Борис Акунин - Планета Вода (сборник)
Разок заклокотало в груди, запершило в горле, но Беллинда поскорей хлебнула воды, и ничего, обошлось.
Вот и ограда. Высокая и хитрая, из толстой проволоки. Взрослому через такую перелезть, пожалуй, невозможно – прогнется, не удержишься. А под Беллиндиной тяжестью лишь слегка наклонилась. Еще накануне проверено: перелезла на ту сторону и вернулась обратно.
Цап-цап-цап по-мартышечьи. Ногу перекинуть осторожненько, чтоб не оцарапаться и не зацепиться платьем. Вниз медленно, нащупывая носком ботинка ячейки. А вот отсюда можно уже и спрыгнуть. Опа!
Теперь санаторий, поселок и море оказались в клеточку. Очень красиво.
Беллинда засмеялась. Она чувствовала себя просто чудесно – словно вырвалась на свободу.
Карабкалась вверх – насвистывала. В санатории попробуй посвисти – с Коброй, наверно, истерика случится.
Что-то с топотом, будто слон, пронеслось мимо. В первый миг Беллинда охнула, потом хихикнула. Варанищу большущего спугнула. Дунул прочь, бедняга.
Смех перешел в кашель. Бухала – нетерпеливо притоптывала ногой: ну всё уже, хватит. Кровь смачно сплюнула, как водолазы около забегаловки сплевывали пену с пивных кружек. Вытерла губы, попила воды.
Вперед! Вверх!
На горе было не так уж и темно. Луна, хоть и полуспрятанная за облаками, освещала почву вполне достаточно, чтобы не оступиться, не споткнуться о камень и главное – не угодить в щель. Их тут хватало. Один раз щебень под ногой пополз, поехал – Беллинда чуть не сорвалась.
Уф. Этого вот не надо. Застрянешь в дыре, никто не вытащит.
Фонариком посветила на ручные часики – самое дорогое сокровище. Бесс, старшая сестра, отдала свои, когда прощались.
Бесс – единственная, кого в Англии жалко. И единственная, кто прислал письмо. Отвечать ей Беллинда, конечно, не стала. Выздоровеем – напишем. А коли нет – зачем зря бумагу переводить. Пускай побыстрее забудет, для нее же лучше.
Времени-то оказывается, прошло уже много, а до верхушки еще далеко. Этак за три часа не поднимешься.
«Живее, чертова дохлятина!» – приказала себе Беллинда и стала подниматься быстрее.
Дело пошло. Склон сделался круче. Пришлось поработать руками – хвататься за валуны, подтягиваться. Фонарик убрала в карман.
Еще чуть-чуть. До места, выше которого только небо, оставалось всего ничего.
Белинда уцепилась за ребристый камень, но тот вдруг легко поддался и остался у нее в пальцах – оказался не камнем, а осколком. Нога потеряла опору.
Взмахнув руками, девочка опрокинулась, заскользила по спуску головой вниз, ударилась обо что-то затылком. Траектория изменилась – Беллинда двигалась уже не по диагонали, а почти вертикально. Съехала на несколько футов и остановилась, стиснутая расщелиной.
Попробовала перевернуться – только сползла глубже. Грудь и плечи сдавило, руками можно было пошевелить только от локтя. Ногами подрыгать получилось, но что от них проку?
Вскрикнула Беллинда только один раз. Какой смысл? Кто здесь услышит?
Сверху еще какое-то время сыпались мелкие камешки. Потом стало очень тихо. Лишь колотилось сердце: так-так-так, да натужно пыхтели легкие: хых, хых.
Поерзав и поизвивавшись, девочка окончательно поняла, что не выберется.
«Добилась своего, дура? Так тебе и надо. Куда торопилась? – обругала она себя. – Пропадай теперь!»
Но сердилась недолго.
Пускай. Всё лучше, чем докашляться до смерти и подохнуть в постели. Повезло, что провалилась вверх тормашками. Недолго мучиться. Кровь к голове прильет, потеряешь сознание, и не будешь ничего чувствовать.
А еще здорово, что никто никогда не найдет. Даже не догадаются, куда подевалась Беллинда Дженкинс. Просто взяла да исчезла. Красиво! И сучке Лавинии некуда будет положить свои поганые лютики.
Было ужасно неудобно, давило грудь. Саднила царапина на предплечье. Поскорей бы уж кровь к мозгам приливала.
Ага, вот уже перед глазами желтые круги. Будто фонари зажглись. Сейчас всё поплывет, в ушах зашумит…
Зашумело не в ушах, а наверху – там, где ноги.
Мужской голос удивленно сказал на непонятном языке:
– Etta shto escho za ch-chudesa…
Кто-то взял Беллинду за щиколотки и потянул. Сильные руки вытащили ее, перевернули, посадили на землю.
– Эй, полегче! – крикнула она. – Больно!
Потерла глаза. Голова кружилась, ничего не разглядеть.
– Ты цела? – спросил тот же голос по-английски.
Она попробовала смотреть – и зажмурилась. Прямо в лицо светил луч.
– Я услышал шум, и показалось, будто кто-то вскрикнул. Решил п-проверить, – сказал владелец фонарика, слегка заикаясь.
Что это у него за акцент? Беллинда такого никогда не слышала.
Незнакомец быстро и осторожно ощупал ей плечи, руки, бока, ноги.
– Кости не переломала? Нигде не болит?
– Ободралась малость, а так вроде ничего, – сказала Беллинда. – А вы кто? Что вы здесь делаете?
– Это я тебя собирался спросить. Господи, сколько тебе лет? Д-десять?
– Скоро тринадцать, – с достоинством ответила она. – Беллинда Дженкинс. К вашим услугам, сэр.
Вспомнила, что у нее тоже есть фонарик. Не сломался? Вроде, нет.
Посветила на заику.
Брюнет. Очень красивый, как с картинки. Правда, пожилой, виски седые. Шкиперская бородка, какую носят моряки, чтоб, когда куришь трубку на ветру, не опалять усов.
– Вы капитан? – спросила она. – В концерне работаете?
Красавчик изумленно покачал головой:
– Ни с-слезинки. Никаких следов волнения. Ты удивительная девочка, Беллинда Дженкинс. Сейчас ты мне все про себя расскажешь.
– Вы забыли представиться, сэр, – строго заметила она, потому что при первом знакомстве самое главное – сразу правильно себя поставить. – Не думаю, что это вежливо.
– П-прости. Мое имя – Питер Булль, – с заминкой ответил брюнет, будто не сразу вспомнил, как его зовут.
Путь катакиути
13 октября 1903 года. Остров Тенерифе
Самое лучшее средство взять себя в руки, когда произошло несчастье, – сосредоточиться на решении проблем, которые оно создало. Несчастье всегда создает проблемы, на то оно и несчастье.
Поэтому Эраст Петрович взял японца за плечи, не дал биться лбом о доски. Рывком поставил на ноги, повернул заплаканной физиономией к себе.
Прямо так, над бездыханным телом Булля, и поговорили. Сначала коротко.
– П-полиция? – спросил Фандорин.
Маса покачал головой.
– Нет, господин. Не надо полиции. Во-первых, зачем она, если все, кто причастен к этому ужасному событию, уже умерли? Во-вторых, полиция помешает нам сделать то, что должно.
– А что д-должно?
Ответ Эрасту Петровичу был известен, но требовалось вовлечь Масу в разговор, чтобы он перестал всхлипывать и покаянно смотреть на мертвого инженера.
Японец в разговор не вовлекся, лишь пожал плечами и произнес одно-единственное слово:
– Катакиути.
– Ну, тогда за работу. Нужно здесь п-прибрать.
Сначала избавились от трупов. Каждому один камень к шее, другой к ногам – и с пирса в воду, на десятиметровую глубину. Маса обычно соблюдал вежливость по отношению к павшим врагам, но сейчас даже ни разу не поклонился, а на труп майора Шёнберга, застрелившего мистера Булля, даже плюнул.
Потом соорудили из веток и разломанных ящиков погребальный костер для Пита.
При свете этого багрового пламени, под монотонный речитатив поминальных буддийских сутр, которые гундосил Маса, под хруст горящего дерева, Фандорин осмыслил ситуацию.
Всё, в общем, было ясно. В мире разгорается жесткая борьба за первенство. Ставка велика, противникам не до джентльменства. Если уж англичане готовы в нарушение всех международных норм прислать в чужие воды крейсер и высадить десант, то чего ждать от нахрапистых немцев, обойденных при разделе колоний? Увидели, что англичане выписали откуда-то хитрую субмарину, переполошились, нанесли превентивный удар.
Оно и черт бы с ними. Какое дело искателю подводных сокровищ до грызни между великими державами? Фандорин и собирался мирно уехать, оставив британцев и немцев разбираться друг с другом. Но теперь с нейтралитетом и невмешательством покончено.
Эраст Петрович решил, что останется. Действовать будет не на стороне англичан, но уж точно против немцев.
Не надо было Шёнбергу убивать Пита Булля. Ein grosser Fehler[5]. Жизни самого майора и его олухов в уплату за эту ошибку совершенно недостаточно. Расплатиться придется всему германскому рейху.
– Я собираюсь произнести речь, господин, – сказал Маса, собрав пепел мистера Булля в широкий пальмовый лист. – И хочу, чтобы вы внимательно ее выслушали.
Взяв лист четырьмя руками, они снова поднялись на пирс и развеяли прах выдающегося изобретателя над ночным морем.
– Мы должны отомстить за нашего соратника по-настоящему, как предписывает древний благородный Путь катакиути… – торжественно начал японец.
Это слово европейцы обычно переводят просто как «месть», но катакиути возвышеннее тривиальной вендетты, поскольку его совершают не из злобы, а во имя восстановление нарушенной справедливости.
