Антон Чиж - Формула преступления
— Откуда же узнали, что Вальсинов мертв?
На это Никита не нашелся, что сказать. Впрочем, как и его напарники.
Дальнейшие расспросы ни к чему не привели. Выстрела никто не слышал, а чтобы мелькнул пистолет — тем более не заметили. Что, в общем, сюрпризом не стало. Родион направился к выходу, но его придержал метрдотель:
— Господин Ванзаров, вы довольны, как вас вчера доставили, жалоб нет?
Вот, значит, какие подробности всплывают из хмельного забытья. Все оказалось проще некуда. Господин чиновник заверил, что всем доволен. Хотя боялся сгореть со стыда.
— В таком случае закрывать нас не будете? Претензии сняты?
Боясь выяснить, чего еще накуролесил в полном беспамятстве, Родион поклялся, что ноги его не будет в «Пивато» в ближайший век. Или дольше. Выскочив на Большую Морскую улицу, он понял, что делать больше нечего. Загадка не раскрыта, и надвигается фуражка городового. Осталась крохотная зацепочка: если кто-то желал Вальсинову смерти, зачем так торопиться? Зачем убивать прямо на свадьбе, рискуя быть пойманным на месте преступления? Ответов не было. А логика молчала.
И тут, засунув руку в карман пиджака, Ванзаров обнаружил смятый листок, список присутствовавших на свадьбе гостей. Буквы наползали одна на другую, строчки шли вкривь и вкось, но фамилии и адреса разобрать можно. Напротив троих накорябаны кривые галочки. Что означают? Он не мог вспомнить. Но интуиция подсказывала начать именно с них.
Темная прихожая пропиталась душным запахом лекарств настолько, что казалось, даже обои источают аромат валерьянки с винным уксусом. К стенам жались короба с хламом, тряпье навалено кучами, так что приходилось внимательно смотреть под ноги, а по углам волновались паруса паутины. Дух запустения и убожества прочно поселился в квартире. Бедность эта была того особого свойства, когда ею гордятся и выставляют напоказ: дескать, смотрите, какие мы нищие, но гордые. И, высоко подняв голову, несем свою нищету. Пусть в лохмотьях, но душа наша спокойна. При этом не желают ударить палец о палец, чтобы заработать на хлеб. С такими бедными, но гордыми Родиону уже доводилось встречаться.
Его проводили в крохотную комнатенку, забитую рухлядью. Давно не стиранные занавески пропускали такой серый свет, от которого и воздух казался серым, впрочем, может быть, он был серым от пыли. В углу комнаты на дряхлом комоде устроилась девица не старше лет восемнадцати. Она не поздоровалась и вообще никак не проявила понимания, что в доме чужие. Только смотрела широко выпученными глазами. С губы медленной сосулькой спускалась густая слюна.
Ванзаров растерялся, не зная, что делать: то ли поклон отвесить, то ли сделать вид, что ничего не заметил. Выручила Елизавета. Утерев слюни, так что голова младшей сестры дернулась, просила садиться. Где угодно. Родион потоптался и остался стоять: касаться этой мебели было неприятно.
— Зачем пришли? — спросила старшая сестра так равнодушно, словно ответ ей был заранее безразличен.
Необходимо быстро оценить, кто перед ним. Портрет получался простой. Елизавете Семеновне наверняка под тридцать. Перспектив на замужество никаких. С таким лицом — как у вялой коровы — ее возьмут только в придачу к очень большому приданому, а приданого нет. Высокая, нескладная, руки словно кривые метелки. Платье все то же, словно она не переодевалась со вчерашнего вечера, — какая-то дешевая черная материя. Но вот голос ее… Этот голос Родион сразу узнал. И вспомнил, для чего метил галочками список.
Откашлявшись, Ванзаров объяснил, что в связи с нежданной смертью господина Вальсинова полиция проводит проверку. Это их обязанность.
Елизавета Семеновна даже бровью не повела, словно не поняла.
— Господин Вальсинов, ваш брат… — начал было Родион.
— Подлец и негодяй, настоящий негодяй, каких еще поискать, — перебила Елизавета и рубанула напрямик: — Мало мерзавцем назвать, настоящая погибель и чума нашего семейства. Вы не думайте, господин полицейский, что мы всегда так жили. Батюшка оставил солидный капитал, добытый честным трудом. Должно было хватить на достойную жизнь. Если бы не этот подлец, которого я и братом называть не хочу. За десять лет спустил все нажитое отцом, и вот с чем мы теперь остались. Вот в каком убожестве влачим жалкое существование.
— Господин Вальсинов играл в карты? Или на скачках?
— «Господин Вальсинов»! — передразнила Елизавета. — Только подумать! Много чести. А спустил — и не знаю на что. На дружков своих и приятелей. Был капитал, и нету. Ничего не осталось. Даже мыши ушли.
— Свадьба должна была поправить материальное положение вашей семьи?
— Какое там! Обещали сущие крохи, и тех еще не видели. Спасибо, что хоть жениху свадебный костюм пошили. А то бы в обносках под венец пошел, негодяй. Мы-то приличные платья получить так и не сподобились.
— Наверно, Ульян Семенович влюбился… — Родион пытался вспомнить фамилию невесты, но не смог. Не доставать же список.
— В Машку влюбился? — презрительно скривила губы Елизавета. — Да они и виделись-то всего ничего. Тоже мне — роман. Как недели три, еще до Пасхи, первый раз к ним поехали, там и увидел невесту. А ему и все равно. Лишь бы деньги получить.
— Ваш брат старше невесты лет на десять?
— На двадцать не хотите?
— Благодарю. Так он сам нашел… невесту?
Елизавета фыркнула:
— Сам он только деньги спускать может. Нет уж, семейство ее расстаралось.
Молодую цветущую девушку выдают замуж за полное ничтожество, при этом добавляют приданое. Невероятная родительская любовь. Прямо-таки беспощадная. В чем же истинная причина свадьбы? Наверняка ответ на этот вопрос подскажет и причину внезапной смерти жениха. А там и до пистолета добраться недалеко. Нет уж, кричать Тухле петухом. Но пока оставалось выяснить самое главное.
— Раз вы не скрываете своего отрицательного отношения к брату… — начал он, — то я вынужден спросить: это вы его убили?
Осмысленная эмоция прорезалась на коровьем лице. Елизавета даже приподнялась:
— С чего же такую глупость сморозили?
— Я находился за аркой и случайно услышал, что кого-то собирались убить. Как видно, замысел удался.
Дама замерла, закатив зрачки чуть не под лоб:
— Ах, это! У вас там, в полиции, все такие дураки? Это я матушке говорила не про Ульку, а про дружка его. Теперь уж точно от него денег не увидит. Все приданое матушка сама в руки получит, таков уговор. И еще раз повторю: теперь он за все расплатится! Пусть сдохнет, гадина.
Родион спросил, о ком, собственно, идет речь.
— Дружок его сердечный, Лёничка Неведомский, тьфу, гадость. Ему Ульяшка все наши денежки перетаскал.
Стараясь вспомнить фамилию из списка, Ванзаров спросил:
— Он был на свадьбе?
— Еще чего! Чтобы всякую мразь за стол пускать. Улька уговаривал, но матушка сказала: через ее труп. Не пустила эту дрянь. И я ей помогла… Долго еще мурыжить будете?
Не желая злоупотреблять гостеприимством такой милой семьи, Родион откланялся и без промедлений направился в дом на Мойке, где проживали родители невесты.
Медная табличка на лакированной двери благородного дуба сообщала, что здесь проживает «Столетов М. П.», как раз тот, кого пометила всезнающая галочка.
Открыла горничная в чистом переднике, узнала, чего изволит гость, и сообщила, что хозяина дома нет, но госпожа Столетова может принять.
Отчий дом невесты отличался не только богатством, но и тонким вкусом. Мебель, обои и украшения подобраны с большим изяществом. Поменять такую квартиру на собачью конуру с тараканами — на такое способна только безгранично слепая любовь. Никакое иное сумасшествие подобного не осилит. Но ведь любви-то и в помине не было. Что заставило молодую барышню пойти на такой сумасшедший поступок? В этом вопросе логика немного пасовала. Но пока было не до нее.
Гостя встретила безутешная теща в модном платье, сверкающем атласом и с глубоким вырезом. Прошедшие сутки не оставили на ее лице и тени пережитого. Евгения Павловна (Родион проверил имя по шпаргалке) хорошела свежестью и казалась моложе своих лет, вот разве что шея немного выдавала возраст. Пахло от прекрасной тещи чем-то одуряюще-нежным, от чего несчастное сердечко юного мужчины, а не только чиновника, слегка вздрогнуло. И вот так всегда с красавицами: трудно думать о деле, когда такая женщина смотрит на тебя очаровательными глазками. Так, опять отвлеклись…
Полноватый юнец в пиджаке с оторванной пуговицей был окинут быстрым взглядом, милая улыбка стала ему вердиктом.
— Полиция? Зачем к нам пожаловала полиция? — спросила Евгения Павловна и протянула ручку для поцелуя.
Застенчиво краснея, Родион уткнулся кончиком носа в ароматные пальчики, еще больше засмущался и отпрянул назад. Задыхаясь от застенчивости, назвался длинно и полно. Та же ручка указала на кресло, обитое шелком в мелкий цветочек. Родион сел на краешек, а госпожа Столетова опустилась в другое кресло, спиной к окну.
