Дочь палача и черный монах - Пётч Оливер

– Нужно ехать в Штайнгаден, – прошептала Бенедикта, пока они торопливо шли к выходу. – Лучше всего сегодня же.

– Вы тоже едете? – спросил Симон, не зная пока, что думать об этом намерении.

– Конечно. Я хочу знать, из-за чего умер мой брат. Неужели так трудно это понять?

– Нет-нет. Но прямо сегодня?

Они между тем уже стояли перед входом. Ветер кружил в воздухе снежные хлопья. Симон поднял глаза к небу.

– Снова снег пошел. По дорогам будет не пройти, – заметил он с сомнением.

– Ну у меня есть лошадь, и я на ней ездила, даже когда снег был по колено, – ответила Бенедикта и испытующе посмотрела на него. – А у вас? Как городского лекаря, вас должны были обеспечить лошадью. Вы ведь точно городской лекарь?

– Э… да, конечно, но…

– Значит, решено, – проговорила Бенедикта и сбежала по лестнице. – Отправляемся через два часа.

Симон злобно посмотрел ей вслед, затем дернул плечом и пустился за ней.

– Вы всегда так быстро принимаете решения? – спросил он, поравнявшись с ней.

– Я бы никогда не добилась успеха в торговле, если бы все взвешивала да обсуждала, – ответила она. – Пусть этим занимаются мужчины в тавернах.

Симон усмехнулся:

– Тогда, надеюсь, мне не придется иметь с вами дел. Вы наверняка мне бочки три дорогущего вина всучите, а я и моргнуть не успею.

Бенедикта рассмеялась. Впервые за все время знакомства Симон услышал ее смех и почувствовал, как сильно ему хотелось понравиться этой бывалой, уверенной в себе женщине.

Что ж, теперь нужна лишь лошадь. И у него уже появилась идея, где ее можно раздобыть.

Магдалена стояла на углу улицы недалеко от базилики Святого Михаила и смотрела вслед удаляющейся в сторону Шонгау парочке. Всего несколько минут назад дочь палача, слегка покачиваясь, вышла из дома плотника Бальтазара. Теперь она собиралась заглянуть в таверну Альтенштадта, чтобы разузнать там что-нибудь о странных незнакомцах, побывавших здесь в прошлое воскресенье.

При виде Симона вместе с этой девицей из города у Магдалены перехватило дыхание. Они, видимо, неплохо поладили; через некоторое время Симон даже накрыл плечи Бенедикты своим плащом. До Магдалены донесся их отдаленный смех. Она попыталась отогнать дурные мысли, но это ей не особенно удалось. А выпитое в доме Бальтазара доделало все остальное. Магдалену ослепило чувство ненависти, ревности и обиды. Она яростно подтянула корсаж и зашагала в сторону трактира. Отец велел ей пококетничать с рабочими. Что ж, она его не разочарует.

–  Чеготебе одолжить? – Палач вытащил изо рта трубку и недоверчиво взглянул на лекаря.

Симон нашел Куизля в сарае, пристроенном к дому. Он как раз счищал еще свежий, не успевший застыть навоз. Из-за спины палача на беспокойного лекаря уставилась корова Резль и наблюдала за его попытками не поскользнуться на смерзшихся лепешках и лужах мочи. Симон мял в руках фетровую шляпу со страусовыми перьями. Он оделся в свою самую лучшую одежду: широкие брюки, сорочку с вышитыми манжетами, сюртук из мягчайшего французского сукна, доходивший до колен, и поверх всего этого хороший шерстяной плащ, который лекарь на скорую руку отчистил от пятен. Теперь он в смущении стоял перед палачом.

– Не могли бы вы одолжить мне вашу лошадь? – Он повторил свою просьбу, скорее бормоча себе под нос, нежели говоря вслух. – Только до завтра.

Куизль посмотрел на него задумчиво, а потом расхохотался.

– Мою старушку Валли? Эту скотину? Да она сожрет твою шляпу вместо сельдерея, а потом и тебя сбросит, моргнуть не успеешь.

Он хмыкнул и покачал головой.

Симон бросил короткий взгляд на тощую клячу: она стояла в дальней части сарая и что-то угрюмо пожевывала. Вполне возможно, что палач окажется прав.

– И куда ты вообще собрался, да еще так разоделся? На карнавал в Венецию? – спросил Куизль, разглядывая сверху донизу одежду Симона.

– Я… поеду в Штайнгаден, в монастырь. Возможно, там мне удастся что-нибудь разузнать о крипте под церковью в Альтенштадте.

Он сбивчиво рассказал палачу о том, как побывал в базилике Святого Михаила и что ему там удалось выяснить. И словно бы между делом добавил:

– Со мной, кстати, поедет Бенедикта Коппмейер. Она хочет узнать что-нибудь о смерти брата.

– Так-так. – Куизль покивал, сплюнул в навоз и, взявшись за вилы, принялся рассыпать по сараю свежую солому. – По случаю, значит, и приоделся… Пожалуйста, можешь взять Валли. Я все равно использую ее, только чтобы отвозить преступников к виселице. А сейчас вешать пока некого. Но осторожнее. Скотина упрямая, как осел. И зловредная!

– Я… умею ладить с лошадьми, – самого себя успокоил Симон.

Отступать теперь все равно было поздно. Бенедикта дожидалась его перед «Звездой», и он уже опаздывал. Одевание заняло больше времени, чем он предполагал. Симон гордился своим гардеробом, который мог позволить себе, несмотря на скудные доходы. Частенько ему тайком дарили что-нибудь богатые дворянские дочки или обеспечивали дорогой материей. И пусть ростом Симон не вышел, в Шонгау его считали человеком светским. Хотя Магдалена то и дело уверяла его, что в маленьком баварском городишке это особого значения не имело.

– Что ж, я вам очень благодарен, – как-то уж слишком весело проговорил Симон и шагнул к дальней стене грязного сарая, стараясь не запачкать сюртук.

Валли дожидалась его в отгороженном загоне, устремив на него недобрый взгляд. Старая и тощая кляча упрямо пережевывала пучок соломы и не проявляла ни малейшего желания хоть что-нибудь делать в угоду этому двуногому. Когда Симон приблизился, лошадь коротко фыркнула, затем поднялась на дыбы и загромыхала передними копытами по доскам.

– Уздечка висит в углу, – пробурчал палач, не оборачиваясь. – Надеюсь, ты и один управишься. Мне нужно идти. Лехнер хочет о чем-то поговорить. Приказ свыше. – Он отложил в сторону вилы, стряхнул грязь с мозолистых ладоней и направился к двери, соединяющей сарай с общей комнатой. – Наверно, какой-нибудь советник снова нажаловался, что я продаю людям запрещенные лекарства, – пробормотал он. – Болваны безмозглые!

Потом он еще раз обернулся.

– И еще: если Валли начнет злиться и брыкаться, просто подергай ее за уши. Тогда она наверняка успокоится. – И, ругаясь вполголоса, он скрылся за дверью.

Симон уставился на лошадь перед собой. Валли выпучила на него злобные глазки. Лекарь сглотнул. Наконец он снял с крюка уздечку и, сопровождая свои действия успокаивающими жестами и добрыми словами, открыл перегородку. Похоже, Бенедикте придется еще немного подождать.

Куизль переоделся в чистую рубашку, вымыл руки и отправился в город. И всю дорогу ругался без устали. Если секретарь Иоганн Лехнер его вызывал, это не сулило ничего хорошего. Негласно Лехнер считался главой города. При этом постоянно собирался совет, и четыре бургомистра каждые три месяца сменяли друг друга на посту первого бургомистра. Судебный секретарь был местным представителем курфюрстского управляющего. А так как последний, граф фон Зандицелль, не говоря уже о самом курфюрсте, появлялся здесь крайне редко, то Лехнер правил в Шонгау как некоронованный король. Вообще в его обязанности входило лишь следить за выполнением княжеских приказов, но благодаря грамотным действиям он добился того, что вмешивался во все городские дела.

Куизль вошел в город через Речные ворота, свернул направо и зашагал по Куриному переулку. Ветер гнал снег прямо в лицо, и палачу приходилось прикрывать глаза. Он избегал людных улиц – здесь ему мало кто радовался. Немногие прохожие, завидев его сквозь снеговую завесу, отводили взгляд или крестились. Профессия палача не позволяла Якобу жениться по христианским обычаям, позже его не удостоят христианскими похоронами, а его дети так и остались некрещеными. Если он заходил в таверну выпить пива, то садился за специально отведенный стол, отдельно ото всех. И несмотря на это, чтобы вылечиться или раздобыть защитный амулет, люди неизменно шли к нему. Куизль вздохнул. Он давно уже оставил попытки постичь странности человеческого сознания.