Еремей Парнов. Третий глаз Шивы - Парнов Еремей Иудович

Вопрос Крелина застал Люсина врасплох. В самом деле возникла уже «картинка» или все еще клубится холодная, непроглядная мгла? Нет, не вырисовывается «картинка»!

– С тех пор как меня повысили, – Люсин вынул из ящика зеркальце и тщательно причесал волосы, – с тех самых пор муза оставила меня. Сам посуди: зачем мне теперь «картинка», когда почти всю информацию добывают другие? Я, брат, только координатор, а не вольный стрелок и бродячий художник. Продюссер, а не режиссер.

– Ну, это ты брось. Я, слава богу, тебя знаю. Тебе без «картинки» никак нельзя. Иное дело я! Вроде бы многое ясно мне в поведении этого курильщика, а самого его не вижу… Не знаю, какой он.

– А я знаю? А я вижу? – Люсин пососал мундштучок. – Допустим, это он убил, похитил, оглушил, опоил сонным зельем и так далее гражданина Ковского… Все может быть. Пока сплошное гадание и никакой конкретики. Работал, видимо, в перчатках, так как, ты прав на все сто, знание – сила. Что он делал потом?

– Курил.

– Верно, курил. Взволнованный, в ту секунду почти безумный, схватил он со стола пачку дешевых сигарет, которые предназначались совсем для другого, для борьбы с тлей, а не для курения, хотя лучше бы использовал доктор Ковский махру, и… что сделал? Надорвал уголок пачки, выцарапал непослушными резиновыми либо кожаными пальцами одну штучку и закурил. От своих спичек причем… Черт их знает, почему они крашеные… Одним словом, закурил. Пускал дым и постепенно приходил в себя. Стоял или сидел… Хотя, конечно же, стоял возле кушетки и обронил на нее пепел. Сдул его, только рассеянно, не до конца. Потом ушел. У калитки задержался. Зачем? Осмотреться? Выбрать подходящий момент, чтобы выйти? Или просто охранял соучастников, которые вытаскивали в это время через окно – поимей в виду – человека… Только зачем ему было стоять у калитки, когда дом в глубине и входная дверь и то самое окно не видны с Западной улицы? Да еще ночью! Огонек сигареты скорее привлечет внимание случайного прохожего, разве не так? Зачем же курить?

– Волнение.

– Об этом я говорил. Но я учел волнение в иной ситуации. Она исключает вариант дозора. Значит, логичнее допустить, что он все-таки выжидал чего-то, осматривался. Немного успокоившись, заметил, что курит какую-то дрянь, и затоптал сигарету. Достал другую, уже свою «Пэл-Мэл» с угольным фильтром, и зажег ее от своей опять же спички.

– Иначе окрашенной.

– Да, иначе… Тогда же, чуть раньше или позже, снял уже ненужные, как ему показалось, перчатки. Сделав пару затяжек, швырнул бычок в кадку. Может, от волнения не мог курить, а скорее всего, улучив подходящий момент, юркнул на улицу. Почему не с сигаретой в зубах? А черт его знает! Разве все действия человека строго логичны? Контролируемы сознанием? Разве мы роботы? Исходя из чистой психологии, можно предположить, что… выход из калитки потребовал от него полной сосредоточенности, напряжения, собранности, а сигарета отвлекала, мешала ему. Вот он и бросил ее, не подумав, что оставляет след. И ошибка эта не есть следствие ограниченности интеллекта, неумения продумать операцию до мелочей. Скорее всего, она порождена именно той максимальной собранностью, которую почувствовал он в те секунды у кадки с водой, чуть в стороне от калитки… Убеждает?

– Вполне. Но, признаться, от тебя я другого ждал, Володя. «Картинки». А так – анализ де люкс. Ничего не скажешь. Логика на стыке психологии. Все чин чинарем. Только дальше что?

– Не торопи меня, Яша. Есть у тебя материал, вот и неси его в лабораторию. А там, как говорят, будем поглядеть.

– Будь по-твоему. – Крелин взял стул и принялся заполнять бланки. – Унылый у нас заказ получается. Одни окурки.

– Порошок, – напомнил Люсин.

– Да, еще порошок… Ну, до скорого. – Крелин собрал бумаги и, подхватив неразлучный чемоданчик, направился к двери. – Держим связь! – крикнул он уже из коридора.

– Ага, – помахал ему рукой Люсин. – По радио. Семь футов тебе под киль!

Оставшись один, он подтянул к себе городской телефон и набрал две цифры спецсправочной.

– Добрый день, это Люсин говорит, – сказал он. – Мне нужен номер телефона Института синтетических кристаллов… Да, НИИСК. Приемная директора… Благодарю! – Положив и тут же вновь взяв трубку, набрал номер. – Институт синтетических кристаллов? Дирекция?

– Вас слушают! – Голос был женский, тон сугубо официальный.

– Говорят из Управления внутренних дел Мосгорисполкома. Мне нужен директор.

– Фома Андреевич занят. Позвоните попозже.

«Когда именно? – хотел спросить Люсин, но в трубке звучали прерывистые гудки. – И вообще, как фамилия вашего Фомы Андреевича?» – подумал он раздраженно.

Побарабанив пальцами по столу, он включил приемник и прослушал последние известия.

– Говорит старший инспектор Люсин, – медленно, словно диктовал текст машинистке, сказал он в телефон. – Соедините меня с директором… Пожалуйста.

– Фома Андреевич говорит по другому телефону.

– Хорошо. Я подожду.

– А вы по какому вопросу?

– Это, с вашего позволения, я скажу Фоме Андреевичу.

– Как хотите… Только имейте в виду, что Фома Андреевич едет в президиум. У него очень мало времени… Не знаю даже, сможет ли он сейчас с вами говорить. Может быть, вы завтра с утра позвоните?

– Нет. Насколько я знаю, у вас пятидневная рабочая неделя, а сегодня пятница. Поэтому я никак не смогу поговорить с вашим начальником завтра… Кстати, как его фамилия?

– Вы не знаете фамилии Фомы Андреевича? – Официальный, сдержанно-неприязненный тон сменило непритворное изумление.

– Виноват. Не знаю.

– Одну минуту! – торопливо сказала секретарша, и было слышно, как стукнула об стол отложенная в сторону трубка. – Член-корреспондент Фома Андреевич Дубовец сейчас будет с вами говорить, – прозвучал после томительных секунд ожидания торжественный голос. – Соединяю!

«Господи, честь-то какая! „Ведь я червяк в сравненьи с ним, в сравненьи с ним, с лицом таким“, – пропел Люсин, разумеется, про себя.

– Слушаю!

Люсин определил голос как лениво-капризный.

– Добрый день, Фома Андреевич! С вами говорит старший инспектор Люсин из Управления внутренних дел Мосгорисполкома.

– Слушаю вас, товарищ Люсин.

– Не могли бы вы уделить мне несколько минут для беседы?.. Не по телефону, разумеется…

– А вы по какому вопросу?

– Мне нужно получить вполне официально некоторые сведения о вашем сотруднике товарище Ковском Аркадии Викторовиче.

– Как вы сказали? Ковский?.. Да-да, есть такой… Только я вам вряд ли смогу быть полезным. Вам, товарищ… э-э… вам лучше переговорить по этому вопросу с начальником отдела кадров.

– Извините, Фома Андреевич, но мне нужны именно вы! Дело в том, что мы разыскиваем вашего, – Люсин подчеркнул это, – сотрудника, который, возможно, похищен или даже убит.

– Да-да, мне уже звонили… Какая-то женщина, жена, что ли? Очень странная история. Но, видите ли, у нас в институте свыше двух тысяч сотрудников, я просто физически не могу знать каждого… Ковского знаю, конечно. Доктор наук. Но мы редко встречаемся, он большую часть времени работает дома, что, надо сказать, вызвало известные нарекания… Да. Так что вряд ли чем могу помочь, позвоните в отдел кадров. Если возникнут вопросы, тогда милости прошу, давайте созвонимся и встретимся. Буду рад. А сейчас, извините, спешу в академию.

«Вот это фрукт! – вздохнул Люсин и медленно, словно боясь разбить хрупкое стекло, опустил трубку. – „Картинка“ возникает законченная. Ничего не скажешь», – и стал размышлять, как взять этого Дубовца за жабры.

Прямой наскок тут не годится. Не посылать же ему, в самом деле, официальное приглашение, а тем более повестку? По закону-то оно бы следовало… Любой гражданин, независимо от занимаемого поста, титулов и регалий, может быть вызван для дачи свидетельских показаний. Уклониться от этого нельзя. Следователь имеет право подвергнуть уклоняющегося приводу. И тем не менее… Что же делать в данном, конкретном случае, когда имеешь дело с капризным барином, которому одно удовольствие вежливо обхамить человека, как говорится, на место поставить. Ведь он же не отказался дать показания, а лишь в сторону ушел, на занятость сослался. Да и что толку в беседе с человеком, который не желает иметь с тобой никакого дела? Даже если бы он и соизволил дать аудиенцию, много ли вытянешь из него? Две с лишним тысячи… Ишь ты! А спроси его, за какие заслуги он директорскую зарплату каждый месяц получает, если физически, видите ли, не может, вернее будет сказать – не желает знать своих подчиненных! Нет, прямым нажимом такого не взять. Еще неприятности наживешь. Наверняка вхож во всякие высокие сферы и может напрямую связаться с начальством. Разбираться ведь особенно не станут; дел много важных и времени нет. Чем оно выше, тем кругозор шире. Это для него, Люсина, данное дело – пуп Вселенной, а сверху оно помельче выглядит… Жалоб и скандалов ведь тоже никто не любит. На то и ум человеку дан, чтобы трудные задачи решать. Тех, кто только одно знает – в лоб, не без основания дубарями зовут. Ведь с того, кто вообще ничего не сделал, меньше спросят, чем с того, кто дров наломал. И справедливо: почему не спросил, не посоветовался? Следователь Бородин, что злоупотреблениями на Востряковском кладбище занимался, ничтоже сумняшеся поднял кладбищенские документы и повесточки разослал по тысячам адресов. Опросить, видишь ли, родственников понадобилось, не вымогали ли у них взятку при захоронении усопших. Дело, конечно, правильное, по свежим следам, иначе не докопаешься… Только топорно, в лоб! А кто они, эти родственники, он подумал? В каком моральном состоянии? Как воспримут на другой день после похорон повестку из милиции? Гореть бы этому дубарю Бородину как шведу, если бы министру жалобу кто написал… «Дура лекс, сэд лекс» – «Закон суров, но это закон». Это, конечно, так, римляне были правы, но вместе с тем и не так. Есть свод законов и есть жизненная диалектика, этические нормы, такт, наконец. Да и конкретные обстоятельства учитывать надо. В разных случаях один и тот же закон по-разному толковать приходится… Те же римляне говорили: «Фиат юстициа, пэрэат мундус» – «Пусть свершится правосудие, хотя бы погиб мир». Правосудие – это, конечно, прекрасно и да свершится оно всегда и везде, но мир пусть все-таки живет. Не будем лезть в бутылку и посылать Дубовцу типовое приглашение, которое он, конечно же, проигнорирует, а пойдем к старику на поклон…