Эдвард Марстон - Голова королевы
Джилл поднялся.
— За сим вынужден проститься, — поклонился он сухо.
— Приятного дня, Барнаби.
— И помни, что я тебе сказал. В жизни Лоуренса нет женщин, кроме тебя.
Но по тону было понятно, что очень даже есть. Убедившись, что Фаэторну устроят головомойку, как только он появится, Барнаби Джилл удалился. Шагая по улицам Шордича, он мечтал, какие бы удовольствия сулило ему обучение Ричарда Ханидью владению мечом и кинжалом. Да, в один прекрасный день его мечты станут реальностью.
Марджери тем временем принялась за домашние заботы. Она как раз отчитывала служанку, когда раздался громкий стук в дверь. На пороге появился запыхавшийся Джордж Дарт. Марджери смерила его взглядом, под которым тщедушный смотритель сцены сжался от страха.
— Ты чего такой шум поднял? — потребовала она объяснений.
— Меня прислал мистер Брейсвелл.
— Зачем?
— За Диком Ханидью.
— Он уже ушел.
— Вы уверены, миссис Фаэторн? Он не явился на тренировку. Мистер Брейсвелл прождал больше часа.
— Я слышала, как мальчик ушел около десяти, вместе с остальными.
Марджери нахмурилась, пытаясь разрешить загадку, а потом схватила Дарта за руку и потащила за собой.
— Мы скоро все выясним, — пообещала она.
Дойдя до площадки второго этажа, она поднялась по маленькой лесенке. Когда Ричард Ханидью впервые появился в их доме, его поселили в комнату к остальным ученикам, но те по ночам измывались над ним, и Марджери отселила бедняжку на чердак.
— Дики!
Она распахнула дверь, но в комнате никого не оказалось.
— Дики!
— Куда он мог подеваться, миссис?
— Здесь его нет, как видишь. Дики!
Третий крик остался без ответа. Откуда-то раздался приглушенный стук.
— Вы слышали?
— Тсс!
Стук повторился. Марджери вышла в коридор и вскоре обнаружила источник звука. Под навесом крыши был сделан маленький чулан, и его грубая деревянная дверь тряслась от ударов. Марджери рывком распахнула ее.
— Дик!
— Господи! — ахнул Дарт.
Ричард Ханидью не мог им ответить. Совершенно обнаженный, он лежал связанный, с кляпом во рту, на куче постельного белья, хранившегося в чулане. Глаза расширились от ужаса, щеки густо покраснели от стыда и напряжения. Он сбил себе пятки в кровь, пока молотил ими в дверь.
Марджери прижала Ричарда к груди, как собственным сына. Пока она раздумывала, как наказать за эту выходку остальных мальчишек, ей пришла в голову одна мысль, от которой перехватило дыхание: а что, если бы бедняжку Дика первым нашел Барнаби Джилл?..
Александр Марвуд не испытывал, угрызений совести. Он как-никак хозяин популярного постоялого двора, забот полон рот, не говоря уже о том, что ворчливая жена донимает своими распоряжениями. В его обязанности не входит оберегать от потрясений незнакомых женщин. Когда пришла Сьюзен Фаулер, он просто сказал все, как есть.
— А что такого? — безмятежно спросил Марвуд.
— Ну, стоило соблюсти хотя бы элементарные приличия, — ответил Николас.
— Фаулер умер. Ему уже не поможешь.
— Но можно помочь его вдове.
— Я сообщил ей правду.
— Вы сделали ей больно.
— Кто меня осудит?
— Я.
Лицо Марвуда, как обычно, сморщилось от беспокойства, но на нем не отразилось ни намека на сожаление. Этот человек любил чувствовать себя несчастным, и ему нравилось приносить плохие вести.
Еще раз пристыдив Марвуда напоследок, Николас Брейсвелл повернулся и пошел по своим делам, но далеко уйти ему не удалось. Путь преградила знакомая фигура.
— Доброе утро, мистер Бартоломью.
— Здравствуйте, Николас.
— Не думал, что снова вас здесь увижу.
— Времена изменились, — признался писатель. — Я пришел к вам с одной просьбой. Знаю, что вы мне не откажете.
— Сделаю все, что в моих силах, сэр.
Роджер Бартоломью вытащил рукопись, которую держал под мышкой, и протянул Николасу с таким благоговением, словно это было святое писание. Юный ученый вздохнул, а потом выпалил:
— Я хочу, чтоб вы показали рукопись мистеру Фаэторну.
— Новая пьеса?
— Намного лучше прежней. Если вы убедите Фаэторна просто прочесть, уверен, он оценит ее по достоинству.
— Но мы сейчас ничего не покупаем, — объяснил Николас, — берем из старых запасов. «Уэстфилдские комедианты» ставят всего шесть-семь пьес в год.
— Попросите его прочесть, — настаивал Бартоломью. — Пьеса называется «Враг разбит» и рассказывает об испанской Армаде. Это прославление нашей великой победы.
— Может, и так, мистер Бартоломью, но… — Николас искал способ отказать, не обидев при этом автора. — Многие авторы черпают вдохновение в нашей победе и пишут драмы, действие которых разворачивается на море. Вот Эдмунд Худ как раз сочиняет для нас пьесу на ту же тему.
— Но моя-то лучше, — настаивал Бартоломью.
— Возможно, сэр, но мы подписали контракт на «Победоносную Глориану». Вы думали о том, чтобы предложить ваше произведение другой труппе? Возможно, вам повезет в другом месте.
— Главная роль написана специально для Лоуренса Фаэторна, — убеждал Бартоломью. — Это будет роль всей его жизни.
— Почему бы вам не попытать счастья в труппе королевы? — гнул свое Николас. — Они покупают больше пьес, чем мы можем себе позволить. И вустерцы тоже. Но, разумеется, самой подходящей для вас будет труппа Адмирала.
Роджер Бартоломью изменился в лице. В Оксфорде его обучали греческому, латыни, поэтике, риторике, но ничего не говорили об искусстве лицемерия. Увы, его лицо было открытой книгой, в которой Николас прочел горькую правду. Бартоломью предложил свою пьесу всем лондонским труппам, и везде ее отвергли. Даже в детском театре. «Уэстфилдские комедианты» были последней надеждой молодого драматурга.
Николас понимал, что труппа ни при каких обстоятельствах не купит пьесу, но ему стало жаль Бартоломью, и он решил не разбивать его надежд сразу.
— Я посмотрю, что можно сделать, мистер Бартоломью.
— Спасибо! Спасибо!
— Но ничего не обещаю, заметьте.
— Понимаю. Просто отдайте ему рукопись.
Бартоломью с благодарностью сжал руку суфлера и засеменил к выходу. Николас взглянул на список действующих лиц. Одного только этого было достаточно, чтобы понять: в таком виде пьесу ставить нельзя. Возможно, правильнее было бы поберечь автора от язвительных комментариев, которые наверняка станет отпускать в его адрес Фаэторн, но Николас дал слово — и сдержит его.
Он прошел во двор — убедиться, что к утренней репетиции все готово. При виде Николаса рабочие сцены замолчали и тут же занялись делом. Сэмюель Рафф в углу разговаривал с Бенджамином Кричем, еще одним актером труппы. Николас поманил Раффа. После визита Сьюзен Фаулер у Николаса не было возможности поговорить с ним.
В голосе Раффа звучало удивление.
— Уилл Фаулер женат? Поверить не могу! Он и словом не обмолвился. Правда, мы давно уже не говорили по душам. Ай да Уилл! Никогда не думал, что он способен на такой поступок. Жениться! Да еще на такой молоденькой девушке!
— Да, это тяжелое испытание для нее.
— Она все еще у тебя, Ник?
— Сегодня уезжает в Сент-Албанс. Сьюзен в хороших руках. Ее проводит… э-э… мой близкий друг.
Анна Хендрик относилась к девушке по-матерински и помогала пережить первые, самые тяжелые дни. Она ведь и сама была вдовой и знала не понаслышке, какую горечь испытывает сейчас Сьюзен. Правда, Анна могла лишь догадываться, как чувствует себя женщина, мужа которой зарезали в драке. Николас растрогался, увидев, как близко к сердцу приняла его подруга беду юной гостьи, и проникся к Анне еще большей симпатией. В самом Николасе, к его удивлению, тоже проснулись отцовские чувства.
— Ты знаешь, где живет эта девушка? — вдруг спросил Рафф. — В один прекрасный день я, возможно, окажусь в ее родном городе. Все может быть, если не брошу этот адский труд. — Мрачная улыбка скользнула по губам актера. — На самом деле мне просто любопытно. Женщина, которая вышла замуж за Уилла Фаулера, должна обладать исключительными качествами. С ним непросто ужиться.
— Это точно. Он когда-нибудь обсуждал с тобой вопросы религии?
— Только когда был навеселе и богохульствовал.
— А ведь он был католиком.
— Что?! — Это известие буквально оглушило Сэмюеля. — Быть того не может! Невероятно!
— Как и его женитьба.
— Но он никогда и вида не подавал!
— Он был актером, Сэм. Он искусно притворялся.
— Но католицизм…
Рафф потрясенно качал головой. Жизнь в театре сделает мужчину каким угодно, но только не набожным, особенно если речь идет о запрещенной вере, последователей которой до сих пор казнят как изменников родины. Сэмюель был поражен. Столько лет дружить с человеком — и только после его смерти узнать, что дружба строилась на лжи…
