"Библиотечка военных приключений-2". Компиляция. Книги 1-22 (СИ) - Иванникова Валентина Степановна

— Тянет, браток, тянет в поле….

В каждом движении Азина чувствовалась сила и, казалось, неистощимая энергия. Подвижный, легкий, в светлой рубашке, перехваченной красным поясом, в светло-синих с лампасами брюках, он весь был олицетворением порыва, смелости.

Дивизию Азина называли железной. В тяжелых боях с хорошо вооруженными белогвардейскими частями она заслужила высокую честь носить это имя. Плохо одетые, подчас некормленые азинские полки внушали ужас врагу. С яростью шли в атаки бойцы дивизии, и с ними всегда был их командир — быстрый, как вихрь, не знающий страха и беспощадный к врагу — железный Азин.

В перерывах между боями Азин часто сам отправлялся в разведку. Переодевшись в форму белого офицера, он проникал во вражеские тылы, разъезжал по дорогам, примыкающим к фронту Не раз сведения, добытые им, помогали громить врага. Однажды Азин проник в занятую белыми Казань и взорвал там электростанцию. В дивизии бойцы рассказывали о том, как как-то раз Азин отправился в разведку на автодрезине и, нагнав отступающие части белых, обстрелял их из пулемета. Знали бойцы, что по предложению командира была проложена дорога в лесу, по которой части дивизии сумели выйти в тыл белогвардейскому корпусу у Михайловского завода, неожиданно обрушиться на него и разгромить.

Сам командир, а за ним и все в дивизии особенно высоко ценили смелых разведчиков. Отпрашиваясь у Азина в разведку, Данилка надеялся, что комдив сочувственно отнесется к его просьбе. Чтобы быть достойным вожаком и по праву распоряжаться судьбами других людей, нужно самому заглянуть в лицо смерти, пройти, как говорят, огонь, воду и медные трубы — это было принципом Азина, Чеверева и других командиров дивизии. Чирков свято верил в справедливость этих мыслей.

По складу своего характера он вообще предпочитал деятельность разведчика любой другой, в том числе и командирской. Данилка считал, что нет дела почетнее и опаснее разведки. Вот почему он был так настойчив в своих просьбах и не сомневался, что в конце концов Азин отпустит его.

И не ошибся. Обняв Данилку за плечи и вместе с ним шагая по комнате из угла в угол, Азин говорил:

— Ну что ж, видно, тебя не удержишь. Раз невмоготу, давай собирайся.

И Азин подробно проинструктировал Данилку, намечая маршрут разведки и ее задачу. В тот же вечер Данилка стал собираться в путь. Наскоро передал дела своему заместителю, старательному служаке, прилагавшему много усилий, чтобы содержать в порядке канцелярию. Потом, натопив баню, вымылся. Перед походом Данилка становился подобранным, немногословным. Он чувствовал себя уже по ту сторону фронта. Даже в его походке, обычно неторопливой, вразвалку, появлялось что-то новое, стремительное, охотничье.

О том, куда он идет и с каким заданием, никто, кроме Азина и Чеверева, не знал. Это была необходимая предосторожность. Его и не спрашивали об этом. Знали, что собрался Чирков в разведку, пожимали молча руку.

Наскоро попрощавшись с друзьями, ранним утром он отправился в путь.

За плечами висел большой короб, наполненный отрезами ситца, бусами, серьгами, нитками, лентами и прочей дешевой галантереей, в то время весьма редкой и высоко ценимой деревенскими красавицами.

В своих многолетних скитаниях по России Данилка испробовал множество профессий. Пришлось ему недолгое время быть и коробейником, ходить с коробом за плечами по глухим деревням Владимирской губернии, торгуя всякой мелочью, вроде той, которую и сейчас он прихватил с собой в путь.

Чиркова скитания обогатили неоценимым опытом. Он узнал не только деревню, но и город, повидал людей разных сословий и званий. Он мог быть своим не только среди недоверчивых, замкнутых, туго идущих на сближение с городским человеком сибирских и уральских крестьян, но и среди рабочих, солдат, торгового люда, жителей городской окраины.

Мало ли людей, подобных Данилке, обращали свой опыт, знания и талант на то, чтобы приспособиться, выйти в люди, стать хозяином. Может, и Данилку ждала такай судьба, если бы он не встретился с людьми, открывшими ему глаза на многое. Этих людей он всегда вспоминает с благодарностью и любовью.

Никогда не забудет Данилка большую палату госпиталя, плотно заставленную койками. В большое окно с утра бьет яркое весеннее солнце, освещая изможденные, желтые лица. Кого здесь только не встретишь! И пензенского белобрысого паренька, и могучего, как Тарас Бульба, украинца с берегов Днепра, и окающего волжского рыбака, и питерского рабочего, и московского студента. С утра стоит в палате шум: кто-то стонет, кто-то громко жалуется на жизнь, кто-то напевает, радуясь близящемуся выздоровлению, солнцу, весне,

Данилкина койка у окна. Ему хорошо видно отсюда, как набухают на деревьях почки и просыхает, готовясь рожать, земля. Данилке весело. Позади фронт, окопы, липкая грязь, орудийный гул, вши, жидкая похлебка и смерть. Рана заживает, и скоро снова придется надеть измятую, испятнанную тяжелую шинель. Но о будущем думать не хочется. Чему быть — того не миновать. А сегодня хорошо, все радует Данилку: и набухающие почки, и солнечное тепло, и ласковый взгляд всеобщей любимицы Кати — медицинской сестры.

Рядом с Данилкой лежит солдат — строгое, в морщинах лицо, внимательный взгляд серых умных глаз. Все величают его почтительно по имени-отчеству — Афанасий Михайлович. Есть в этом человеке что-то внушающее доверие, уважение.

В обед Афанасий Михайлович пододвигает Данилке свою тарелку с кашей: «Ешь!» Сам он ест очень мало и неохотно. Видно, одолевает его болезнь. Но он не жалуется. Иногда Данилка, просыпаясь ночью, замечает при свете ночника устремленный в потолок взгляд соседа. О чем он думает? Данилке хотелось бы узнать, но спросить не решается. Зато сосед выспрашивает Данилку о его жизни. Никто еще не слушал его с таким интересом и вниманием. И Данилка рассказывает об отце, о дяде Степане, о приказчиках в лавке, о жизни бурлацкой вольницы, о петербургских и московских ночлежках — словом, обо всем, что ему пришлось повидать и прочувствовать за недолгую жизнь. Слушая Данилку, Афанасий Михайлович словно оживал. Данилка только потом понял, что в эти часы сосед вспоминал и свою молодость, такую же неустроенную, скитальческую, как и его.

Как-то Афанасий Михайлович спросил Данилку:

— Ну, парень, а дальше как жить будешь?

Данилка пожал плечами, усмехнулся:

— Как-нибудь проживем.

— Это верно… Как-нибудь проживешь.

В словах соседа послышался упрек. Данилке захотелось понять мысли Афанасия Михайловича, и, чтобы вызвать его на разговор, он сказал:

— А чем я лучше других?

Но сосед ничего не ответил. Молча и отчужденно он отвернулся к стене. Данилка и сам не понимал почему, но его глубоко это задело. С тех пор он особенно внимательно присматривался к соседу. Он чувствовал, что Афанасий Михайлович знает что-то такое, что необходимо узнать и ему.

Как-то ночью под храп, доносившийся с соседних коек, Афанасий Михайлович рассказал Данилке о рабочих кружках на Семениковском заводе в Петербурге, о 9 января, о людях, которые хотят изменить плохо устроенную жизнь.

В представлении Данилки это были богатыри, особые люди, совсем не такие, как он. Вот было бы счастье, если бы ему довелось повидать кого-нибудь из них!

Данилка и не подозревал, что такой человек рядом с ним.

Постепенно узнавал он о жизни Афанасия Михайловича. Однажды, сидя на койке соседа и вслушиваясь в его глуховатый голос, Данилка узнал, что Афанасий Михайлович сидел в тюрьме, бежал из нее и скрывался. Долгое время ему пришлось жить под чужой фамилией, по подложному паспорту. Его преследовали жандармы. Но у Афанасия Михайловича было много товарищей, которые помогали ему скрываться. Это были товарищи по партии. Так Данилка впервые узнал о большевиках.

Он стал жадно выспрашивать Афанасия Михайловича. И чем больше он слушал и узнавал, тем сильнее его тянуло к этим людям. Он понимал, что теперь уже не сможет жить по-старому. То, что он узнал, заставило его иначе, чем прежде, взглянуть на себя и свою жизнь.