Лучший исторический детектив (СИ) - Цветкова Ирина

Мрозовский сверлил глазами Гроссмана. Уперев неподвижный взгляд, Мрозовский более всего напоминал сейчас удава, похожего на того, что привозили на ярмарку в прошлом году. Гроссман явственно ощутил себя кроликом и нервно заметался по кабинету.

Мрозовский молчал. Он наблюдал за коллегой, не предлагая присесть и вообще не выражая эмоций. Этот свой метод «немигающих глаз» Мрозовский не раз применял к подозреваемым, и метод работал. Он был слишком брезглив, чтобы бить. Ему было жаль своих музыкальных пальцев, хотя с музыкой их связывало очень немногое.

Будучи пяти лет от роду Мрозовский уже достаточно измучил семью заунывным пеньем. Стоявшие табором цыгане научили маленького Эдичку нескольким песням и романтикой поразили мальчика в самое сердце. Цыгане вскоре ушли, а Эдюня продолжал петь, но дома. Решив, что пением много не заработаешь, в перерыве между загулами Мрозовский старший отвёл отпрыска учиться игре на скрипке. Через три месяца старый Фима лично посетил дом Мрозовских.

— Лёва, я скажу тебе одну вещь. Ты слушай и не перебивай. Твой мальчик, Лёва, к музыке не одарён. Играть на скрипке он сможет, но я бы не советовал.

— Почему? — грустно спросил Мрозовский-старший.

— Потому что поссоришься с соседями, — лаконично ответил старый Фима.

После ухода учителя музыки отец выдрал Эдичку по мягкому месту, доходчиво объясняя, что на этом пение пора закончить. Петь мальчик перестал, но те несколько уроков музыки посчитал достаточным музыкальным образованием, попутно запомнив, что скрипач должен беречь пальцы.

Мрозовский устал смотреть на Гроссмана и закрыл глаза. «Хотел бы я сейчас знать, почему ты, Миша, мечешься по кабинету и скоро допьёшь воду из графина», — думал он. Миша и в самом деле, набегавшись по кабинету, словно прилип к столику с графином и пил воду приговаривая:

— Как же жарко сегодня…

— В подвалах всегда прохладно, — между прочим заметил Мрозовский, и Миша поперхнулся водой. — Наши постояльцы никогда не жаловались. Я вот не слышал. А ты?

Миша надрывно кашлял, выкатив покрасневшие глаза. Он просто помотал головой, отрицая сам факт жалобы от сидевших в подвале, как таковой.

— Никогда не жаловались, — сильно севшим голосом проговорил Миша. — Не припомню.

— Да ты пей воду, если тебе жарко, — кивнул на графин Мрозовский. — Не хочу, чтоб говорили, будто пан Мрозовский жалеет стакан воды.

— Не жарко. Спасибо и Боже упаси, чтобы я говорил, что вам воды жалко.

Миша сделал шаг назад подальше от графина и, то кивал головой, то мотал ею как китайский болванчик.

— А что там наши гробокопатели? Что удалось дознаться? — Мрозовский поинтересовался делано равнодушно, от чего Гроссман занервничал ещё больше.

— Так никто их и не спрашивал, — пожал плечами Гроссман и стал рядом со столом. — Пойманы они на горячем, суда ждут.

— Миша, ты ко мне того хлопца позови, ну того, к которому панянка приходила.

— А к кому приходила? — Гроссман сглотнул и замер.

— Миша, — Мрозовский перегнулся через стол и схватил Гроссмана за ворот рубахи. — Ты меня знаешь, я не пожалею своих музыкальных пальцев, но ты расскажешь, зачем вчера ночью считал звёзды у дома пани Пашкевич. Кстати, ты знаешь, что пан Пашкевич хороший охотник, и, вполне, мог бы выстрелить в тебя из маузера.

У Гроссмана дернулся правый глаз, и выдвинулась челюсть.

— Разве из маузеров охотятся?

— Не надо сейчас думать о моде. Если нужно завалить зверя, то маузер тоже подойдёт. — В просторном кабинете Мрозовского стало тесно. Лоб Гроссмана покрылся испариной, а Мрозовский покраснел как рак. — Миша, лечите нервы. Могу порекомендовать хорошего доктора.

— Спасибо, не надо…

— Как хотите. Но вы меня поняли?

— Пан Мрозовский, у меня хороший слух.

— Тогда пусть ко мне приведут Вениамина Железова. Вам, Миша, нужно на воды. Передавайте привет пани Гроссман.

Гроссман кивнул и вышел в тёмный коридор. Из подвала тянуло сыростью и очень хотелось курить. Гроссман вышел на улицу, быстро скурил папиросу и пошел передать просьбу Мрозовского.

— Вам, Вениамин, следует поразмыслить на досуге, — громко сказал Мрозовский сидевшему напротив Вене и указал на дверь. — Нечего порядочным людям в тюрьме делать. Вы молоды, у вас вся жизнь впереди. Так что, прошу. Вы свободны.

Из Управы Веня выходил без особой радости. Он думал над тем разговором, что произошёл между ним и Мрозовским. Тихий шёпот до сих пор стоял в ушах, похожий на тихое посвистывание ветра в подворотне. Веня боялся Мрозовского. Никогда раньше он так не боялся человека. До дрожи под коленками, до холодного затылка, до липких ладоней. На первый взгляд Мрозовский показался ему кисельным и безвольным, но к концу беседы Веня более всего желал сидеть в холодном подвале, а не перед этим господином.

Толстые подошвы ботинок глухо отстукивали по брусчатке. Ноги сами несли Веню домой. Дома всегда хорошо. Дома ждёт Рузя. Менее всего Веня хотел думать, что она уже успела связаться с каким-нибудь хахалем. Он представил, как неожиданно войдёт сейчас и притиснет Рузю к прилавку, зажав в ладони полную грудь. Рузина грудь, тяжёлая и тёплая, аккуратно ложилась в большую Венину ладонь. От мечтаний у Вени сладко заныло в паху. Он сглотнул и сделал шире шаг.

На рынке не было многолюдно, а те, кто знал Веню в лицо, удивлённо пялились на него, как на диковинное животное: выкатив глаза и не издавая ни слова. Только, когда он проходил мимо мясной лавки, пан Марек хмуро спросил:

— А ты никак вернулся? Что так?

— Деньги закончились, — ответил Веня и широко улыбнулся.

— Деньги, говоришь?… А чего скалиться, как жеребец?… Будто бы я не знаю, что там денег не надо?

— Денег везде надо, пан Марек, — нахмурился Веня. — Только на том свете их не надо.

— Это тебе покойнички твои рассказали? То-то такой умный вернулся.

— Покойнички, пан Марек, ничего не говорят, — ответил Веня и вошел в свою лавку.

Рузя, увидев в дверях Веню, выронила сдобную булку и закашлялась.

— А ты чаю хлебни, Рузюнця. Не дай Бог подавишься, а ты мне еще живая нужна, — тихо сказал Веня, делая шаг к ней навстречу.

Рузя кивнула, выкатив глаза, отпила из стакана чай. Она пила большими глотками, давясь и не сводя глаз с бывшего жениха. Радости в её широко распахнутых глазах Веня не заметил.

— Не ждала? — Веня прошёлся по лавке, посмотрел на пустые полки и остановился возле Рузи. Схватил за руку и притянул к себе, зашептав в ухо: — Думала, меня засудят и всё тебе достанется? Уехать хотела? А зря ты, Рузюнця, не уехала… Нашла уже себе хахаля?

— А ты меня не пугай! — крикнула Рузя. — Пуганая я! Какое твое дело, кого я нашла? А если и нашла, то что? Ты мне кто? А никто! Я сейчас уйду, а когда вернусь, что духу твоего здесь не было!

— Если я захочу, то ты никуда не пойдёшь.

Веня стоял перед нею натянут, как струна. Бледный с лица и сжав кулаки.

— Ничего ты мне не сделаешь, — ответила Рузя. Она смотрела на него, как рассерженная кошка смотрит на того, кто приблизился к ней слишком близко. — У меня теперь такой кавалер, что тебе лучше уйти и забыть сюда дорогу. Доктор Зеленский тебе не чета!

Веня зло сплюнул в пол и схватил Рузю за рукав платья. Ткань жалостливо затрещала.

— Моё мне отдашь, и я уйду. То, что в тайнике лежало. Такая курва, как ты, в округе не редкость — еще одну подберу.

— А ты сначала подбери!

Звон пощечины оглушил, лицо у Рузи запекло огнём, а в глазах потемнело.

Молодая кровь взяла своё. Игривая и горячая она взбудоражила помыслы обоих и толкнула друг к другу. Рузя уже совсем не думала о свадьбе Зеленских и том обществе, которое могло бы попытаться принять её, сироту. А Венина злоба выплеснулась на упругое Рузино тело пылкими поцелуями, и он жадно и больно прикусывал его губами, пытаясь выпить грешное без остатка. Рузя стонала и всхлипывала, зажатая крепкими ладонями, а крепкий запах пота будоражил, как на скачках.