Дэвид Дикинсон - Смерть на Невском проспекте
— Французский посол — а это, Пауэрскорт, самый мудрый из иностранцев, живущих в городе, — так вот он говорит, что общество в России находится в состоянии войны само с собой. Он считает, что тут два шага до гражданской войны или революции. Ничего стабильного. Царь одновременно и символ власти, и причина множества проблем. Символ — потому что выражает собой почти триста лет самодержавного правления, а суть самодержавия такова, что не позволяет ему делиться властью с какой-нибудь ассамблеей или выборным органом. Он очень плохой руководитель, и если кто-то из назначенных им министров умудряется делать свою работу, как полагается, его тут же увольняют, потому что рядом с ним царь выглядит невыигрышно. А затем назначается очередной серый лизоблюд, и снова возникают проблемы. Царь и его семейство в известном смысле заложники в своих дворцах. Охрана никуда их не выпускает, чтобы их, не дай Бог, не взорвали. В Царском Селе они, по крайней мере, в безопасности: их круглые сутки напролет охраняют тысячи солдат и полицейских. Это золотая клетка. Золотая, но все равно — клетка.
Унылого вида официант убрал их тарелки. Де Шассирон заказал еще бутылку шабли и снова взялся за меню.
— Я бы порекомендовал вам клюквенный мусс, Пауэрскорт, — выбрал он наконец и сделал заказ до того, как его гость успел открыть рот. — А потом, тут еще эта чертова война, — продолжил он, глядя в упор на безумный рисунок обоев. — Они, кажется, проиграют, и по этому поводу поднимется самый ужасный шум. Как можно! Чтобы матушка-Русь спасовала перед какими-то маленькими желтыми японцами, которые в общественном мнении здесь чуть выше дикарей! Это будет страшный удар по престижу империи. А, говорят, царь — один из самых горячих сторонников японской кампании.
— И при чем здесь Мартин? — спросил Пауэрскорт, которого позабавил этот краткий экскурс в российскую политику. — Возможно ли, чтобы русские просили о помощи? О военно-морском союзе или еще о чем-то подобном?
— Возможно, — ответил де Шассирон, — но тогда зачем столько секретности? Его милость посол не бросится ведь по Невскому, выкрикивая эту новость на каждом углу! А знаете, что я думаю? Я еще ни с кем этого не обсуждал, и это одно только предположение, однако не виден ли тут хвост тайной полиции? Как только в дело включается охранка, все сразу усложняется и становится невыносимо секретным.
— Охранка — это тайная полиция? — в раздумье уточнил Пауэрскорт.
— Именно, — сказал де Шассирон, оплачивая счет. — Можете не сомневаться — они уже отметили ваше прибытие и будут следить за каждым вашим шагом все время, пока вы здесь пробудете. Они страшно подозрительны. Царская охранка — самая параноидальная организация в мире. Ее люди непременно будут сопровождать нас сейчас до посольства.
На следующее утро без четверти девять Михаил Шапоров явился в английское посольство. В сером сюртуке и бледно-голубой рубашке, он напоминал свежеиспеченного юриста, одевшегося самым консервативным образом, чтобы не вызвать у судьи раздражения своей бьющей в глаза молодостью.
Пауэрскорт помахал ему какой-то бумажкой.
— Говорят, это рапорт, поступивший из полицейского участка на Невском проспекте, в документе послу сообщают, что у них находится британский подданный. Я бы сказал, покойный британский подданный.
Михаил быстро просмотрел рапорт.
— Все верно, лорд Пауэрскорт. И что, встреча с городовым, написавшим рапорт, назначена на девять пятнадцать? Так пойдемте, это недалеко. Полагаю, никто не позаботился о том, чтобы забрать из участка тело? Ну, на самом деле оно, наверно, уже не там, а в каком-нибудь морге. Я захватил адреса двух, что поблизости.
— Это очень умно и предусмотрительно с вашей стороны, Михаил, — сказал Пауэрскорт.
— Боюсь, что похвала не по адресу, лорд Пауэрскорт, — с улыбкой ответил тот. — Мне подсказал отец. Он прожил тут всю жизнь и, наверно, не раз имел дело с полицией, так что хорошо знает, что почем.
Полицейский участок располагался в невзрачном трехэтажном строении. Несколько мужиков, пьяных, спящих либо мертвых, валялось в прихожей сразу за парадной дверью. Длинные лохматые бороды, волосы спутаны, одежда грязная — от них исходил густой дух перегара и немытого тела. Пауэрскорт заметил, однако, что его молодой спутник прошел мимо них, будто не видя. То ли он парил так высоко, что не замечал низостей жизни, то ли, напротив, так часто сталкивался с подобными сценами, что перестал их замечать. Возможно, это был привычный фон жизни петербуржцев — эти потерянные души, отдавшиеся водке, чтобы убежать от неприютной жизни, от тягот бытования в зимнем городе, эти тела, распростертые на полу полицейских участков, пока им не выделят временный приют, тюремную камеру.
Между тем Михаил вступил в разговор с толстым полицейским, сидевшим за письменным столом.
— Он здесь новенький, — минутой позже пояснил он Пауэрскорту, — пошел навести справки. Это может означать, что он вернется через пару минут, а может — через пару дней. Ни во что не ставят людей полицейские. Не то что в Лондоне.
Но тут в конце коридора открылась дверь, и из нее появились двое дородных городовых. Они принялись затаскивать пьяных в дверь, за которой располагалась какая-то неведомая территория.
— Куда они их? В камеры? — спросил Пауэрскорт.
— Кто знает, — сказал Михаил, — днем, скорее всего, их просто выбрасывают назад на улицу. Ведь всю эту публику притаскивают сюда ночью, чтобы они не замерзли до смерти. Кому нужно, чтобы на улицах по утрам валялись трупы. Это не дело, если у самого Зимнего дворца будут лежать жертвы зимних холодов. Нехорошо. Императрица, проезжая мимо, может расстроиться.
Тут вернулся толстый городовой. Михаил поговорил с ним минуты две и помотал головой.
— Никакого толку, лорд Пауэрскорт. Я думаю, надо пустить в ход тяжелую артиллерию. Скажите ему, что вы здесь по поручению премьер-министра и все такое.
— Боюсь, констебль, — послушно начал Пауэрскорт, — что нахожу ваше отношение к делу крайне неудовлетворительным. — Михаил переводил («я боюсь, господин городовой»), отставая всего на шаг. — Я прибыл в столицу России в качестве представителя британского Министерства иностранных дел и премьер-министра Великобритании. Я хотел бы поговорить с тем представителем полиции, имя которого указано в этой бумаге, — не умолкая, Михаил помахал документом перед носом городового, — и который несколько дней назад сообщил послу Великобритании о смерти британского дипломата. Мне чрезвычайно важно поговорить с ним.
Михаил закончил, пользуясь при переводе куда более сильными выражениями, чем Пауэрскорт. Тот, по чести сказать, не был уверен в действенности своей тирады, поскольку сильно сомневался, известно ли городовому, где она есть, эта самая Великобритания.
Еще одна пулеметная очередь по-русски.
— Нам здесь ничего не известно о городовом с таким именем, — перевел Михаил. — Мое начальство поручило мне сказать вам, что это, должно быть, ошибка.
— Нет, — твердо сказал Пауэрскорт, — это не ошибка. Ваш констебль сам доставил свой рапорт в британское посольство. Я настоятельно требую возможности поговорить с вашим начальством.
Было заметно, что с каждой минутой Михаил переводит бойчей, чем прежде. Вот набьет руку, в смысле язык, и станет работать совсем синхронно. А по мнению Пауэрскорта, способность к синхронному переводу была воистину удивительным даром, схожим с талантом решать в голове самые трудные математические или шахматные задачи.
В конце концов, толстый городовой нехотя отправился за начальством. Михаил еще раз всмотрелся в бумагу.
— Все ясно, как Божий день, лорд Пауэрскорт. Черным по белому написано, что полиция обнаружила тело Мартина в час тридцать ночи в четверг двадцать третьего декабря. Никаких разночтений.
И тут Пауэрскорта посетила кошмарная мысль. А не бросили ли они Мартина на пол в участке, как делают с обычными пьяными? Не валялся ли он на грязном полу вповалку с другими, пока его не сковало трупным окоченением? Как же невыносимо трудно будет рассказывать о сих прискорбных обстоятельствах вдове Мартина и его родителям! Тогда уж им точно больше никогда не заснуть.
От письменного стола раздался рык. Толстого городового заместил собой участковый пристав — еще более толстый, рыжебородый, очень неприятный на вид.
— Вздор и чепуха! — начал переводить Михаил. — Извольте, господа, не отнимать у нас драгоценного времени на пустяки! Здесь нет городового с таким именем. И не было никогда. Подделка официальных документов — серьезное преступление в нашей стране, карается сроком до десяти лет тюремного заключения. Прощайте, господа хорошие, и не вздумайте явиться сюда еще раз.
На этом он указал им на дверь. Но Пауэрскорт не очень-то испугался.
