Виталий Гладкий - Тайна Розенкрейцеров
Рыцарь не стал долго томить патера. Шагнув вперед, – с таким расчетом, чтобы его товарищ не видел тайного знака, который он изобразил на пальцах для Алоизия – рыцарь негромко произнес условленную фразу:
– Gloria virtutis umbra[15].
– Fortuna favet fortibus[16], – так же тихо, едва шевеля губами, ответил патер Алоизий.
Грубовато отесанное лицо рыцаря смягчилось и потеряло хищную настороженность. Он с удовлетворением кивнул и представился:
– Меня зовут Дагоберт. А это брат Теофраст. Мы просим оказать нам гостеприимство.
При этом рыцарь оглянулся и выразительно посмотрел на дверь кельи. Патер многозначительно пищурил глаза, согласно кивнул и ответил:
– Для нашей скромной обители это большая честь…
И рыцарь, и патер знали, что в монастырях и стены имеют уши. У святой инквизиции длинные руки…
Алоизий позвал эконома, и тот, выслушав приказ патера, поспешил на кухню, чтобы распорядиться на предмет обеда для гостей. Дабы не смущать рыцаря и его товарища теснотой и спартанской простотой кельи, патер Алоизий пригласил их пройти в трапезную. Собственно говоря, столовая для монахов была в другом крыле здания. Туда отвели кнехтов[17], сопровождавших рыцаря и алхимика. А помещение, куда привел патер своих гостей, предназначалось для приема высокопоставленных особ. Но высокие гости не горели желанием отправиться к черту на кулички, чтобы посмотреть, как живет монастырская братия. Тем более, что в окрестных лесах было неспокойно. Конечно, разбойничьим шайкам хорошо укрепленный монастырь был не по зубам, но обозы с немногочисленной охраной иногда не попадали в пункт назначения.
– Как вы добрались? – исполняя долг вежливости, спросил патер, когда гости уселись за стол, и им было предложено вино.
– На нас устроили засаду, – меланхолично ответил Ротгер, с удовольствием прихлебывая густой и ароматное и густое монастырское вино. – Давно я так не веселился…
– А у меня душа в пятки ушла, – весело скаля крепкие зубы, подключился к разговору Теофраст. - Думал, что нам конец.
– И тем не менее, твоя сабля жажду крови утолила, – благожелательно улыбнувшись, сказал Ротгер.
– Все получилось случайно, брат Ротгер. Он сам на нее наткнулся.
– Притом два раза. Но не это главное. Брат Теофраст спас нам жизни.
– Позвольте полюбопытствовать – каким образом? – спросил заинтересованный патер.
– Он предупредил нас о засаде. Это было чудо. Как он сумел разглядеть разбойников на расстоянии, за деревьями, мне непонятно. И не только рассмотрел, но и почти точно сосчитал их численность.
– Чудеса случаются значительно реже, чем нам хотелось бы, – ответил Теофраст. – Мне помогла наука. И наблюдательность. Сие качество для ученого – один из главных столпов, на котором держится его мир.
– Жаль, что тебе не пришлось драться вместе с нами в битве при Гельмеде[18], – проворчал рыцарь и потрогал шрам, изуродовавший его лицо.
– Это почему? – спросил алхимик.
– Тогда ты предупредил бы великого магистра ордена, что русские держат наготове засадный полк. И нам не пришлось бы сначала спасаться в болотах, а затем есть ужей и лягушек, чтобы не помереть с голоду и выбраться к своим.
– В те времена я был еще ребенком, – сказал Теофраст. – Увы…
– А я служил оруженосцем у комтура[19], и было мне… – Ротгер на миг задумался. – Сколько же мне было? Сосчитаем… Да, точно – пятнадцать лет.
Туманный намек Теофраста на науку, которая помогла ему вычислить место засады, патер не понял и хотел продолжить расспросы, но тут появился эконом и два монаха, которые сноровисто сервировали стол и добавили свечей – уже начало темнеть. Быстро ополоснув руки и лицо от дорожной пыли и еще быстрее пробормотав слова молитвы, Ротгер и Теофраст с жадностью набросились на яства, запивая их поистине богатырскими порциями молодого виноградного вина. (Вино – пять бочек – доставили с оказией, которой оказался брат Бенедикт).
Кроме вина, обоз доставил в монастырь свечи, порох, пять кулеврин[20], два десятка кремневых ружей, а также свинец и формы для отливки пуль. Теперь монахи два раза в неделю упражнялись в стрельбе, радуя Алоизия и сильно раздражая приора – он был немолод, часто болел, а потому не любил шума, который мешал ему отдыхать и молиться. Но монастырь являлся форпостом католицизма во враждебном окружении схизматов, и монахи были обязаны защищать свою веру не только словом, но и оружием. В ответ на недовольство приора патер напоминал ему эту прописную истину, и старец, сокрушенно вздыхая, соглашался с его доводами.
Удалившись в свои покои, приор затыкал уши воском и предавался радужным воспоминаниям о прошлом, когда он был здоров и силен, зимы не были такими холодными, а ночи – такими бесконечно длинными. Из-за слабого здоровья он мало вникал в хозяйские дела монастыря, предоставив заниматься ими своему заместителю, патеру Алоизию. Однако, патеру было хорошо известно, что у приора есть доверенные люди, которые докладывают ему обо всем, что творится в монастыре, а главное, о промахах заместителя.
Это обстоятельство сковывало инициативу Алоизия, мешало выполнять поручения братства Креста и Розы, потому что его немощный и очень богобоязненный начальник, когда дело касалось веры, становился жестоким и непримиримым. Узнай приор о том, что Алоизий принадлежит к братству, у патера не осталось бы иного выхода, как принять быстродействующий яд. С еретиками – настоящими или мнимыми – католическая церковь и ее главный карательный орган – инквизиция особо не церемонились.
Насытившись, гости повели себя по-разному. Теофраст, который был слабее физически, а потому менее выносливым, нежели его старший товарищ, едва не уснул прямо за столом. Поэтому два монаха взяли сильно захмелевшего алхимика под руки и отвели в опочивальню.
Что касается Ротгера, то он лишь посмеивался, глядя на осоловевшего Теофраста, и не выпускал кубка с вином из рук. Патер втихомолку дивился способности рыцаря много пить и не хмелеть, однако помалкивал. Но Ротгер заметил удивление гостеприимного хозяина и охотно объяснил истоки стойкости своего организма перед винными парами:
– Мне довелось вместе с посольством нашего ордена почти год прожить в Московии. Должен сказать честно – тамошние рыцари и в драке, и в застолье настоящие богатыри. Немногие из наших рыцарей могли сравниться с ними в этом деле.
Ротгер ухмыльнулся и постучал костяшками пальцев по опустевшему кубку; юный монашек, который прислуживал за столом, заметив многозначительный жест гостя, поторопился наполнить кубок вином.
– Больно уж вина у русов крепкие, – сказал рыцарь с мечтательным выражением на лице. – Но я стал там одним из самых стойких среди охраны посольства. Год каждодневных тренировок не прошел даром.
– Схизматы, хлопы… – презрительно прошипел патер Алоизий, кровь которого тоже была изрядно подогрета спиртным. – С ними можно говорить только огнем и мечом! – продолжал он запальчиво. – Пока мы занимаемся словоблудием, они не дремлют. Под власть великого московского князя уже полностью перешли Чернигово-Северские земли, под ударами дружин московитов пал Смоленск, в очереди на присоединение к Московии стоит Рязанское княжество…
– Что верно, то верно, – охотно согласился Ротгер. – Но не нам судить деяния отцов нашей церкви и великого магистра. С их высокой колокольни виднее, куда путь держать. Мы еще свое наверстаем, в этом я уверен.
Не отрываясь, он опорожнил кубок и встал.
– Что-то душно стало… – сказал рыцарь, многозначительно глядя на патера Алоизия.
Патер понял гостя с полуслова.
– Не хотите ли прогуляться на свежем воздухе? – предложил он с отменной любезностью. – Перед сном это полезно.
– С превеликим удовольствием, – ответил Ротгер.
И быстрым, стремительным шагом направился к входной двери. Резко распахнув ее, он выглянул в плохо освещенный коридор. Огненные языки факелов, освещавших мрачные стены, трепетали, словно по коридору пронесся порыв ветра. Но коридор, к удивлению рыцаря, был пустынен и ни один звук не нарушал ночное безмолвие.
Озадаченный рыцарь послюнявил палец и поднял его вверх. Воздух в коридоре был почти неподвижен.
– Та-ак… – пробормотал себе под нос Ротгер. – Здесь были длинные уши. (Добавим – и быстрые ноги). Что, в общем, не удивительно. Но вот в чем вопрос: это простое любопытство кого-нибудь из братии, вызванное приездом в монастырь новых людей, что само по себе большое событие, или?..
Монастырский двор был обширен и вымощен камнем. По приказанию патера монахи зажгли жировые светильники, но Алоизий и рыцарь удалились в темноту, откуда хорошо просматривались все входы и выходы. В том месте, куда патер привел гостя, стояла дубовая скамья, над которой склонились две ивы. Там же находился питьевой фонтанчик в виде стелы с головой льва; из открытой пасти царя зверей бил удивительно холодный ключ. Вода падала в небольшой резервуар, обложенный диким камнем. Излишки воды из резервуара стекали в подземные цистерны. В них хранился неприкосновенный запас животворящей жидкости на случай осады монастыря. Вокруг резервуара монахи разбили цветочные клумбы, и двор полнился приятными запахами. Цветы были слабостью патера Алоизия, и он предавался ей с самоотверженностью запертого в каменной темнице узника, который, за неимением товарищей по несчастью, всю свою нерастраченную любовь к ближнему направляет на мышь, прогрызшую ход в его камеру.
