Джентльмен с Харви-стрит (СИ) - Бергер Евгения Александровна

– Со мной все в порядке.

Эта женщина всё ещё была бледной как полотно, и, прикладываясь губами к чашечке чая, казалась такой отрешенной, словно была в другом месте, не здесь, в доме графа Фальконе среди друзей и знакомых...

Где именно?

Может быть, на Кингс-стрит, снова и снова переживая то страшное утро шестнадцатого числа, когда обнаружили мальчика?

«Я никогда этого не забуду. Никогда-никогда!» – вспомнились Ридли ее глухие, взволнованные слова. Помнится, он прижимал к плечу ее голову, гладил по волосам и обещал, что кошмар скоро закончится. И преступника непременно накажут...

– Что с того? – отозвалась тогда эта женщина. – Мальчика все равно уже не вернуть.

– Но виновный должен ответить за преступление.

Она, помнится, торопливо сморгнула навернувшиеся вдруг слезы и упрямо затрясла головой.

– Но правосудие не вернет родителям сына, а значит, и толку в нем ноль, – заявила мисс Харпер, чем глубоко его поразила такими словами.

Сам Ридли считал правосудие смыслом и направляющей своей жизни, он жил в соответствии с простой формулой: «Да воздастся каждому по делам рук его», а теперь кто-то уверяет его, что правосудие не есть направляющий вектор, а лишь рудимент чего-то другого, более важного.

Он такого не понимал...

Он вообще не понимал женщин, особенно плачущих.

Особенно будучи страстно влюблен и как будто отчасти сделавшись глупым и недалеким.

Это было странное чувство, любовь, не поддающееся логическому анализу и все-таки, несмотря ни на что, невероятно приятное, словно удобная шаль, повязанная на шею. И согревающая в мороз...

… А теперь будто удавка, затянутая на шее.

Он отвел взгляд, не желая глядеть на мисс Харпер, и захотел оказаться подальше от этого места, в котором снова видел её. Пусть бы снова терзаться мыслями «Почему?», чем сидеть, слушая ее голос и воочию лицезрея тонкий профиль с красиво очерченными губами, прежде шепчущими ему о любви, а теперь будто отчасти проклинающими.

И лгущими.

О да, эта женщина не такая святая, какой хотела б казаться! Он понял это потом, когда она трусливо сбежала, отбросив его, как испорченную перчатку. И, наверное, был даже рад, что избежал самой важной ошибки: брака с обманщицей. И мечтал многое вменить ей в вину, но... увидев ее, не сумел.

Жалкий слабак!

– Господа, – снова воззвал к ним Фальконе, – давайте вернемся к сути обсуждаемого вопроса и поговорим вот о чём: какой была первая версия прибывшей к де Моранвиллям полиции. Кого они заподозрили в первую очередь?

– Лакея, – произнес Джек. – Одного из последних нанятых де Моранвиллями слуг. Тот, как выяснилось впоследствии, подделал рекомендательное письмо, а до этого подвязался в Эст-энде в одном сомнительном заведении, чей хозяин не брезговал ни убийствами, ни похищениями людей. Именно потому инспектор Брандер предположил, что мальчика собирались похитить...

– А предположив, так в этом уверился, что перестал замечать прочие вещи, – вставил инспектор, и Джек, смутившись, кивнул.

– Да, со временем, когда версия с похищением не дала никаких результатов, вспомнили о заляпанном кровью платье мисс Харпер... – продолжал он. – О нем ненароком упомянула допрашиваемая полицией прачка. Тогда на это не обратили внимания, но потом, когда стало известно, что гувернантка не явилась на свидание с женихом, этим фактом заинтересовались.

Аманда спросила:

– Но какие резоны могли быть у гувернантки, чтобы избавиться от ребенка, да еще таким страшным, варварским способом? К тому же, ее неспроста задержали вне дома... Кто-то знал, что она в этот вечер свободна, и воспользовался моментом. Брандер не мог этого не понять...

Ридли знал, что ведет себя совершенно несдержанно и жестоко, но удержать себя не умел. Вся желчь, копившаяся годами, теперь выходила толчками, как кровь из разорванной раны...

– Ну что же, мисс Харпер, расскажите миссис Уорд, почему инспектор Брандер усомнился в вашем рассказе, – язвительно кинул он, обращаясь к бывшей невесте.

Та сидела, опустив голову, но при этих словах вскинула взгляд и пристально на него посмотрела. И столько было в нём боли и сожаления, и прочувствованной вины, что Ридли стало не по себе... Мог ли он все-таки ошибиться на ее счет? Или... мисс Харпер опять играла в игру?

– Я знаю, что повела себя глупо, инспектор, что, испугавшись, наговорила не то, что должна была, но прошлого не исправить, и я прекрасно это осознаю. – После этого она перевела взгляд на остальных участников сцены и продолжила говорить: – Когда мальчика нашли мертвым, а в дом явилась полиция и начала опрашивать домочадцев, я испугалась, что мой рассказ о прогулке по ночным улицам вызовет только вопросы и недоверие, а потому... просто по глупости, полагаю, сказала, что провела вечер со своим женихом. Мне показалось, что это хорошее алиби, подтверждавшее, что я не причастна к случившемуся, и я совсем не подумала, что инспектор захочет проверить его. А он, конечно, проверил и... выяснил, – она мазнула торопливым взглядом по Ридли, – что на свидание в этот вечер я не явилась...

– Мисс Харпер, благодарю, что согласились ответить на наши вопросы. Опять.

Инспектор Брандер, высокий, с пышными бакенбардами и черноглазый, как ласка, источал непривычное дружелюбие.

– В прошлый раз я рассказала вам всё, что знала, инспектор. Не понимаю, зачем потребовалось опять... – Она смолкла под немигающим, полным тайного знания взглядом.

– И все-таки повторите, что говорили тогда, – улыбнулся Брандер, демонстрируя мелкие, острые зубы. Точно ласка.

– Но...

– Вы... якобы... встретились с женихом в Стрэнде и провели вечер вместе, просвещаясь докладом мистера Гальтона. Так?

– Д-да.

– Вы уверены, мисс? – Голос вкрадчивый, тихий.

– Я...

– Подумайте прежде, чем отвечать. Как бы я не решил... что вы обманываете меня... – Это «обманываете» Брандер прошипел прямо в ухо, склонившись к ней со спины, и Розалин обдало предательским жаром.

– Я... я не понимаю, инспектор, – пролепетала она. – Что вы хотите узнать от меня?

– Правду, мисс Харпер. Где вы действительно провели вечер пятнадцатого числа... И с кем, что тоже немаловажно. У вас были пособники? Вы сговорились, и он удушил мальчика по вашему наущению? Признавайтесь, мисс Харпер, отпираться бессмысленно: мы знаем, что на свидание с женихом вы не явились. Он сам сказал нам об этом!

– Я... я... все было совершенно не так. Как вы можете обвинять меня в чем-то подобном?! Я любила Анри.

– … Но отца его, мистера де Моранвилля, любили сильнее, не так ли?

– Что?

– Вы влюбились в де Моранвилля, мисс Харпер, и желали прибрать к себе и мужчину, и деньги. Не отпирайтесь: и так все понятно.

– Абсурд! – Она вскочила на ноги, дыша праведным негодованием, но тяжелая мужская рука, надавив на плечо, понудила ее сесть.

– Садитесь, мисс Харпер, нам еще много о чем нужно поговорить. Вот хотя бы о платье, отстирать следы крови с которого вы тщетно пытались...

Розалин показалось, что она задыхается, застегнутое под горло, её тёмно-зеленое, строгое платье будто душило ее. Она схватилась за горло...

– Вы ведь не можете в самом деле считать, что я...

– Влюбленные женщины совершенно безжалостны, вам ли не знать.

– Но у меня есть жених! У нас скоро свадьба.

– Женщина ищет, где лучше, мисс Харпер. Де Моранвилль видный, влиятельный человек, к тому же, богатый, конечно, он лучше молодого инспектора без гроша за душой...

– Я люблю своего жениха.

Инспектор Брандер растянул губы в улыбке.

– И потому вы ночами наведывались в спальню хозяина?

– Ложь! Грязный навет.

– Такой же «лживый», как ваш рассказ о свидании с женихом?

Платье душило пеньковой удавкой, затягивалось на шее все туже и туже. Розалин мнилось, вот-вот откроется люк, и она, не сумев даже вскрикнуть, засучит в пустоте своими ногами...

– Я не... я не... ходила ни к кому в спальню... Я честная девушка. Я...