Йорг Кастнер - В тени Нотр-Дама
— Вот бродяга! — прокаркал брат Портария громогласным голосом и дал мне пинок под зад, так что я влетел в помещение. — Вот он, убийца!
Я споткнулся о скамью и ударился лбом о стол. Утренняя резкая головная боль вернулась. В который раз моему черепу приходилось туго.
Прежде чем я сумел подняться, двое крепких парней набросились на меня по знаку малыша. Они схватили меня, заломили руки за спину и в таком положении приподняли вверх, словно собирались отправить на небеса одним махом. Лишь теперь я понял, что оба носили фиолетовую форму стражи.
Мое сердце упало в глубокую пропасть. Я подумал о бедном мэтре Аврилло, который в действительности умер милостивой смертью. Я же буду болтаться на виселице на Гревской площади, но за убийство, которое я не совершал.
— Итак, ты убийца? — спросил маленький человек, которому подчинялись оба стражника, хотя он производил крайне бледное впечатление в своем поношенном плаще.
— Нет, я не имею с этим ничего общего! — выкрикнул я.
— Что ты здесь делаешь? — спросил коротышка голосом, который привык отдавать приказы и задавать вопросы.
— Я шел к сестре Виктории, чтобы дать ей пожертвование для госпиталя. Она заботилась сегодня утром обо мне.
Вопросительный взгляд коротышки — и брат Портария подтвердил мои слова. Коротышка провел рукой по темным кудрям и приказал сержантам стражи отпустить меня.
— Почему? — спросила пожилая женщина.
— Потому что убийца явно не будет приходить к сестре Виктории, достопочтенная матушка настоятельница, — объяснил коротышка.
Хоть я ничего не понял, но обрадовался, что он так думает.
— Давайте приведем его к сестре Виктории, — продолжил коротышка. — Возможно, мы проясним кое-что.
Привратник промямлил:
— Я считаю его убийцей, потому что он о сестре Вик…
Небольшое движение руки матушки настоятельницы заставило его замолчать, и следующий жест приказал ему возвращаться на место.
Вместе с тремя мужчинами и настоятельницей я вошел в больничный зал, где утром ко мне вернулось сознание. Всей душой я надеялся, что разговор с добросердечной сестрой действительно все разъяснит, хоть я и не представлял себе, как августинка должна была освободить меня от подозрения, что я убийца целестинца.
Я нигде не мог обнаружить сестру Викторию. Вместо нее я увидел двух других стражников, стоящих возле одной из кроватей с балдахином. Сестры, как и больные, бросали на них робкие, почти испуганные взгляды. Нет, не сержанты, как я узнал, а кровать была нашей целью.
— Пожалуйста, месье, здесь сестра Виктория, — сказал маленький человек и распахнул полог сильным рывком.
Дородное тело монахини лежало на кровати, неподвижное, словно она спала, хотя глаза были открыты. Моментально я снова узнал округлое лицо, которое, правда, уже не было розовым. Оно было бледным — Смертельно бледным. Глаза смотрели неподвижно вверх, так стеклянно и пусто, как вчера глаза целестинца, после того, как его жизнь погасла у меня на глазах. В резком контрасте с бледным лицом была красная шея. Кровь выступила в большом количестве, вызванная глубоким порезом.
Смерть зачесалась у меня в носу сладким запахом, и ужас охватил меня. Я упал на колени, и меня рвало, пока в желудке больше ничего не осталось от баранины и «рошфора» — разве что самая малость красного вина. Матушка настоятельница подозвала послушницу и приказала убрать рвоту.
— Кто? — прохрипел я грубым голосом, когда меня подняли. — За что?
— Вот именно эти два вопроса я и хочу вам задать, — сказал маленький человек с черным локонами и улыбнулся неподобающим образом. — Ответ на второй вопрос, надеюсь, приведет к прояснению первого. К сожалению, до сих пор оба открыты. Вероятно, вы можете помочь мне, пролить немного света на это дело.
— Кто вы? — спросил я отчасти с искренним интересом, отчасти, чтобы выиграть время. Я должен был оценить обстановку. То, что здесь не идет речь об убийстве целестинца, обрадовало меня. Но гибель доброй сестры Виктории — столь жестокая гибель, — омрачала мою радость.
— О, простите, — коротышка улыбнулся снова и отвесил явно шутливый поклон. — Меня зовут Пьеро Фальконе. Я лейтенант стражи Шатле и расследую этот случай.
— Странное имя, — пробормотал я.
Лейтенант изобразил на лице виноватое выражение.
— Мой отец родом с Сицилии. А ваш? Как зовут вас? И кто вы, месье?
— Арман Сове из Сабле, — ответил я с запинкой, все еще находящийся под впечатлением неслыханного убийства Хотя вид был ужасен, я не мог оторвать глаз от бледного лица и красной шеи августинки.
— Из Сабле на Сарте?
Я кивнул в знак подтверждения.
— А каков род ваших занятий?
— Переписчик.
— Где вы работаете?
— В соборе Парижской Богоматери. — Фальконе бросил на меня удивленный взгляд.
— Что же там можно переписывать?
— Я еще не знаю. Я как раз шел, чтобы вступить в свою должность у отца Фролло.
— Ах, у архидьякона, — казалось, ответ впечатлил Фальконе.
— Сегодня утром отец Фролло был в госпитале, — сказала матушка-настоятельница, — Значит, он разговаривал с сестрой Викторией.
— Верно, — подтвердил я. — Он пришел, чтобы предложить мне должность переписчика Вскоре после этого я покинул госпиталь, и с тех пор я не видел сестру Викторию.
— Она умерла днем, — объяснил лейтенант стражи Шат-ле. — Ее милосердие послужило причиной ее смерти.
Я не понял его и сказал об этом.
— Убийцей сестры Виктории должен быть нищий, который теперь исчез, — пояснил Фальконе. — Его нашли совсем обессилевшим у ворот госпиталя и положили в кровать. Сестра Виктория заботилась о нем. После ее не видели. Когда послушница хотела проверить нищего и отодвинула полог у его кровати, там лежал не хворый, а… — он показал на мертвую.
— Нищий! — вырвалось у меня, и я подумал о загадочном Колене.
— Да, — кивнул Фальконе. — Почему? У вас есть подозрения, месье Сове?
— Нет. Я только подумал, как много нищих в Париже. Их, должно быть, сотни.
— Тысячи, — ответил лейтенант стражи. — До сотни доходят только различные братства, в которые они сбиваются.
Было ли это правильно — не рассказать о Колене? Но чему это могло помочь? Схватить бродягу так же трудно, как и тень. Как мне следовало объяснить, какую роль он играл, какого рода связь была между ним и мной — для меня самого все это находилось в потемках. То малое, что я знал сам, звучало так странно, что подозрение упало бы также и на меня. Фальконе подумает, что я пытаюсь выгородить себя.
— Вы похоже задумались о чем-то, месье Сове, — тон Фальконе был нейтрален, но взглядом он буравил меня.
— Я спрашиваю себя, почему неизвестный нищий убил сестру Викторию. Что можно украсть у монахини?
— Ее голос.
— Как можно украсть ее голос?
— При этом разрезают горло, как это и сделал убийца. Постепенно я понял.
— Это значит, он хотел заставить сестру Викторию замолчать?
— Похоже на то, на это указывает и следующее. Это торчало во рту умершей, когда ее нашли.
Фальконе что-то достал из кармана пальто и протянул мне. Сложенный листок плотной бумаги с простым рисунком решетки на обратной стороне, а на лицевой — украшенный яркой картинкой. Она изображала руку, которая протягивала наверх суковатую палку, и рядом — число «X».
— Игральная карта, — постановил я. — «Десятка». И что это должно значить?
— А вы разве не знаете, месье Сове?
— А стал бы я тогда спрашивать?
— Но вы знаете, что означает карта! — закричал Фальконе.
— Если карта торчит во рту умершей, то она должна, пожалуй, что-то означать.
Теперь лейтенант стражи снова улыбнулся:
— Действительно. К счастью, матушка настоятельница хорошо разбирается в тайном значении карт. Объясните это месье Сове, достопочтенная мать.
— У карты много значений, — сказала настоятельница с каменным лицом. — У десятки их три: препятствие, предатель, а также начало и конец.
— Из чего мы можем следовать, — снова взял слово Фальконе, — что убийца хочет нам сообщить следующее: убийством сестры Виктории он устранил препятствие со своего пути, а именно положил конец предательнице.
Мать-настоятельница кивнула:
— Именно так.
Фальконе бросил быстрый взгляд на нее.
— Впрочем, удивительно, что вы так хорошо разбираетесь в картах, достопочтенная матушка. Разве церковь не гласит, что карты дьявольские происки?
— Чтобы пресечь козни дьявола, нужно их знать, — бесстрастно возразила старая августинка.
— Достойный всякой похвалы взгляд, — сказал лейтенант стражи. — Жаль, что церковь не сделает его повсеместным.
— Но что предала сестра Виктория? — вмешался я в их разговор. — И кого?
— Хороший вопрос, — с улыбкой ответил Фальконе. — И ответ вам не известен?
— Почему мне?
— Разве не вы сегодня утром увлеченно беседовали с умершей?
