Катерина Врублевская - Дело о рубинах царицы Савской
— Я отказываю человеку, который своей властью поставил меня в неподобающее для женщины моего ранга положение.
— И какой у тебя ранг? — поинтересовался Менелик?
— Дворянка. Потомственная. Если вам это о чем-то говорит.
— Говорит, — кивнул он. — Не зря у меня в детстве был французский гувернер. Тоже потомственный дворянин. Тоже, как и ты, кичился своей кожей и титулом.
Мне почему-то очень захотелось спросить, что с гувернером случилось, может, его съели, но я сдержалась и ответила:
— Я не кичусь, просто не хочу потерять достоинство и честь.
— С негусом честь не теряют, а достоинство приобретают.
— Разрешите мне ничего не отвечать, сир.
Менелик привстал и сел на постели.
— Сядь рядом, не укушу. Ты знаешь, что я вчера должен был повесить на закате государственных преступников?
— Нет, не знаю, — я сделала вид, что удивилась.
— Они хотели отнять у меня власть. Мою страну, которую я пестую вот этими руками: дерусь и мирюсь с французами и итальянцами на севере, подавляю дервишей на западе. Я расширил страну, присоединил галлаские земли, и нет конца заботам! Мои разведчики доносят мне, что итальянцы готовятся напасть на меня исподтишка. Эти белые — они же шакалы, готовые наброситься и разорвать мою страну! Семь стран на конгрессе делили Африку вдоль и поперек! Они даже не приняли во внимание, что мы — христианский народ с законной императорской династией! Она посчитали нас язычниками и магометанцами![35]
Я кашлянула. Менелик верно понял мою реакцию.
— Нет-нет, Россия тут ни причем. Ее на этой конференции по работорговле не было. Мы — две православные страны и нам надо держаться вместе.
— Вот и разрешите нам колонию на берегу, — я ухватилась за предоставленную возможность.
Нет, не получится из меня дипломата: рублю все как есть, сразу, и совсем не могу льстить и славословить.
— Не могу, — вздохнул он. — Итальянцы сильны. У меня с ними очень хрупкий мир. Я бы и рад, но не могу. Война на носу. Единственное, на что я согласен — это на приезд вашей официальной делегации. Тут уж итальянцы закроют рот — мною решено. Ну и вашим императором. Выше только Христос.
Менелик потянул меня за руку:
— Ну, иди ко мне. С тобой разговаривать, конечно, интересно. Ты не как мои жены, которые боятся глаз поднять, но все же пора и заняться тем, ради чего ты здесь.
— Не хочу я, сир.
Он опять не разозлился. Только прищурился и произнес:
— Кстати, я вчера хотел повесить трех преступников, но дервиши их отбили. А виселицы еще не разобраны. Твои друзья могут занять их места. Очень просто. Так что не ломайся и раздевайся. Ты же не хочешь, чтобы я позвал слуг, и они живо привели бы твой рассудок в порядок.
Чтобы как-то отвлечь его, я сделала вид, что расстегиваю пуговицы, и спросила:
— Что это за люди, которых вы хотели повесить? Дервиши?
Менелик погладил меня по голове своей лапищей и пробормотал:
— Где-то я видел такие волосы. С рыжиной. Только не вспомню… — и словно отряхнув видение, добавил: — Один из них сын бывшего негуса. Когда-то был славным мальчишкой, но сейчас его окружают просто фанатики.
— Какие фанатики?
— Которые перешли к сыну от его отца. Я очень уважал императора Иоанна. Но он был христианин-фанатик и задался целью не иметь среди своих подданных мусульман, он их обращал насильно в христианство. Конечно, Иоанн мечтал о восстановлении величия Эфиопской империи. И что он сделал для этого? Он решил составить империю из четырех королевств: Тигре, Годжам, Уоло и Шоа: в каждом королевстве следовало иметь отдельного епископа и с этой целью выписал четырех абун[36] из Александрии, заплатив за каждого по 10 тысяч талеров. Лучше бы он на эти деньги купил проса и пшеницы — голодающих в стране видимо-невидимо! Я не знаю, что было бы, если бы его случайно не убили при осаде Метаммы, — Менелик привстал на ложе, его глаза блестели, он выглядел возбужденным. — Пойми, я провожу последовательную политику… А мне мешает мальчишка, выращенный французскими монахами.
— Какими монахами? — удивилась я. — Я слышала, что принца определили в закрытую аристократическую школу.
Менелик расхохотался:
— Как бы не так! В монастырь его отправил Иоанн. К бенедиктинцам. А там, если что не по уставу — в карцер, на хлеб и воду. Ты что-нибудь слышала об аббатстве Клуни и их реформе?[37] Те тоже были бенедиктинцами… Да ляг ты, я тебя не укушу — ты едва на ногах держишься. Возьми шербет. Меня во Франции приучили к тому, что женщину неинтересно познавать без ее желания. Совсем не тот вкус. А я так одинок здесь. Черные не понимают, белые не любят, — его руки подбирались ко мне.
— Простите, и что там с сыном негуса? — я решительно делала вид, что не понимаю поползновений императора.
— К сожалению, — нахмурился Менелик, — у него есть очень сильные последователи. И все из-за династических распрей. Дело в том, что у нас, в монастыре Дебре-Табор, хранится генеалогическое древо, восходящее к Менелику Первому. Всех негусов короновали на царство короной с рубинами царицы Савской. Последним короновался Иоанн…
— А вы? — спросила я, хотя знала уже эту историю. Сердце мое сжималось, ноги похолодели.
— Во время царствования Иоанна кто-то украл рубины. И с момента его смерти находились бунтари, которые требовали короновать меня рубинами, которых просто не было. Дикость какая-то! Люди считали, что раз они не видели торжественной коронации, то я — ненастоящий негус. А я столько сделал для этой страны! Всего за шесть лет! — Менелик что-то отпил из высокого бокала и всхлипнул. — Дервиши стали повсюду распускать слухи, что рубины у сына Иоанна, и он вот-вот будет коронован. Что мне оставалось делать? Надо было вырвать жало у змеи.
— И вы решились казнить юношу?
— Эх, — усмехнулся Менелик. — Да приди этот юноша к власти, не было бы ни меня, ни моей семьи, ни страны. Все бы захватили дервиши. У них уже семнадцать лет свое государство на западе. Они хотят завоевать все, до чего дотянутся их руки. И белых ненавидят. Никаких переговоров, никакой цивилизации, никакого прогресса. Молитва, власть одного племени и полный аскетизм. Темные люди!
— Получается, что для того, чтобы трон не шатался под вами, вам нужны эти рубины?
— Да, — печально кивнул Менелик.
— А если мы достанем вам их, что тогда?
— Просите, чего хотите!
— Даже, несмотря на то, что это предрассудки?
— Когда дело касается династии, тут уж не до раздумываний. Хотя где вы их возьмете?
— Есть средство. Только обещайте мне, сир, что вы дадите разрешение на колонию.
— Дам, если корона с рубинами будет у меня на голове, но это так же несбыточно, как и…
Я прервала его:
— Для нас нет ничего невозможного, сир, ради счастья нашей родины и процветания вашей.
— Ну, тогда, если это получится, я… donner sa langue aux chats.[38]
— Тогда, сир, отпустите моих друзей, иначе я не смогу найти рубины в одиночку.
— А ты хитрая! Выдумала сказку и думаешь, что я тебе поверю и освобожу твоих соотечественников?
— Ну, почему выдумала? Откуда я знаю такие подробности?
— А, кстати, действительно, откуда ты знаешь?
— На нашем корабле вместе с нами ехал один старый монах. Вот он и рассказал о рубинах.
— Как его звали?
— Фасиль Агонафер. Только он умер там на корабле.
— Фасиль… — протянул Менелик и задумался. — А ведь я знал одного старого монаха с таким именем. Видел его у Иоанна. Большой мудрости был человек. Почти святой. Так что похоже на правду. Рассказывай, что знаешь!
— Я? Ничего. Он же на амхарском говорил. А потом наш глава экспедиции немного нам перевел.
— Это тот, с волчьими хвостами?
— Он самый.
— Утром вызову. А сейчас давай спать, ложись вот сюда.
— Может, я все же пойду, сир?
— Ладно, иди, раз такая несговорчивая… Устал я. Пятьдесят три года дают о себе знать, да и спина болит.
Он хлопнул в ладоши, прибежала та самая служанка со свечой и махнула мне рукой. Осторожно ступая в кромешной темноте, я вышла из шатра, прошла два шага и… Тут же меня схватили крепкие руки и потащили куда-то в сторону от хоть какой-то, но дороги. Я не могла даже вскрикнуть, так как нападавший зажал мне рот и зло прошептал на ухо по-французски с сильным итальянским акцентом:
— Попробуй только крикнуть, porca battona![39] Рассказывай, о чем ты шепталась с негусом?
— Оставьте меня! — я извивалась изо всех сил, пытаясь вырваться. — Ни о чем не говорили. Негус хотел от меня только любви.
— И ты ему не дала, putana?[40] Побрезговала черным, хоть и царем? Ничего, сейчас мы тобой побалуемся. Давно не видели белых дамочек. Энрико, стащи с нее юбки.
Да что это такое! Только избавилась от негуса, так эти наглые жеребцы напали. Я изловчилась и двинула одного их них ногой прямо в пах. Тот взвыл от боли и машинально меня отпустил. Воспользовавшись этим, я наклонилась и вывернулась из рук второго насильника, и ударила его локтем в живот.
