Катерина Врублевская - Дело о пропавшем талисмане
Картина, представшая перед нашими глазами, поражала воображение. Вокруг все покрывал снег. В нем утонули парковые дорожки, у скульптур перед входом торчала лишь голова, а ведь они стояли на пьедестале высотой в аршин, не менее. На крыше бельведера выросла огромная шапка, его мраморные колонны словно наполовину уменьшились в высоту — были засыпаны снегом. Липовая аллея сверху казалась покрытой снегом по самые кроны: невозможно было разглядеть стволы, а ветви и сучья клонились под тяжестью, упавшей с неба. Деревню вдали я опознала только по тоненьким струйкам дыма, поднимающимся вверх сквозь снежные холмы, в которые превратились крыши крестьянских изб.
— Мы заперты! — прошептала Ольга. — Боже мой! А как же отец?
«А как же слуги?» — подумала я мрачно, но вслух не произнесла. Интересно, кто теперь всех нас накормит и придет ли горничная Груша с кувшином горячей воды? На снежной равнине ни одного следа. Значит, никто к нам не пробрался сквозь заносы. Деревня в низине, ее засыпало еще сильнее. Если уж у особняка на горе снег завалил двери, то что говорить о тамошних жителях! Да что слуги? У нас покойник в доме непогребенный, его же по всем христианским законам отпеть и в землю опустить надо. Но прежде выяснить, от чего случилась смерть. Где же выход из сложившейся ситуации?
Выход засыпало снегом — и в прямом, и в переносном смысле…
— Ольга, накиньте платок, простудитесь, — сказала я девушке. — Я провожу вас до вашей комнаты.
— Не надо, я сама, — дернула она плечами, но накинула платок и вышла из комнаты. Я облегченно вздохнула и опустилась на кровать. Надо было думать об утреннем туалете, да и в желудке посасывало, несмотря на обильный ужин накануне.
Взяв щетку для волос, я принялась с удовольствием расчесывать свои спутавшиеся локоны, накрученные вчера домашней цирюльницей. Никакого терпения не хватало: я дергала несчастные волосы, которым не помешало бы тщательное мытье, и рассуждала о быстротечности красоты. Но мне пришлось прервать свое занятие, так как из коридора донесся жуткий вопль.
В чем была: в капоте, надетом на ночную сорочку, в комнатных туфлях и с щеткой в руке, я выбежала в коридор и обнаружила трясущуюся от страха Ольгу. Увидев меня, она неожиданно закрыла глаза и сползла по стеночке на пол, а из соседней со мной комнаты выглянула, мелко крестясь, Елена Глебовна и наклонилась над лежащей Ольгой.
«Да что ей неймется? — раздраженно подумала я. — Неужели привидение увидела?»
Больше всего на свете мне хотелось сейчас найти туалетную комнату, а не бегать за истеричной девицей.
Заглянув в комнату, я обомлела: в узкой девичьей постели лежал мертвый Алексей Юрьевич Мамонов с развороченной грудью. Кровь из страшной раны уже запеклась на полу. Алые брызги покрывали стены, мебель и занавеси.
Мне стало дурно. Ощутив порывы к извержению желудка, я, шатаясь, покинула страшное место и прохрипела, обращаясь к Елене Глебовне: «Туалетная комната…» Она, не совладав с трясущимися губами, показала мне пальцем направление, и, открыв дверь, я обнаружила за ней премилую умывальню, отделанную голубым фаянсом. Но мне было не до красот новейших удобств, устроенных Иловайским, я просто облегчила душу, извергнув из себя остатки вчерашнего роскошного ужина пополам с желчью.
Умывшись и приведя себя немного в порядок, я выглянула наружу. В коридоре собралась возбужденная толпа. Тихонько прикрыв дверь умывальной комнаты, я вышла и присоединилась к обсуждающим трагическое событие. Все мгновенно прекратили разговаривать, и со всех сторон в меня вперились суровые и недружелюбные взоры. Ощущение было, словно восхожу на аутодафе.
Молчание нарушил Пурикордов. Он стоял, запахнувшись в широкий бархатный шлафрок густого винного цвета, на лоб свешивалась кисточка ночного колпака. Под глазами висели серые мешки от вчерашних неуемных излияний.
— Откуда вы взялись, Аполлинария Лазаревна? — хмуро спросил он. При этих словах Марина пытливо посмотрела на меня, а Карпухин выпятил грудь, словно собрался идти на меня в атаку. Позади, взявшись за руки, стояли супруги Вороновы: он — полностью одетый, словно и не ложился, она — в чепце и длинном платке с кистями.
— Из туалетной комнаты, — ответила я. — Приводила себя в порядок. Мне сделалось дурно, когда я увидела несчастного Мамонова.
— А где вы были раньше? — продолжал допрашивать меня со всем пристрастием Пурикордов. — Уж не рядом ли с Алексеем Юрьевичем?
— Прекратите, г-н Пурикордов, — резко ответила я ему. — Понятно, что ваши чувства напряжены, точно так же, как и у всех присутствующих здесь. Но это не дает вам право обвинять меня только на основании того, что вы все увидели меня позже. Ничто не мешает мне высказать вам в лицо те же самые претензии. Докажите, сударь, что вы не убивали молодого человека.
— Ну, знаете! — зашелся от негодования скрипач. — Так атаковать ни в чем не повинного человека? C'est ridicule![14]
— И все-таки, Полина, где ты была этой ночью? — мягко, чтобы не вызвать моей ответной эскапады, спросила Марина, но в ее голосе было столько плохо скрываемого любопытства, что я не сдержалась.
— В своей постели. Вместе с ней, — и я показала на плачущую Ольгу, которую держала в объятьях Елена Глебовна.
Мои слова, сказанные в запальчивости, произвели совсем не то впечатление, на которое я рассчитывала. Мне казалось, что тем самым Ольга, как дочь хозяина дома, обеспечит мое алиби, но меня поняли превратно: Марина ахнула, Карпухин усмехнулся, Вороновы переглянулись, а Пурикордов нахмурился еще сильнее.
— Да вы не так поняли! — вскричала я, прижимая руки к груди. — Просто Ольге было холодно, она плакала от горя, что потеряла отца. Я услышала ее плач, забрала к себе и, чтобы она не замерзла, успокоила ее.
— И как, позвольте узнать, вы ее успокаивали? — влез в разговор Карпухин.
— Иннокентий, прекрати, — одернула его Марина.
— А что? — деланно удивился он. — Я слышал, что это обычное дело у воспитанниц женского института. Природа требует!
— К твоему сведению, я тоже окончила женский институт! — Иловайская была вне себя. — И твои скабрезные намеки…
Мне надоело оправдываться.
— Хватит, — отрезала я. — Мне надоели ваши попреки. Лучше позовите Анфису с мужем и попросим здесь прибрать.
— Раскомандовались тут, — зашипела на меня Косарева, продолжая гладить Ольгу по голове. — Будто хозяйка в доме.
Не отвечая на сей злой выпад, я отвернулась от любопытных не в меру зевак и, собрав все свое мужество, шагнула в комнату.
На лице Мамонова навсегда остановилась легкая улыбка. Одна рука свесилась вниз, другая — вольготно лежала на подушке. И если бы не страшная рана на груди, он напоминал счастливого любовника, предвкушающего встречу с возлюбленной.
Подойдя к кровати, я взялась за край одеяла и откинула его. Мамонов лежал голый, в одной только короткой рубашке, заскорузлой от высохшей крови, и зрелище мужского естества так неприятно меня поразило, что я дернула одеяло назад, дабы никто из присутствующих не заметил его наготы, и от этого движения на пол с глухим звуком упал уже знакомый всем присутствующим дуэльный пистолет.
— Достал-таки! — в комнату бочком протиснулся Воронов и поднял с пола пистолет.
— Что вы имеете в виду? — высокомерным, но слегка дрожащим голосом вымолвил Карпухин. — Как понимать ваши слова?
— Да так и понимать, — усмехнулся Воронов. — На дуэли промахнулись, хорошего человека до смерти довели, у него от страха сердце разорвалось, а теперь уж не промахнулись-то с двух шагов.
— Да вы!.. — кинулся молодой человек к Воронову. Мы с Пурикордовым, бросив осматривать комнату, кинулись, чтобы оттащить от купца обезумевшего от гнева и отчаяния Карпухина. — Второй раз за последние сутки! — кричал он. — Как можно?! Что вы себе думать позволяете? Считаете меня убийцей лишь потому, что этот злосчастный пистолет нынче находился в моих руках? Не убивал я! И откуда мне было знать, что Мамонов проведет ночь в постели этой недотроги? Тихони! Глазки долу опускала, слова молвить боялась, а по ночам вот что выделывала! Может, она его и убила, а потом в теплую постельку гостьи нырнула, продолжить любострастничать. После теплой крови оно ох как хочется! Истинная дочь своего папеньки!
— Замолчите, презренный! — крикнула Ольга, дрожа не то от холода, не то от возмущения. — Как у вас язык не отсохнет такие мерзости выговаривать? Вы, словно змея, вползли к отцу. Он пригрел вас в память вашей покойной матери. А какова благодарность? Наставили отцу рога да вдобавок послужили причиной его смерти!.. Испугали благодетеля выстрелом!
— Нет, вы только посмотрите на нее! — удивленно произнесла Марина. — У самой мужчина в постели, а на других поклеп возводишь.
Продолжить ей помешали появившиеся в коридоре цыганка Перлова и растрепанный Гиперборейский. В их поведении было некая общность, позволявшая предположить, что ночь они провели вместе. Лицо певицы, со стертыми следами пудры и сурьмы, уже не выглядело азиатски загадочным, как накануне, а представляло собой нечто вроде пеклеванного теста, несколько сдувшегося.
