространились слухи о новом женском трупе, с дальней окраины, где проживали рабочие консервного завода Ведерниковых, к приставу Задорожному пришла депутация, состоявшая преимущественно из женщин.
Бабы, принарядившиеся ради посещения полицейского участка в новые полушалки, стояли кучкой, робели и подталкивали друг друга локтями. Наконец одна, самая бойкая, выступила вперед и заговорила:
— Тарас Григорьевич, батюшка, у нас дело какое — одну из соседок с нашей улицы второй день не видать. А на базаре брешут, что опять цирковые бабу зарезанную на пустыре нашли. Може, не дай бог, наша Евлалия Трофимовна? А то такого и не было отродясь, чтобы по два дня она на улицу глаз не казала. И света в доме у ней нет, и занавеска не шелохнется… Будь отцом родным, помоги, Тарас Григорьевич!
Другой раз пристав шуганул бы кумушек, любивших совать нос в чужие дела и присматривать за занавесками на окнах соседок. Но сейчас все было слишком серьезно — в покойницкой лежал безвестный труп женщины лет сорока. Задорожный выбрал из группы женщин двух побойчее и покрепче и повел на опознание найденного тела.
Бабы, одна из которых грохнулась в покойницкой в обморок, узнали в убитой свою пропавшую соседку. Пристав, тяжело вздохнув, послал за судебным следователем Колычевым.
Побеседовав с женщинами, Дмитрий Степанович выяснил следующее: убитая, Евлалия Мятлева, тихая богобоязненная старая дева, тридцати восьми лет от роду, проживала в собственном доме, доставшемся ей в наследство от отца, заводского слесаря.
Покойный Трофим Мятлев был рабочим высокой квалификации, что называется, на все руки мастер, зарабатывал неплохо, не пил и оставил Евлалии, кроме дома, кое-какие деньги. На них да на небольшой собственный заработок она и жила.
Каждый день в обеденный перерыв Евлалия толкала к заводским воротам тележку, на которой стояли укутанные в старые стеганые одеяла бачки со щами и кашей, а в скоромные дни — еще и казанок с мясом и корзина с пирогами. Готовила она вкусно, и рабочие с удовольствием разбирали ее стряпню.
Но при всем том, ежедневно бывая на заводе и имея там постоянных покупателей, близкого знакомства ни с кем из заводских она не водила, отличалась крайней неразговорчивостью и при всей богобоязненности никогда не посещала приходскую церковь, как, впрочем, и покойный старик Мятлев, даже в престольные праздники. Соседи поговаривали, что Мятлевы — сектанты и молятся по-своему, но достоверно никто ничего не знал.
Были ли у Мятлевой друзья или недруги, куда она уходила из дома, почему оказалась на пустыре ночью — никто из соседок сказать не мог. Дмитрий даже удивился — в городе, где все друг друга знают как облупленных и жизнь каждого словно на ладони, оказывается, были люди, сумевшие окружить себя тайнами…
Колычев, просматривая заграничную литературу по криминалистике, искал описание случаев убийств женщин, напоминающих те, что происходили в Демьянове. Бывало, что маньяки, руководствовавшиеся своими патологическими сексуальными влечениями или какими-то навязчивыми идеями, проявляющимися в извращенной форме, убивали женщин. Но одновременно убийцы пытались обычно совершить по отношению к женщинам какие-то насильственные действия сексуального характера. Для убийц подобного рода это было характерно…
Никаких следов сексуального насилия на трех трупах демьяновских женщин обнаружено не было. Ну почему, черт возьми, этих несчастных баб зарезали?
К тому же последняя жертва явно выпадала из числа женщин, способных вызвать сильное, пусть и извращенное влечение. Кочергина и Феофанова были красивы, а вот Мятлева обладала, мягко говоря, своеобразной внешностью. Острые, крысиные черты лица, желтая пергаментная кожа, бледные, бескровные поджатые губы…
Дмитрий не знал эту особу при жизни, но мог представить, как дополняли ее облик реденький пучок волос, собранных на затылке под гребенку, и недружелюбный взгляд водянистых глаз. Впрочем, как знать, что может шевельнуться в мозгу у психопата при взгляде на такую женщину?
