Паренек из Уайтчепела (СИ) - Бергер Евгения Александровна
Жизнь бурлила потоком, не замирая ни на секунду...
– Наш поезд до Цюриха отходит через два с половиной часа, – сказал Ридли, сверившись по карманным часам. – Желаешь перекусить? – осведомился с толикой жалости, замаскированной под насмешку.
Джек замотал головой.
– От одной мысли о пище у меня скручивается желудок, – произнёс он. – Мне кажется, я больше ни крошки в рот не возьму!
– А это мы ещё посмотрим, – хмыкнул Ридли и, отправив носильщика с чемоданами на вокзал «Кале-Вилль», подхватил Джека под руку и повел его на прогулку по городу.
День выдался солнечным, но не теплым. С Ла-Манша тянуло промозглой сыростью, солью и, как ни странно, отголосками старых дел, читанных Джеком в последнее время.
Раскланявшись с розовощекой француженкой, тщетно пытавшейся усмирить двух малышей в морских курточках, Джеку припомнился шестилетний Анри де Моранвилль, убийство которого так и не было официально раскрыто. Он представил, как тот точно так же скачет вприпрыжку, улыбается, тянет за руку свою гувернантку...
Кем нужно быть, чтобы убить маленького ребенка?
Нет, Джек, конечно, много раз слышал, как те, кого во Франции именуют «putain», избавляются от младенцев, бросая их в Темзу или удавливая подушкой, но этих женщин, пусть даже такое нельзя оправдать, воспитали нужда, аморальность и безысходность. Но что двигало той, что убила чужого ребенка без каких-либо серьезных причин? Или эти причины так и остались им неизвестны…
– О чем задумался, Джек? – спросил Ридли, отвлекая его от созерцания моря и собственных мыслей.
Джек подумал солгать, увести разговор на другое, но правда выпорхнула сама:
– Об убийстве маленького Анри, сэр. Гадаю, кем нужно быть, чтобы лишить его жизни... Еще и столь варварским способом.
Черты лица Ридли мгновенно отяжелели, и он весь словно ссутулился.
– Я тоже много думал об этом, – признался он, – очень много, Джек. И, полагаю, ты согласишься со мной: удавить ребенка подушкой было бы много легче, чем сделать это руками.
– Соглашусь, сэр.
– И все-таки гувернантка вывела его в сад... Так неужели мисс Харпер была каким-нибудь монстром?
– Не могу знать, сэр. Я не был знаком с ней...
– А вот мне привелось... – не глядя на собеседника, признался вдруг Ридли.
Джек искренне удивился.
– Вы знали мисс Харпер?!
Над их головами пронеслась огромная чайка, прокричала тревожно и грустно.
Губы Ридли изогнула улыбка, невеселая, злая, как порыв сильного ветра над морем.
– И очень близко. – Теперь он смотрел Джеку в глаза. – Наша свадьба должна была состояться через месяц после случившегося убийства у Моранвиллей.
Джек сглотнул, осмысливая услышанное, и поежился под препарирующим его взглядом инспектора. Не в тот самый момент, но позже Джек понял, почему собеседник так смотрел на него: с безжалостностью к собственным чувствам он считывал реакцию Джека, чтобы снова и снова убеждать себя самого в порочности бывшей возлюбленной. Его, Джека, ужас, презрение, осуждение – всё могло быть использовано против неё, но он неожиданно испытал только жалость... к мужчине напротив. Когда-то влюбленному, хоть в это с трудом верилось, и до сих пор не забывшего это...
– Сэр, я и не думал... не знал... Я...
– Перестань лепетать, Джек: ты не девица из кордебалета, – Ридли грубо одёрнул его, явно рассерженной этой жалостью. – Да, мисс Харпер была мне невестой, – жестко произнёс он. – И да, она собиралась оставить работу, чтобы подготовиться к свадьбе, на той самой неделе... Стоило ей послушать меня и уйти на день раньше... Но это в прошлом, – сам же себя оборвал он, – и никакие «кабы» да «если» ничего не изменят. Я и говорю тебе это только лишь потому, что ты всё равно узнаешь правду со временем, и лучше пусть от меня... – Ридли снова ожёг собеседника взглядом. – Мы едем, чтобы встретиться с Розалин Харпер, Джек. Для тебя это проблема? – заключил он совсем неожиданно.
– Сэр... я не смею судить поступки людей, о причинах которых знаю так мало...
– Брось, Джек, скажи прямо: ты осуждаешь меня?
– Нет, сэр, не осуждаю.
Ридли язвительно хмыкнул:
– Благородный босяк. Чего еще от тебя ожидать?
Джек понимал, что жалит инспектор не со зла – защищается, не желая показать уязвимость. Видать, эта Харпер глубоко занозила его сердце... Так и сидит отравленным жалом в душе. Припомнился подслушанный разговор Ридли с миссис Уиггинс в Хартберне: «Так ты все так же один... все так же тоскуешь?» Она тогда сказала о женщине, которую видели в Монреале, но инспектор не захотел о ней говорить.
Теперь Джек понимал почему...
– Прости, Джек, – прозвучало вдруг совсем иным тоном. – Несносный характер. Говорю не то, что хочу... – Большая ладонь легла ему на плечо и несильно сжала его.
– Я понимаю, сэр. – У Джека вдруг дрогнул голос. – Действительно, понимаю.
– Понимает он... – начал Ридли в привычной манере, но замолчал. И добавил опять тем, иным тоном: – Спасибо тебе. Я редко проявляю эмоции и хвалю, уж прости, такая дрянная натура, но должен сказать, что я рад нашей компании. Без тебя эта поездка была бы совсем нестерпимой! А так... – Он окинул спутника взглядом от макушки до пят в идеально начищенных туфлях. – Я горжусь тобой, Джек! Ты прошел длинный путь от того босяка, каким встретился мне в доме Мейбери, помнишь? – Джек кивнул. – До настоящего джентльмена, что гуляет со мной по набережной Кале. Не знай я, кто ты действительно есть, посчитал бы... воспитанным человеком... – Он улыбнулся.
– Я воспитанный, сэр, – ожидаемо возразил ему Джек. – Пусть и не от рождения, но ценой многих усилий.
– Я знаю, Джек.
– И это во многом ваша заслуга. – Он впервые говорил с Ридли на подобную тему, и к горлу поднялся комок. – Вы могли отшвырнуть меня, сэр, как приставший к ботинку обрывок бумаги, но вы проявили внимание и заботу, вы...
– Брось, Джек, мое участие было ничтожным: ты сам во многом сделал себя. И продолжай в том же духе! – Голос Ридли чуть приметно, но дрогнул на последних словах.
– И всё-таки я благодарен вам всей душой.
– Прекрати. – Ридли хлопнул его по плечу. – Что, право слово, за день взаимных расшаркиваний. Я не силен во всем этом... Не люблю, знаешь ли. – Они помолчали, молча шагая по мостовой, и Ридли добавил: – Розалин Харпер видели где-то в Локарно на озере Лаго-Маджоре. Туда мы и направляемся... Хочу встретиться с ней, поговорить. Прости, что втянул тебя в это...
– Я только рад, сэр. Никогда не видел Италии!
Джек, конечно, хотел бы сказать совершенно другое: «Я рад, сэр, что вы доверились мне. Ваше доверие много для меня значит, и я буду рад поддержать вас в этой поездке, в это нелегкое время...», но Ридли, кажется, понял без слов. Улыбнулся, кивнув, и они продолжили путь в дружественном молчании.
Парижский вокзал Сен-Лазар оказался точно таким, как на картине Моне: наполненный шипением пара, стуком колес, гудками прибывающих поездов, суетой машинистов и пассажиров, он поражал одним своим видом. Даже Джек, дитя многолюдного Лондона, неожиданно спасовал перед этой какофонией звуков и живого потока людей...
Пока они с Ридли переходили с одного пути на другой, пересаживаясь на поезд до Цюриха, он глазел по сторонам, как ребенок, впервые севший на карусель и попробовавший яблоко в карамели. Все казалось новым, неизведанным и чудесным...
– Что, нравится? – спросил Ридли, с удовольствием наблюдавший за его детским восторгом.
– Очень. Я и не думал, что бывают такие места!
– Это ты еще не видел наш поезд, – ответствовал тот и потащил Джека дальше.
Их поезд из шести комфортабельных вагонов оказался не менее интересным: здесь были не только отделанные серым штофом уютные, маленькие купе, оборудованные кроватями, но и вагон-ресторан с хрустальными люстрами и кожаными диванами, и покрытыми белыми скатертями столы с серебряными приборами – всё как будто из сказки и не про него, Джека Огдена, паренька из Уайтчепела, спавшего прежде на старом матрасе, набитым соломой и свалявшейся шерстью.
