Жан-Франсуа Паро - Убийство в особняке Сен-Флорантен
Николя отметил, что в этом вопросе мнение герцогини полностью совпадало с мнением ее супруга.
— Я ненавижу слуг, сударь, — продолжала она, — ненавижу их так называемое усердие, от которого одни только неприятности! Они служат кое-как и постоянно жалуются! Им никогда в голову не приходит оценить наши о них заботы. Собственно говоря, если они и прислуживают нам, то лишь потому, что Господь волею Своей ввергнул их в рабское состояние, дабы они помогали нам в наших немощах, а мы бы заботились об их благе. Честно говоря, постоянно сострадая им, мы зарабатываем для них царствие небесное, как зарабатываем его для себя теми заботами, коими мы их окружаем.
— Сударыня, — промолвил Бурдо, — эти люди обязаны вам своим спасением, а потому вполне могут считать себя привилегированным сословием.
Она смерила его таким взором, словно только что заметила его присутствие.
— Этот господин говорит совершенно правильно. Слуга — это, поистине, баловень фортуны. Стоит бездельнику поступить в услужение в состоятельный дом, как он тотчас в изобилии получает все необходимое для жизни. Каждый день он ест хорошую пищу и пьет вино, у него добротная одежда, чистое белье и теплая постель, где он может вволю выспаться. И все эти блага он получает только за то, что иногда оказывает нам незначительные услуги; все остальное время он предается праздности. Так как, я вас спрашиваю, они могут быть недовольны? Даже когда мы не можем их дозваться или неловкость их становится непереносимой, мы, как внушает мой исповедник, все равно должны обращаться с ними милостиво и снисходительно.
Не обращая внимания на треск сопротивляющегося панье, она рухнула в кресло и принялась раздраженно разгонять веером воздух. Воспользовавшись паузой, Николя промолвил:
— Могу я спросить, сударыня, каким образом вы узнали о событиях, случившихся сегодня ночью у вас в доме?
— Меня разбудил ужасный крик, поднявшийся около шести утра под моими окнами. Надо вам сказать, я очень плохо сплю! Впрочем, кто в такой обстановке смог бы заснуть…
Возведя очи горе, она молитвенным жестом вскинула руки, обхватив сделанную из слоновой кости рукоятку веера.
— По совету своего врача я принимаю Гофманские капли, алтейный сироп и сироп из цветов апельсинового дерева. Когда этих средств не достаточно, мне приходится употреблять нечто более сильнодействующее, а именно смесь эфира со спиртом. Но даже тогда мне удается забыться тяжелым сном только на рассвете. Поэтому, чтобы разбудить меня, надобно шуметь очень громко, как сегодня утром.
— А вы, сударыня, уверены, что шум, разбудивший вас, поднялся именно до шести часов?
— Сударь, я еще способна посмотреть на часы, висящие на стене в моей спальне.
— На улице было темно?
— Темнее темного.
— И что же произошло?
— Моя старшая горничная с безумным видом ворвалась ко мне в спальню и закричала, что в кухне случилось ужасное несчастье.
— Вы помните, что именно она сказала?
— Сударь, у меня не только прекрасное зрение, но и память. Пока я расспрашивала о причинах шума, она, запыхавшись, сообщила мне, что «это должно было случиться» и что «девица Пендрон найдена мертвой в кухне».
— И все?
— Сударь!
— Простите мою настойчивость, сударыня, но мне очень важно в мельчайших подробностях знать все, что относится к этому печальному событию. Ваша горничная упоминала о дворецком?
— О чем вы говорите? Почему она должна была упоминать о нем?
— Потому, сударыня, что его ранили, он потерял сознание и его нашли возле тела Маргариты Пендрон. Есть подозрения, что это он убил горничную, а потом пытался убить себя.
Услышав эти слова, герцогиня де Ла Врийер удивилась, и, похоже, искренне, — если, конечно, забыть о том, что искусством скрывать свои чувства она владела в совершенстве. Николя посмотрел на часы, висевшие над камином.
— После того как старшая горничная сообщила вам об убийстве, вы видели ее еще раз?
— У нее все из рук валилось, — ответила герцогиня, — и я отправила ее отдыхать. Эти люди совсем не умеют владеть собой! Другая моя горничная спит в комнатке возле моей спальни. Когда я снова легла, я слышала, как из Версаля вернулся герцог. Его карета так грохочет! Я проснулась в полдень, и другая горничная помогла мне одеться.
— Как ее зовут?
— Жанетта.
— А дальше?
— Вы смеетесь, сударь? Неужели вы думаете, что я стану забивать себе голову именами слуг?
— Однако, сударыня, мне показалось, что имя Маргариты Пендрон вам знакомо!
— Возможно, сударь. Моя старшая горничная называла ее имя.
— А как зовут вашу старшую горничную?
— Эжени.
— Жанетта обсуждала с вами трагедию, разыгравшуюся сегодня ночью?
— Каким образом? Она же ничего не знала! Она не покидала моих апартаментов и ни с кем не виделась.
— Сударыня, могу я спросить вас, что означали слова, произнесенные вами в начале нашего разговора: «Это должно было случиться»?
Герцогиня встала и резким движением сложила веер, издавший при этом звучный щелчок. Выражение ее лица внезапно стало жестким.
— Разумеется, сударь. Я просто повторила выражение Эжени, без всякой задней мысли.
— Я в отчаянии, сударыня, что приходится нарушать законы вежливости, — не унимался Николя, — но, напомню, вы еще добавили: «Я давно это предчувствовала».
— Сударь, не настаивайте. Дома, где пренебрегают заповедями Господа, не избегут тяжести длани Его.
— Такие дома не редкость, сударыня. Неужели вы считаете, что на основании такого заявления магистрат, будь он судья или прокурор, сможет вынести приговор по делу об убийстве?
— Вы мне угрожаете? В моем собственном доме? Вы забыли, с кем говорите, сударь?
— Я всего лишь призываю вас к осмотрительности.
— Хватит. Я знаю, что мне делать.
Подхватив обеими руками юбку, она, шурша шелками, торопливым шагом покинула кабинет. Николя вздохнул. Чем выше положение человека, тем больше он пренебрегает законом и правосудием.
— Какая несговорчивая особа! — проворчал Бурдо.
— Будем к ней снисходительны, — отозвался Николя. — Вспомним, какую жизнь она ведет. Герцог отнюдь не подарок, и ей пришлось многое вытерпеть. Тем более что недомолвки ее весьма красноречивы. Интересно, связывает ли она случившуюся в доме трагедию с нынешними отношениями между слугами?
— Хотелось бы узнать, — ответил Бурдо, — что она имеет в виду, когда говорит о пренебрежении заповедями: дебоши ее мужа-министра или разврат, распри и интриги многочисленных слуг. Я не уверен, что эта знатная дама закрывает глаза на поведение прислуги. По утрам она наверняка прислушивается к болтовне служанок, пока те помогают ей совершить туалет.
— Что ж, посмотрим. А сейчас сходите за обеими горничными. Прованс вам поможет их найти. Он наверняка слоняется в коридоре где-нибудь неподалеку. Дабы в любую минуту быть к моим услугам!
Дрожа, как на морозе, Николя подошел к камину, где гудел огонь. Бурное пламя не грело, а лишь иссушало горло и при приближении обжигало бедра. Какое, однако, странное дело! Несмотря на жестокость, с которой совершено убийство, причины его, на первый взгляд, кажутся весьма банальными. Все говорило о том, что речь шла об обычных любовных шашнях между состарившимся ловеласом и юной особой. Однако целый ряд деталей не укладывался в рамки собранных показаний, на первый взгляд вроде бы дополнявших друг друга. Он чувствовал, что его хотят заставить поверить в подсунутую ему картину, где, как он подозревал, под одним слоем краски скрыли и старые царапины, и свежие. И кто этот странный беглец, разгуливавший в темноте по особняку Сен-Флорантен и оставивший свой кровавый след на карнизе портала?
Из состояния задумчивости его вывел Бурдо, явившийся в сопровождении женщины в переднике и чепчике. Взглянув на нее, Николя немедленно задался вопросом, зачем она старается выглядеть старше своих лет и скрывает свою привлекательную внешность. Видимо, в этом доме принято не пробуждать сравнений с герцогиней. Убранные под чепец волосы подчеркивали острые черты правильной формы лица с сияющей, молочного цвета кожей. Из-за тонких, словно специально поджатых губ, щеки выглядели напряженными, свидетельствуя об упрямом и волевом характере. Он попросил женщину сесть, но та, замотав головой в знак отказа, осталась стоять, положив руки на спинку кресла. День близился к концу, наступали сумерки. На лице свидетельницы играли отблески пламени, то озаряя его, то набрасывая трепещущий покров тени. Зная, насколько неловко чувствует себя в тишине свидетель, Николя подождал, пока в комнате смолкли все звуки. Но ему не удалось заметить на ее лице признаков волнения. Только побелевшие пальцы, сжимавшие обитую гобеленом спинку кресла, свидетельствовали, что горничная все же не осталась равнодушной.
