Элеанор Каттон - Светила
К семи тридцати Мади, одетый в желтые молескиновые брюки, кожаные сапоги до колен, темное шерстяное пальто поверх серой сержевой рубашки и серую мягкую шляпу, уже шагал на восток вдоль набережной Гибсона. Ныне он облачался в этот костюм шесть дней из семи, к вящей потехе Гаскуана, который то и дело спрашивал, с какой стати Мади отказался от красного пиратского кушака, – отличный получился бы завершающий штрих для всего ансамбля.
Мади застолбил участок совсем близко к Хокитике и по-прежнему жил в гостинице «Корона». Такое положение дел поглощало изрядную часть его недельного заработка, но Мади был готов платить, лишь бы не спать в палатке под открытым небом: он попробовал такое один лишь раз, к вящему своему неудобству. От Хокитики до своего участка он доходил пешком за час двадцать минут; и каждое утро, еще до того, как часы пробьют девять, он уже стоял у ручья с лотком для промывки золота, черпал воду ведрами и, насвистывая, лопатил грунт.
По правде сказать, старатель из Мади получился не ахти какой: он скорее рассчитывал найти самородок-другой, нежели намыть золотого песка. Слишком часто рудосодержащий грунт проскальзывал сквозь сетку в дне лотка и вымывался водой; случалось, Мади опоражнивал лоток дважды подряд, не найдя ни единой чешуйки. Работал он, как говорят старатели, «на прожиток», то есть общая сумма его еженедельного заработка приблизительно равнялась общей сумме его еженедельных расходов, но вечно так продолжаться не могло. Мади знал, что надо бы прислушаться к расхожему совету и найти себе напарника, а то и к артели примкнуть. Вероятность напасть на золотую жилу в партнерстве вырастает вдвое, а в артели из пяти, семи или девяти человек повышается еще больше. Но ему препятствовала гордость. Мади упорно и настойчиво трудился в одиночестве, всякий час рисуя в воображении самородок, которым он оплатит свое будущее. Ночные сны его полнились искристым сиянием; он начал видеть проблески света в самых неподходящих местах – приходилось посмотреть еще раз, сощурившись, либо закрыть глаза.
Перешагнув через ручеек, вдоль которого шла северная граница участка, Мади с удивлением разглядел сквозь кустарник бледный силуэт палатки, а рядом – кострище. Что-то тут не сходилось. Хокитикские старатели обычно проводили выходные в городе и возвращались на прииск в понедельник часам к девяти, не раньше. С какой стати этот золотодобытчик отбился от приятелей? И что он делает на чужом участке?
– Эй, там, привет! – подал голос Мади, надеясь разбудить обитателя палатки. – Привет, говорю.
В палатке закряхтели и шумно заерзали.
– Простите, – проговорил кто-то. – Ох, простите, ох, простите…
В проеме палатки возникла заспанная физиономия китайца.
– Без проблем, – заверил он. – Ох, простите.
– Мистер Су? – переспросил Мади.
А-Су, сощурившись, вгляделся в гостя.
– Я Уолтер Мади, – представился тот, поднося руку к сердцу. – Вы не… о, вы меня помните?
– Да, да. – А-Су протер глаза кулаком.
– Замечательно! – воскликнул Мади. – Видите ли, это мой участок: от вот этого ручья до вон тех желтых колышков на южной стороне.
– Ох, простите, – повторил А-Су. – Не хотел плохо.
– Ничего, все в порядке, – успокоил Мади. – В любом случае, А-Су, я очень рад вас видеть. Ваше исчезновение из Каньера встревожило очень многих. Меня, например. Я очень, очень рад вас видеть и совершенно не сержусь. Мы боялись, с вами что-нибудь случилось.
– Без проблем, – повторил «шляпник». – Только палатка. Без проблем. – И он вновь скрылся внутри.
– Я отлично вижу, что никаких проблем вы мне не создаете, – заверил Мади. – Ничего страшного, мистер Су; я вовсе не возражаю, что вы встали здесь лагерем! Совершенно не возражаю.
А-Су выкарабкался из палатки, на ходу одергивая рубаху.
– Я уйду, – пообещал он. – Пять минут. – Он выставил пять пальцев.
– Да все хорошо, – успокоил Мади. – Спите здесь, если хотите; мне вы не мешаете.
– Только прошлая ночь, – сказал А-Су.
– Да, но, если вы останетесь здесь с палаткой и на эту ночь, я возражать не стану, – промолвил Мади. Его манера варьировалась между грубовато-добродушной приветливостью и неуклюжей снисходительностью, как если бы он обращался к чужому ребенку.
– Не на ночь, – возразил А-Су и принялся сворачивать лагерь.
Сдернув парусиновое полотнище, еще мокрое от росы, с веревки, на которой оно крепилось, он открыл взгляду выровненный квадрат земли, на котором спал: шерстяное одеяло, смятое и придавленное там, где обозначился неровный контур тела; котелок с песком; кожаный кошель; лоток для промывки золота; мешок на шнурке с чаем и мукой и несколько сморщенных картофелин; самое обычное одеяло-скатка. При виде этих скудных пожитков Мади отчего-то растрогался.
– Послушайте, – проговорил он, – а где вы были все это время, мистер Су? Со времен сеанса прошел целый месяц, а от вас ни слуху ни духу!
– Золото мыть, – объяснил А-Су; он разглаживал и выравнивал парусиновое полотнище, прижимая его к груди.
– Вы исчезли сразу после сеанса, – продолжал Мади, – мы уж подумали, вы пошли по стопам бедолаги мистера Стейнза! До сих пор никто ничего понять не может; вот и вы точно так же пропали.
А-Су, деловито складывающий парусину вчетверо, внезапно насторожился:
– Мистер Стейнз вернуться?
– Боюсь, нет, – покачал головой Мади. – Он по-прежнему числится пропавшим без вести.
– А Фрэнсис Карвер?
– Карвер все еще в Хокитике.
А-Су кивнул:
– «Резиденция».
– Вообще-то, на самом деле нет, – отозвался Мади, радуясь возможности посекретничать. – С некоторых пор он ночует в гостинице «Корона». Втайне. Никто не знает, что он там: он притворяется, будто по-прежнему живет в «Резиденции», исправно вносит плату и сохраняет номер за собою, как раньше. Но на ночь он всякий раз уходит в «Корону». Заявляется в глубокой ночи, а покидает гостиницу ранним утром. Я знаю об этом только потому, что снимаю комнату прямо над ним.
А-Су так и впился в него взглядом:
– Где?
– Номер Карвера? Или мой?
– Карвера.
– Он ночует в комнате сразу за кухней, на первом этаже, – объяснил Мади. – С окнами на восток. Совсем рядом с курительной, где мы с вами впервые познакомились.
– Дешевый номер, – промолвил А-Су.
– Очень дешевый, – подтвердил Мади. – Зато оттуда вся дорога на Каньер просматривается. Карвер настороже, понимаете. Все вас высматривает.
О прошлом А-Су, связанном с Фрэнсисом Карвером, Уолтер Мади почти ничего не знал, ведь в «Короне» А-Су не дали возможности рассказать свою историю в деталях, а с тех пор китайца больше не видели, если не считать его появления в «Удаче путника» месяц назад. Мади очень хотелось узнать подробности, но, несмотря на все его старания по части наблюдений и расспросов – а в том, чтобы незаметно свернуть праздный разговор на щекотливые темы, Мади равных не было, – его осведомленность не продвинулась дальше того, что он услышал в курительной «Короны», а именно что в истории этой фигурируют опиум, убийство и клятва мести. А-Су поведал все как есть одному лишь А-Цю, а у того, увы, недоставало познаний в языке, чтобы поделиться с кем-либо англоговорящим.
– Каждую ночь «Корона», – промолвил А-Су. – Сегодня?
– Да, он и сегодня ночью придет, – подтвердил Мади. – Но только когда совсем стемнеет, я же сказал.
– Не «Резиденция».
– Нет, не «Резиденция», – кивнул Мади. – Он сменил гостиницу.
– Да, – серьезно отозвался А-Су. – Я понял. – И он принялся отвязывать растяжку от развилки дерева.
– Кто он был? – спросил Мади. – Ну, убитый.
– Мой отец, – отвечал А-Су.
– Ваш отец, – повторил Мади. И, помолчав минуту, осведомился: – А как его убили? То есть… простите мне, но… что с ним случилось?
– Давно, – отозвался А-Су. – До войны.
– «Опиумные войны», – подсказал Мади.
– Да, – кивнул А-Су, но продолжать не стал. А начал сматывать растяжку на руку.
– Так что случилось? – не отступался Мади.
– Прибыль, – коротко объяснил А-Су.
– Прибыль с чего?
А-Су явно посчитал вопрос глупостью несусветной, так что Мади поспешил задать другой:
– Я хотел сказать, ваш отец был связан с торговлей опиумом, как вы?
А-Су промолчал. Он снял смотанную бухту с руки, свернул ее восьмеркой и приладил к скатке. Закрепив ее хорошенько, он присел на корточки, мгновение невозмутимо глядел на Мади, а потом нагнулся и демонстративно сплюнул в пыль.
Мади отпрянул.
– Простите, – пробормотал он. – Мне не следовало лезть не в свое дело.
Уолтер Мади никому не рассказал о том, что Кросби Уэллс – незаконнорожденный брат политика Лодербека. После своего открытия он размышлял не один час и решил, что это не его тайна и нельзя делиться ею направо и налево. Причины к такому замалчиванию он глубоко прочувствовал, но с трудом облек бы в слова. Человек за свою семью не отвечает. Крайне дурно обнародовать чью-то личную переписку без согласия владельца. Мади совсем не хотелось самому выступать в роли разоблачителя. Но все эти доводы, даже вместе взятые, не отражали всей правды, а правда заключалась в том, что за последний месяц Мади то и дело сравнивал себя с обоими братьями и ощущал себя сродни им, хотя и по-разному: он хорошо понимал и отчаяние внебрачного сына, и гордость политика. Над этим двойным сравнением он привычно размышлял всякий день, пока стоял в холодной воде и разминал в руках комья земли с вкраплениями металла.
