Жозе Душ Сантуш - Кодекс 632
Разрезая нежное мясо, Томаш мысленно вернулся к загадке Тошкану. Таинственная «нинундия» не шла у него из головы. Если она и вправду означает какую-то неизвестную землю, слово «омастоос» непременно должно иметь отношение к этой земле. Но как, во имя всего святого! Один из древнейших памятников шумеро-аккадской письменности называется «Поучения Нинурте». А что если Нинундия это край Нинурты? Насколько Томаш помнил, Нинурта был родом из Ниппура, что в современном Ираке, но, возможно, он был неким непостижимым образом связан с Бразилией? Нет, едва ли. Несмотря на очевидное сходство этих слов, Нинурта здесь был совершенно ни при чем. Сколько Томаш ни пытался их сравнивать, набрасывая разные варианты на фирменных бумажных салфетках, ничего путного не выходило.
Раздосадованный неудачей, Норонья принялся рассуждать о другом: как содержание записки связано с работой профессора? Что общего у Молока и открытия Бразилии? Или Бразилия это и есть Нинундия? Интуиция подсказывала Томашу, что в зашифрованном послании идет речь о революции в истории Великих географических открытий, той самой удивительной находке, о которой Тошкану успел сообщить Молиарти. Но какое отношение Молок имеет к мореплаванию? Может, Тошкану выяснил, что Бразилию на самом деле открыли еще в древности? Это было бы забавно, но для революции в истории Португалии и Нового Света маловато. Нет, решил Томаш. Здесь что-то другое. Даже если ханаанцы и вправду достигли бразильского берега, на историю открытий этот факт не повлияет. Или повлияет? Томаш мучился над загадкой, перебирал возможные варианты, искал решение, пытался поставить себя на место профессора Тошкану, но все напрасно; покойный историк сумел надежно защитить свою тайну.
Запиликал телефон.
— Слушаю.
— Hej! Kan jag га tala med Tomas.[14]
— Простите?
В трубке послышался женский смешок.
— Jag heter Lena.[15]
— Прошу прощения? Не могли бы вы представиться?
— Это я, профессор. Лена.
— Лена.
— Ну да. Я просто проверяла уровень вашего шведского. — Девушка снова хихикнула. — Увы, господин профессор, вам явно нужны дополнительные уроки.
— А, Лена! — вспомнил Томаш. — Откуда у вас мой номер?
— Мне его дала секретарша на факультете. — Лена помолчала. — А что? Мне не следовало звонить?
— Нет-нет, — поспешил Томаш исправиться. — Все в порядке. Просто я немного удивился. Не ожидал вашего звонка.
— Значит, ничего страшного?
— Ну конечно. Как ваши дела?
— Простите, и вправду вышло невежливо. Добрый вечер, профессор.
— Здравствуйте, Лена. У вас все в порядке? Ничего не случилось?
— Все хорошо, спасибо, — заверила Лена и тут же сменила тон: — Профессор, я звоню, потому что мне нужна ваша помощь.
— Я вас слушаю.
— Видите ли, я поздно приехала в Лиссабон и пропустила первые лекции.
— Да?
— И теперь мне не хватает материала, который на них проходили.
— Тогда вам проще всего обратиться к однокурсникам.
— Я и сама об этом думала. Но чтобы как следует постичь ваш предмет, прочесть чужие лекции недостаточно, так ведь? Взять хотя бы клинопись, о которой вы говорили в начале курса. Насколько я поняла, шумеры часто образовывали новое слово соединением двух символов. И эти символы могли объединяться в произвольном порядке.
— Да, что-то в этом роде… Возьмем, к примеру… э-э-э… ну, скажем, «гемме» и «ку». «Гемме» означает «рабыня» в соединении со знаками «сал», то есть «женщина», и «кур», «чужая земля». А знаки «кур», «есть» и «нинда», «хлеб», помещались в символ «ка», означающий «рот».
— Вот это меня и смущает. В каком случае символы соединяются последовательно, а в каком один помещается внутри другого?
— Ну, это зависит от…
— Профессор, — перебила Лена. — Вы же не собираетесь читать мне лекцию по телефону?
Томаш замялся.
— Ну… вообще-то… нет.
— Вы могли бы проконсультировать меня при встрече. Завтра или прямо сегодня, если вам удобно.
— Сегодня? Не получится…
— Тогда завтра.
— Погодите. Ни завтра, ни сегодня. Дело в том, что я в Бразилии.
— В Бразилии? Вы серьезно, профессор?
— Да. В Рио-де-Жанейро.
— Круто! Вы уже были на пляже?
— А как же. Сегодня.
— Здорово? У вас там жарко?
— Тридцать градусов.
— А здесь жутко холодно, даже для уроженки Швеции. — Девушка издала притворно жалобный стон. — Б-р-р. Профессор, неужели вам меня совсем не жалко?
— Конечно жалко! — рассмеялся Томаш.
— Тогда вы просто обязаны мне помочь! — с энтузиазмом воскликнула Лена.
— Я готов. А что от меня требуется?
— Позанимайтесь со мной дополнительно.
— Что ж. Я точно не знаю, когда вернусь, это зависит от того, как пойдут дела; но в понедельник мне надо быть в университете, у меня лекция. Позвоните в понедельник, хорошо?
— Конечно. Большое спасибо, профессор.
— Не за что.
— Знаете, — проговорила шведка с непередаваемой лукавой интонацией. — Мне почему-то кажется, что эти занятия доставят нам обоим удовольствие.
Слово «удовольствие» прозвучало недвусмысленно призывно.
Машина едва тащилась по запруженной транспортом утренней улице, и у Томаша было предостаточно времени, чтобы полюбоваться домами и витринами магазинов, приветливо распахнувших двери покупателям. Ветхие, израненные стены старых зданий выглядели необычайно живописно: изъеденные временем перила, высокие окна, фасады самых невероятных цветов, желтые, розовые, голубые, кремовые. Томаш то и дело узнавал в очертаниях экзотического города влияние португальской архитектуры. Брусчатые тротуары на португальский манер украшал черный геометрический орнамент. Названия у окрестных улиц были упоительные: Пинсе-Неш-де-Оро, Паласио-де-Феррамента, Каза-Оливейра.
— Что это за улица?
— Прошу прощения, сеньор? — Таксист покосился на Томаша в зеркало заднего вида.
— Как называется эта улица?
— Руа-да-Кариока, сеньор. Одна из самых старинных в Рио, почти все дома девятнадцатого века. — Он указал налево. — Видите тот погребок?
Томаш послушно повернул голову; за широко распахнутой дверью можно было разглядеть длинные столы и заставленную бутылками стойку.
— Угу. Бар «У Луиса», стало быть. — Таксист притормозил у ресторана, энергично помахав рукой, чтобы другие машины подождали, пока пассажир полюбуется на памятник старины. — Самый старый погреб в Рио, сеньор. Его открыли в восемьсот восемьдесят седьмом году, и знаете, у него любопытная история. Раньше этот бар назывался «У Адольфа», и здесь подавали лучшую немецкую еду в городе, сосиски не хуже, чем в Германии. Главные интеллектуалы того времени приходили сюда поужинать и пропустить рюмку. — За ними уже наметилась пробка, и водителю пришлось тронуться с места. — Потом началась война, и знаете, что сделали хозяева?
— Ушли в подполье?
Таксист расхохотался.
— Поменяли название.
Машина пересекала проспект Парагвайской Республики. Водитель посоветовал пассажиру посмотреть налево, где возвышалась громоздкая конструкция из стекла и металла.
— Кинотеатр «Ирис», — сообщил он тоном заправского гида. — Когда-то считался самым модным в Рио.
Улица Кариока упиралась в вытянутую прямоугольную площадь. Ее центральную часть занимал окруженный резной оградой сквер; деревья, словно верные гвардейцы, окружали статую всадника, сжимавшего в правой руке какой-то свиток; постамент украшали вооруженные копьями индейцы, восседавшие на спинах крокодилов.
— Где это мы?
— На площади Тирадентеша.
— Так это Тирадентеш? — спросил Томаш, кивнув на венчавший площадь монумент.
Таксист опять рассмеялся.
— Нет, сеньор. Это император дон Педру I.
— Надо же! А почему площадь назвали в честь Тирадентеша?
— Это долгая история. Когда-то это место называлось Цыганским полем. Потом здесь стали наказывать рабов, а площадь стали звать площадью Позорного столба. А когда восстание Тирадентеша подавили, на ней возвели эшафот, где его и казнили.
— Кого казнили?
— Как кого? Тирадентеша.
— А, тогда понятно, — Томаш еще раз окинул взглядом памятник. — А что в руке у дона Педро I?
— Декларация независимости Бразилии, — хмыкнул таксист. — Памятник поставил его сын, дон Педро II. — Он усмехнулся. — Говорят, увидев памятник, он пришел в бешенство. Чувак на лошади получился совершенно непохожим на его папеньку.
Такси объехало площадь и свернуло в узкий переулок. Потом повернуло направо, проехало еще немного и остановилось напротив букинистической лавки. Водитель махнул рукой в сторону перекрестка.
— Вот улица Луиса Камоэнса, сеньор. Читальный зал прямо там.
Томаш расплатился и вышел из машины. Тесный пешеходный переулок вел на тихую улочку под названием Ларгу-де-Сан-Франсишку, главным украшением которой был восхитительный памятник в стиле неомануэлино, немного напоминавший изысканный вариант башни Белем; четыре стройных кариатиды не только поддерживали фасад, но и, казалось, придавали равновесие всему причудливому зданию. Сделав несколько шагов, Норонья застыл на месте, не в силах отвести взор от белоснежных стен. На белом фоне резко выделялись два алых португальских креста ордена Воинов Христовых, точно такие же, как на парусах каравелл шестнадцатого века; крупные буквы над подъездом гласили: «Португальский королевский читальный зал».
