Николай Свечин - Варшавские тайны
— Но давайте хоть сначала заедем в отделение. Нарбутт мог за это время что-нибудь найти. Он большой знаток варшавского преступного мира. И фактически руководит сыскной полицией, с полного согласия Гриневецкого. Они друзья.
— За что его сняли с должности?
— Поймал на мошенничестве полковника из военно-окружного управления.[23] Представил доказательства, свидетелей. Дело забрала военная юстиция, и в итоге полковника перевели в Одесский округ на генеральскую должность! А Витольда Зеноновича сам Гурко приказал снять с начальников отделения «за пристрастное отношение к русскому офицерству». После этого все обходят нас как чумных. Вы вчера выкинули буянов в погонах из ресторана. А я вам вот что скажу: впервые за четыре года они получили отпор!
— Да, наши вояки любят безнаказанность. Особенно здесь, где все держится на армии. Но хватит балаболить, поехали к Ванде.
— Не в отделение?
— К Ванде. Хорошо, если Нарбутт взял след. Но там обойдутся и без нас. Мы заходим со своего конца. Сергеев-третий был еще жив, когда направился в ресторацию на Иерусалимской аллее. А утром — уже мертв. Надо в этом разобраться. Вперед, молодежь-холостежь!
Глава 5
Убийцы
Ресторация «У Ванды» действительно оказалась завлекательной. Перекресток Иерусалимской аллеи и Нового Света — место бойкое. Когда сыщики вошли в заведение, к ним подбежал пожилой официант и сказал извиняющимся голосом:
— Ни одного столика нет, шановны панове! Самый обед. Не угодно ли сделать заказ и прийти через полчаса? Я вам хорошее место оставлю.
Лыков осмотрел зал — и правда, битком! — и заявил старику, понизив голос:
— Сыскная полиция. Проведите нас к распорядителю.
— Слушаюсь!
В крохотном кабинете уютный толстяк долго читал полицейский билет Лыкова. Потом так же долго разглядывал самого коллежского асессора. Наконец он осторожно сообщил:
— Вы из самого Департамента полиции.
— Да, там написано.
— А какое дело, позвольте спросить, Департаменту самой полиции до нашей рэстаурацьи?
— Я временно прикомандирован к варшавскому сыскному отделению.
— В вашем билете ничего об этом.
— Не успели оформить. Вы, кажется, желаете проехать на Сенаторскую? И там ответить на мои вопросы?
— Нет-нет, зачем?! Я с удовольствием отвечу здесь. Просто подумал, что пан занимается политикой. У нас респектабельное место, люди кушают и выпивают. Политикой никто не интересуется. Я вас уверяю! Так что вы хотите спросить?
— Вам известен штабс-капитан Сергеев-третий из Александровской бригады пограничной стражи? Высокий громкоголосый брюнет. Часто бывает при деньгах. Часто бывает весьма развязным.
Ресторатор сразу же закивал:
— Да-да, я знаю, о ком вы говорите. Этот пан ходит к нам, да.
— Вчера он тоже был?
— Приходил. Скушал судака, выпил польского меда, а потом — пф-ф-ф! — еще и вудки.
— Шумел?
— Мы хорошо знаем характер пана. Он… неприятный субъект, извините. Именно вчера он не шумел. Не успел. Отвлекся на даму.
— Как она выглядела?
— Точно не скажу. На ней была вуалетка, что закрывает пув тважа… пол-лица. Но чувствовалось, что пани очень красивая. Такая фигура! А бюст! О!.. И к тому же модно одетая. На пальце сапфир размером в два злотых!
— Рост, цвет волос? Особые приметы? Была ли она у вас раньше?
— Рост… как это по-русски? Вам по брови, да. Брюнетка. А особых примет никаких. Разве только, что пани очень чекавы,[24] хе-хе…
— Вспомните, пожалуйста, все до мелочей. Это очень важно.
— Ах, важно? Что вчера натворил пан Сергеев? Снова с кем-то повздорил?
— Что значит «снова»? Он в вашем заведении уже буянил?
— Этот несносный пан буянит всегда. Мы уже привыкли. Дупек![25] Такой рад испортить людям настроение. Но вчера пани остановила его одним жестом.
— Значит, раньше вы ее не видели?
— Нет, никогда. Я часто обхожу зал, всех постоянных знаю по именам. Людям нравится, когда их называют по именам… Так они охотнее оставляют напивэк.
— Что оставляют? — удивился Лыков.
— Напивэк — это чаевые, — объяснил Егор.
— То так. Интересная пани пришла вчера в первый раз.
— Дама подсела к штабс-капитану? Или он сам устроился за ее столик?
— Нет, когда пан Сергеев пришел, пани еще не было. И он стал кушать судака. А потом перемешал мед с вудкой. Мы уже понимаем, что будет дальше. Но пан — русский офицер, его нельзя вывести под руки на улицу. У него сбоку висит сабля. Знаете, в позапрошлом годе офицер зарубил такой саблей кельнера. Совсем зарубил, до смерти. А в прошлом — отрезал ухо такому, как я, распорядителю, пану Старчаку. В саду Фраскати. И через неделю явился туда снова, как ни в чем не бывало… Так говорится у русских?
— Да. Но что насчет дамы? Она не из…?
— Нет, что вы! Не из таких. К нам ходят три или четыре… без них рэстаурацьи нельзя, вы же понимаете. Билетных мы не пускаем. А вот первый класс, которые на врачебно-полицейский осмотр приезжают в собственных экипажах… Таких пускаем. Но пани не из их числа. Это сразу видно.
— Как они познакомились?
— О, то была картина! Я находился в зале и всё… зрел лицом, да. Она вошла без спутника. Варшавянки очень эмансипированы, то так. Но подобное встретишь нечасто. Вечером в рэстаурацью… без мужчины… Можно подумать что угодно! Но глядя на пани, такие мысли сами уходят из головы. Загадка…
— Что загадка?
— Загадка, почему она отдала предпочтение именно пану Сергееву. Вошла, осмотрелась… В этот момент все мужчины в зале глядели на нее. Там сидело несколько очень приличных! Пан Радзиминский, оценщик движимых имуществ; пан Симез из банковской конторы… А дама выбрала штабс-капитана. Ну, сначала она взяла свободный стол, но уже через пять минут заговорила с русским. Первая. И он подсел к ней. Право, я тогда почувствовал обиду!
— Что было дальше?
— Офицер уже готов был скандализировать, а пани одним жестом остановила его. Он успокоился. Пил еще, но был тих.
— Когда они расстались?
— А они не расставались! В одиннадцать, когда рэстаурацья закрылась, пани ушла вместе со штабс-капитаном. Мы потом обсудили между собой. Не каждый день встречаешь такую необычную женщину… И сошлись в том, что тут снова загадка. Странно ведь: она — и уехала с этим! Я понимаю, что среди русских тоже есть порядочные люди. Может быть, это даже вы! Но не штабс-капитан Сергеев.
— На чем они уехали, не припомните?
— Это может знать Войцех, кэлнэр, что их обслуживал. Он провожал пару на крыльцо. И сказал, что их дожидался экипаж.
— Наемный извозчик? Уже стоял наготове? Были ли приметы у кучера или повозки?
— То я не знаю. Надо спросить Войцеха. Он придет через три часа.
— Хорошо. Мой помощник, — Лыков кивнул на Егора, — агент Иванов зайдет к вам нынче вечером и опросит официанта. А к вам лично большая просьба…
— Догадываюсь. Если я снова увижу эту даму, сообщить в сыскную полицию. Так?
— Так, пан…
— Крухляковский.
— Спасибо, пан Крухляковский, за потраченное время. Нам было важно узнать то, что вы рассказали.
— Минуту, пан Лыков. Если сюда опять явится штабс-капитан Сергеев, мне не следует говорить ему о нашей встрече?
— Сергеев больше не появится. Его зарезали сегодня ночью, а труп подбросили на свалку.
Крухляковский побледнел и стал медленно-медленно подниматься.
— Зарезали… капитана?
— Да. Ваша загадочная красавица, возможно, увезла его прямо на ножи. А может быть, и нет. Поэтому нам нужно ее найти. Если что узнаете — сразу на Сенаторскую!
Когда Лыков вошел в общую комнату, все находящиеся в ней сразу встали. Алексей удивился: вроде пока не генерал! Но потом догадался. Сыщики узнали от начальства, что вчера столичный гость заступился в ресторане за поляков. И теперь выказывали командированному русскому свое уважение.
— Вернулся ли Витольд Зенонович? — спросил Алексей у старшего агента Степковского. Тот вытянулся во фрунт.
— Так точно! Он в кабинете у их высокоблагородия.
И тут же побежал распахнуть перед Лыковым дверь.
Войдя в кабинет, коллежский асессор увидел любопытную картину. Гриневецкий с сильной лупой в руках разглядывал какой-то мелкий предмет. Нарбутт навис над ним сбоку и гово рил по-польски, живо жестикулируя.
— Нашли что-то с убитого? — догадался Алексей.
— А то! — радостно ответил Нарбутт. — Вот, мудрое начальство не могу в этом убедить.
— В чем именно?
— Что это брелок с цепочки штабс-капитана.
— Значит, отыскали блатер-каина?
Гриневецкий отложил лупу и укоризненно произнес:
— Алексей Николаевич! Я в отделении запретил употреблять слова из уголовного лексикона. А то совсем разучимся говорить на языке нормальных людей.
