Виталий Гладкий - Золотой капкан
Ознакомившись с содержимым портмоне, сотрудники КГБ отдали его Батону, и он, изобразив честного советского гражданина, всучил свою «находку» иностранцу, который от радостного умиления тут же отвалил ему сотню «зеленью». К сожалению, и эти деньги Красильникову пришлось отдать комитетчикам. Но взамен он получил желанную свободу с наказом никогда больше не посягать на имущество гостей страны Советов.
С той поры Батон панически боялся службы безопасности и зарубежных граждан обходил десятой дорогой.
В этот раз Красильников-Батон попался случайно. Оперативники шли по следу известного вора-домушника Пикулина, по кличке Карамба, – тот за последний месяц немало наследил в Москве и окрестностях, – а наткнулись на Батона, вопреки своим принципам приютившего у себя такого опасного квартиранта. Карамбу, к глубокому сожалению оперативников, на этот раз упустили – ушел через чердак и проходные дворы, но Батон влип. При обыске квартиры, кроме вещей, украденных Карамбой в разное время и сданных Батону на «комиссию», была обнаружена металлическая коробочка из–под медицинского шприца, доверху заполненная золотым песком. Когда ее вытащили из вентиляционной трубы и показали Батону, тот охнул и схватился за сердце: сидеть за шмотки куда ни шло, но за «рыжевье» – врагу не пожелаешь. Уж больно статья уголовного кодекса крутая.
И Красильников на допросах вертелся вьюном: был себя в грудь, рвал рубаху, божился, крестился, плакал – утверждал, что золото принадлежало Карамбе.
– … Гражданин начальник! Не мое это, не мое! – хлюпал он носом. – Де–еток не губи-те-е…
Деток и впрямь было у Батона добрый десяток. Правда, от двух жен и нескольких сожительниц – Савин сбился со счета, просматривая солидное досье на Красильникова И.С.
Не меньше, чем детей, было у Батона и судимостей: за кражу, за фарцовку и даже за попытку изнасилования, которая тоже значилась в богатой биографии недоучившегося служителя муз (в девятнадцать годков Кеша Красильников подвизался на театральных подмостках, а в глубоком детстве его даже снимали в кино). Красильникова подвела неуемная страсть к слабому полу. Однако ему нравились девушки, которые почему-то не обращали на него никакого внимания. Возомнив себя великим артистом, он попытался взять одну из таких гордячек силой, пригласив ее в гостиничный номер, но у него вышел облом, закончившийся большим скандалом и соответствующей статьей. И с той поры пошло-поехало по статьям и параграфам уголовного кодекса. Зона не исправила порочные наклонности Батона, а лишь усугубила.
– …Ладно, Красильников, допустим и впрямь золото принадлежало Пикулину. – Володин устало откинулся на спинку стула. – По твоим заверениям, ты о нем даже не подозревали, так? Так… Тогда подпиши вот здесь… и здесь. Вопрос и ответ. А теперь ознакомься с заключением экспертов. Прошу…
Батон, деревенея лицом, читал данные лаборатории дактилоскопии. Володин вяло подмигнул Савину, который в ответ понимающе улыбнулся: это был последний шанс расколоть хитроумного Батона.
– Вопросы есть? – спросил Володин. И пододвинул к Батону начатую пачку "Мальборо".
– Кури… И постарайся объяснить, каким образом отпечатки твоих пальчиков очутились на крышке коробки. Правда, слабоватые, – небось фланелечкой тер, а?.. Нам пришлось с ними повозиться, но, как видишь, не впустую. Так я слушаю.
– …Это самое… Кгм! Кх, кх… – прокашлялся Батон, собираясь с мыслями.
– Ну, в общем, показывал он мне… эту коробку.
– И содержимое?
– Само собой…
– С какой это поры Карамба стал таким доверчивым? Показал, дал пощупать – и в тайник заложил. До лучших времен? И почему именно в твоей квартире?
– Купить предлагал… Я отказался – с «рыжевьем» дела иметь не желаю.
– А если точнее? Красильников, это на тебя не похоже – упустить такой «навар»…
– Да оно… конечно… Ну, хотел я… купить. Сознаюсь. Только бабок таких у меня не было. Я ж не олигарх и на «мерсах» не катаюсь… Батон поднял голову и вдруг выпалил:
– Гражданин капитан! Как чистосердечное запишите?
– Придется, – благодушно ответил Володин. – Только давай, Красильников, договоримся: если в твоем «чистосердечном» мы обнаружим фальшь, то подобную формулировку сразу же предадим забвению. Бесповоротно.
– Честное слово! Батон сложил лодочкой ладони на груди.
– Да чтобы я… Да ни в жизнь не обману! Как на духу.
– Посмотрим. Рассказывай.
– Приходит, значит, ко мне Карам… извините, Пикулин…
– Когда?
– Примерно недели три назад – точно не помню, какого числа. Говорит, дело стоящее есть. Ну, это к тому, чтобы я барахлишко… того… толкнул. Тут я виноват! Уговорил он меня. Соблазнил, змей подколодный. Выпивши я был… Батон сокрушенно вздохнул, припоминая, и поправился:
– То есть, с похмела. Голова вообще ничего не соображала.
– Наверное, Пикулин пришел с «лекарством», – подсказал, улыбаясь, Володин.
– Ну… Договорились мы. Принес он, значит, два чемодана – в воскресенье, утром. А там два свитера английских, новых, кожан заграничный, клевый, дубленка – поношенная, но продать можно, две чернобурки… И по мелочам кое-что. В основном недорогой антиквариат. В общем, улов так себе. Я, конечно, был недоволен. Риску много, а навар… тьху! Батон достал носовой платок, высморкался и продолжил:
– А Карамба… Ох, извините, гражданин начальник, язык сам мелет черт те что.
– Это мелочи, – благожелательно сказал Володин. – Говори, как привык. Батон приободрился.
– В общем, сказал я Карамбе, что все это барахлишко он мог бы снести какому-нибудь ханурику, начинающему барыге. А он развеселился, паразит, скачет козликом, говорит: ставь пузырь, обрадую тебя. Коробку мне эту под нос тычет. Бери, говорит, по сходной цене отдам. Удача, говорит, жмотов не любит. Позарился я на золотишко – эх, думаю, лафа привалила! А где деньги взять? Значит, нужно искать надежного клиента. Лучше этих… из Кавказа. У них бабок не меряно. Оговорил я свой процент от продажи, а «рыжевье» до поры до времени мы решили припрятать. Куда спешить? Золото – не бумажки, оно всегда в цене. Вот и все, гражданин капитан. Вину свою признаю.
– Понятно. А вот адрес дома, где Пикулин разжился золотишком, он тебе не сообщил? Не спеши с ответом, Красильников, хорошо подумай, это в твоих интересах. Моя мысль, думаю, тебе понятна.
– Еще бы, – хмуро кивнул Батон. – Факт нужен… Адрес я не знаю, а вот где находится дом, покажу. Обрисовал он мне как-то, а я и запомнил. Да и места мне те знакомы…
Дом по улице Лосиноостровской разыскали довольно быстро. О том, что здесь случилась кража, не знали ни соседи, ни участковый – хозяин не обмолвился ни единым словом.
Долго стучали в высокую, ажурной ковки калитку. Наконец где-то в глубине двора послышались шаркающие шаги, калитка со скрипом отворилась, и седенький благообразный старичок с удивлением воззрился на сотрудников угрозыска.
Глава 13
Старый, отощавший за зиму медведь бредет вдоль берега широкого и бурного ручья. Свалявшаяся темно-коричневая шерсть зверя пестрит рыжеватыми проплешинами, одно ухо изодрано в клочья, на левой передней лапе ясно просматривается давний шрам от пулевого ранения – медведь хромает. Изредка он останавливается и, уставившись на быстрые прозрачные струйки, надолго замирает, наблюдая за резвящейся стайкой хариусов, преодолевающих очередной перекат. В глубоко посаженных глазах зверя вспыхивают голодные искры, морда беззвучно щерится в хищном оскале длинными клыками.
Но вот короткий, стремительный удар лапой, неожиданный для грузного и неповоротливого с виду зверя, вверх поднимается фонтан брызг, словно от взрыва выметнувшийся из темной глубины промоины, и злой, хриплый рык разочарованного неудачей медведя вырывается из его пасти: в который раз желанная добыча оказывается проворней подрастерявшего к старости ловкость и сноровку хищника.
Неожиданно медведь, будто наткнувшись на невидимую глазу преграду, резко останавливается; высоко подняв морду, он несколько раз шумно вдыхает влажный от испарений воздух. Неуклюжая фигура зверя вдруг подтягивается, под шерстью взбугрились литые мышцы. Медведь мягкими, стелющимися прыжками взбирается по осыпи на каменистый обрыв, бесшумно проскальзывает сквозь кустарник и затаивается среди бурелома на небольшой возвышенности.
Внизу, метрах в тридцати от хищника, ручей разливался в неширокий плес, густо усеянный каменными глыбами. Две человеческие фигуры копошились там, на песчаной косе, намытой паводками. Это были Кукольников и Деревянов. Ротмистр набрасывал лопатой золотоносный песок поближе к воде, где поручик Деревянов сноровисто орудовал промывочным лотком.
Оба значительно подрастеряли свой офицерский лоск и теперь больше смахивали на попрошаек, одетых в обноски с чужого плеча, нежели на недавних руководителей белого движения на северо-востоке России. Но если обветшалая одежда Кукольникова все же была чисто выстирана и в аккуратно наложенных заплатах, а запавшие щеки выбриты до синевы, то мундир и брюки поручика превратились в лохмотья, которыми побрезговал бы и старьевщик, сквозь прорехи виднелось давно не мытое тело, а огрубевшее смуглое лицо укрывала жидкая неухоженная поросль.
