Лев Портной - Копенгагенский разгром
— Что значит — ударился головой?! — не выдержал я. — Как это — ударился? Как это случилось? Кто-нибудь говорил?
— Что же тут говорить-то? — Щеки Николь залились краской.
— Как это произошло? — повторил я.
— Право, мосье, — смутилась девушка. — Мне, право, неловко. Что же говорить-то об этом? Ударились и ударились. С кем не бывает.
Я взял ее за руку и потянул к себе. Девушка посмотрела на меня красивыми карими глазами и в смятении отвела взгляд в сторону.
— Николь, как я ударился? Расскажи, как это произошло? Кто ударил меня?
— Что вы, мосье?! — вспыхнула девушка. — Никто не причинял вам вреда. Вы ударились сами. Вы выпили много виски. На радостях, наверно, что добрались благополучно. Споткнулись и ударились. И ударились уж больно серьезно. Врач сказал, что в таком состоянии морская качка отразится на вашем здоровье самым плачевным образом.
— Что за бред?! — вскрикнул я.
Девушка сложила ладони на коленях и умолкла, потупив взор.
— Продолжай, продолжай! — потребовал я.
— Сами же обвиняете меня, что я лгу, — надула губки Николь. — Не о чем тут говорить. С кем не бывает.
Я схватил ее за руку, хотел сказать ей, что ее обманули, что кто-то оглушил меня ударом по голове, а потом выдал за пьяного, наверно, и виски в рот влили. Но в следующее мгновение я оттолкнул ее руку. Кто она такая, чтобы я оправдывался перед нею? Глупая, развратная девчонка!
— И что сказала мадемуазель де Понсе? — спросил я тоном, которому не стоило возражать.
— Прусскому судну запретили долго стоять здесь. Мадемуазель вынуждена была подняться на борт и отправиться в Россию без вас, — сухим голосом ответила Николь.
— А сундуки? Мои сундуки?! — воскликнул я.
— Не знаю. В харчевне их не оставили. Может, с собою забрали. Может, оставили в банке, — сказала Николь и, чуть помолчав, протянула мне лист. — Вот. Мадемуазель де Понсе просила вам передать.
— Что же ты резину-то тянешь?! — Я выхватил бумагу из рук Николь.
Я развернул письмо и прочитал: «Милый Андрэ! Вынуждена препоручить тебя заботам доктора Руиза и твоего камердинера. В качестве утешительного приза оставляю Николь. Деньги положены на твое имя в банке „Barnetts Hoares Hanbury and Lloyd“».
— Доктор Руиз сказал, что вам нельзя читать, — убийственным тоном произнесла Николь.
— Жить вообще вредно, — ответил я. — Особенно в Англии.
Я прикрыл глаза, откинулся на подушку и протянул письмо Николь. Она забрала бумагу.
— Ты читала это? — спросил я.
— Нет, — ответила девушка.
Я вспомнил, как увидел в окно нашивку лейтенанта Феклистова и с какою поспешностью поделился с Элен догадкой насчет капитана Годена. И теперь я сгорал от стыда. Конечно, я и подумать не мог, что виконтесса может быть причастна к убийству. Но зачем я вообще доверился ей?! Про себя величал ее «напыщенной гусыней» и вдруг поддался глупому, ребяческому порыву!
А теперь она сбежала вместе с капитаном Годеном, прихватив казну Российской империи. А надо мною еще и поиздеваться решила! «В качестве утешительного приза оставляю Николь»!
С ужасом я подумал о том, что на родине меня ждут позор и ссылка. Хорошо, если в солдаты, а то и на каторгу!
— Все-таки я позову доктора, — раздался голос Николь.
— Доктора, — повторил я и по-русски добавил: — Тут впору застрелиться к чертовой матери!
Девушка вздохнула. Я взял ее за руку. Пальчики ее оказались нежными, казалось, вот-вот растают. Я погладил ее руку с сожалением. Господи, ведь все могло сложиться совсем иначе.
Я заметил на столе сверток — судя по очертаниям, коробка в бархатной упаковке, перевязанная синей ленточкой.
— Что это? — спросил я.
— Ах, это! — воскликнула Николь. — Простите, я и забыла. Граф Саймон попросил госпожу передать вам этот небольшой сувенир.
— Граф Воронцов?! Но почему он не передал сам? — Я стал распаковывать сверток.
— Хотел сделать сюрприз, — сказала Николь.
Коробка оказалась заполнена стружками. Я запустил в нее руки и выудил наружу кофейную пару — «Веджвуд».
— Господи! — Я едва не взвыл от стыда и повалился в постель с новым приступом головной боли.
Это была та самая чашечка, которую я по рассеянности спрятал в кармане, имея в виду вернуть ее на стол. Пораженный убийством лейтенанта Феклистова, я забыл о чашечке.
Я представил себе физиономию мистера Блотта, когда он чистил мою одежду и обнаружил в кармане дорогой фарфор. А граф Воронцов?! Неужели теперь он думает, что я пытался украсть ее?!
Николь с тревогой наблюдала за мною. Я решил в ближайшее время написать письмо графу Воронцову с извинениями за случившийся конфуз. А пока разобраться, на каком свете я вообще нахожусь.
— Николь, а ты видела, как виконтесса поднялась на борт? — спросил я.
— Нет, она оставила меня здесь, — ответила горничная. — Но куда еще было ей деться?
Я призадумался. Многое в случившемся оставалось неясным. Если мадемуазель де Понсе с капитаном Годеном похитили сундуки с деньгами, они не могли воспользоваться кораблем «Брунхильда». А капитан судна? Он же не мог уйти, не справившись о моей судьбе? Тем более после того, как узнал о смерти Феклистова, о чем должен был сообщить мосье Каню.
Но в таком случае «Брунхильда» где-то дожидается меня. Нужно только выяснить — где? Вероятно, английские власти потребовали удаления его из Ярмутского порта, как-никак здесь стоит военная эскадра. Наверняка по этой же причине никто из команды «Брунхильды» не получил разрешения спуститься на берег и капитан судна барон фон Нахтигаль не смог никого оставить при мне.
Heus-Deus! Где же мосье Каню?! Поскорее бы он возвращался! Наверняка он знает гораздо больше, чем эта глупая Николь. Скорее всего, виконтесса и сэр Оливер Годен скрылись, а «Брунхильда» вынуждена была вернуться в порт Дувра.
Боже, ну когда же придет этот мосье Каню?
— Вот что, Николь, — решился я. — Нечего сидеть сложа руки. Я пойду в банк, выясню, что мадемуазель де Понсе оставила мне помимо «утешительного приза». А ты будь здесь. Появится Жан — чтоб ни на шаг не отлучался! Ждите моего возвращения!
— Мосье граф, но вы еще так слабы… — пролепетала девушка.
— Бездействие отнимет последние силы, — отрезал я. — Подай мне одеться!
Николь озадаченно посмотрела по сторонам, развела руками и сказала:
— Мосье Каню забрал вашу одежду…
— Зачем? — рассердился я.
— Должно быть, почистить, — неуверенно произнесла девушка.
Я приподнялся на локте и увидел в углу саквояж Жана.
— Открывай, надену его кафтан, — с отвращением промолвил я.
Николь оказалась права, я чувствовал отвратительную слабость, но нервное возбуждение придавало мне силы. Я спустился вниз, нанял хэкни-коач и велел ехать в «Barnetts Hoares Hanbury and Lloyd».
В банковской конторе меня провели в отдельный кабинет к сухопарому джентльмену с крючковатым носом.
— Мистер?.. — Он прервался на вопросительной ноте и застыл, вперив в меня пронзительный взгляд.
— Воленский. Мистер Воленский, — кивнул я. — В банке на мое имя оставлен ценный груз.
— Хорошо, очень хорошо, — ответил крючковатый нос. — Мистер Воленский, могу ли я взглянуть на ваши документы?
— Мои документы?! Паспорт?! — спохватился я. — Да-да, конечно.
Я похлопал себя по карманам, но они оказались пусты. Крючковатый нос наблюдал за мною с подчеркнутой учтивостью.
— Я не подумал о паспорте, — признался я. — Оставил его в гостинице.
— Сожалею, мистер… Воленский, — промолвил клерк.
Его пристальный взгляд и нарочитая заминка не понравились мне.
— Сожалею, мистер Воленский. Вам следует вернуться за паспортом.
— Что ж, ничего страшного, — ответил я. — Поездка не займет много времени.
— Идемте, я провожу вас, — с любезной улыбкой предложил крючковатый нос.
Мы покинули кабинет. Я заметил, что банкир прихватил какую-то бумагу. Мы двигались мимо конторок, и при нашем появлении клерки с преувеличенным усердием скрипели перьями. У выхода крючковатый нос сказал:
— Мистер… Воленский, я должен предупредить вас, что оставленные на ваше имя вещи сегодня утром забрали…
— Как забрали? — воскликнул я. — Кто?
— Мистер Воленский, — ответил крючковатый нос.
— Но мистер Воленский — это я!
— Его документы не вызывали сомнений.
— Я граф Воленский, — растерянно повторил я.
— Если так, — невозмутимым тоном ответил банкир, — вам стоит обратиться в полицию. Если же вы вернетесь в банк, мы будем вынуждены обратиться в полицию сами. Вот посмотрите, это расписка о получении. Ее оставил нам мистер Воленский.
Крючковатый нос развернул прихваченную из кабинета бумагу. Это была расписка о получении, написанная моею рукой. Я застыл в изумлении, а банкир подал знак, и служащий у входа отворил дверь.
