Йен Пирс - Перст указующий
– С вашего позволения я предоставлю говорить доктору Уоллису. Он располагает всеми нужными сведениями и изложит их много лучше.
Канцлер повернулся ко мне, и я вновь, как мог кратко, изложил суть дела. И снова я должен сознаться во всех моих слабостях: мое повествование будет без пользы, если я поведу себя на итальянский манер и опущу то, что бросает на меня тень. Я не стал рассказывать лорду Кларендону о Саре Бланди.
Я давно свыкся со всем тем, что говорил, что факты эти уже более меня не удивляли. И все же было поучительно видеть, как люди более ординарные (если мне будет позволено на мгновение назвать ординарным лорда-канцлера) воспринимают обвинения, которые для меня были очевидностью. Лицо Кларендона застыло и побелело, пока я излагал ход моего расследования и мои выводы, его губы сжались от гнева, и под конец он даже не в силах был смотреть на того, кто принес ему такие известия.
Когда я окончил, наступило долгое, очень долгое молчание. Мистер Беннет отказывался говорить, лорд-канцлер, по всей видимости, не мог. Со своей стороны, я считал свою миссию завершенной свое дело я сделал и доложил о своих выводах тем, в чьих руках была власть принять меры. Я сознавал тяжесть моих слов и вновь поразился их ужасающей мощи, ведь слова способны во мгновение ока низвергнуть вельмож, и несколько фраз могут добиться большего, нежели целая армия за год. Ибо человек возносится над ближним своим на легкой паутинке репутации, которая столь тонка и хрупка, что унести ее может простое дыхание.
Наконец Кларендон прервал молчание и подверг меня самому строжайшему допросу из всех, какие мне только доводилось выдерживать. Он был адвокат и, как все законники, ничего так не любил, как блеснуть своими талантами при допросе, который продолжался более получаса, и на все вопросы я отвечал насколько мог точно и без раздражения. И вновь я буду откровенен, ибо мои ответы по большей части удовлетворили его, но его ум безжалостно выискивал неувязки в моем рассказе, и все слабые места представленного мной дела были вскоре вскрыты для дальнейшего рассмотрения.
– Итак, доктор Уоллис, ваша вера в таланты мистера Кола на военном поприще…
– Основана на рассказе купца, который доставил его в Венецию из Италии, – ответил я. – У купца не было причин лгать мне, ибо он не знал о моем интересе к венецианцу. Он не принадлежит к благородному сословию, и все же я считаю его надежным свидетелем. Он рассказал о том, что видел и что слышал и мои выводы ни в коей мере не основываются только на его мнениях.
– А связи Кола с крамольниками!
– Вполне подтверждены моими осведомителями в Нидерландах и моим слугой. В Оксфорде мистер Кола также не замедлил завязать сношения с семьей известных крамольников.
– С сэром Уильямом Комптоном?
– Надежный очевидец видел его в доме сэра Уильяма, где он провел много дней. Несколько раз они обсуждали вашу особу, путь, какой вы намереваетесь проделать через несколько недель, и выражали надежду на то, что на вас нападут на дороге.
– С лордом Бристолем?
– Как, я уверен, вам известно, сэр Уильям принадлежит к сторонникам лорда Бристоля.
– Равно как и мистер Беннет.
– Я изложил мистеру Беннету мои подозрения, еще не имея ни малейшего представления о том, кто стоит за Кола. Он рассказал лорду Бристолю, и не прошло и двадцати четырех часов, как Кола убил моего слугу. Несколько дней спустя я сам едва не стал жертвой покушения.
– Этого недостаточно.
– Да. Но это еще не все. Лорд Бристоль, как известно, выступает за союз с Испанией, а Кола близко знаком с правителем Нидерландов. Лорд Бристоль – открытый католик и, следовательно, не признает власти короля, Парламента или законов нашей страны. И это не первый раз, когда он пустился в безрассудные интриги. Далее, он много месяцев исподволь руководил неким юношей в попытке сделать ход против вас, опорочив имя лорда Мордаунта.
Наконец, мне нечего было более добавить. Я или убедил Кларендона или нет. Удивительное дело – пытаться убедить человека в том, что его вот-вот убьют. В пользу лорда Кларендона говорит то, что он отказывался верить, пока ему не представят веские причины. Немало найдется вельмож менее великих, кто с готовностью ухватился бы за одно лишь подозрение и сам измыслил бы дополнительные улики, дабы уничтожить соперника.
– Но они никогда не встречались? Никто не видел их вместе? никаких писем? Никто не подслушал разговора между ними?
Я покачал головой.
– Нет, это весьма маловероятно. Здравый смысл предает вести все переговоры через третьих лиц.
Кларендон откинулся на спинку кресла, и я услышал, как оно заскрипело под его тяжестью. Мистер Беннет все это время сидел безучастно, и на лице его не отражалось никаких чувств: он ничем не помогал мне и ничем не препятствовал и хранил безмолвие, пока Кларендон не повернулся к нему.
– Вас это убедило, сударь?
– Я убежден, что вам может грозить опасность и что следует принять меры, дабы оберечь вас от покушения.
– Весьма великодушно со стороны человека, который любит меня так мало.
– Нет. Вы – ближайший министр его величества, и долг всех нас – защищать вас, как самого короля. Если король сочтет нужным отправить вас в отставку, я не стану трудиться, чтобы предотвратить ваше падение, это, уверен, вам и так известно. Но понуждать его величество к этому было бы изменой, равно как убивать человека вопреки закону – преступление. Если Бристоль ищет подобного, то я не желаю его знать.
– А вы думаете, он этого ищет? Вот ведь в чем вопрос, не так ли? Я не намерен сидеть сложа руки и ждать, докажет ли удар ножа мне в спину правоту доктора Уоллиса. Я не могу обвинить лорда Бристоля в государственной измене, ведь дело против него недостаточно крепкое, и попытку призвать его к суду, король расценит как злоупотребление моим положением. И сам я не стану прибегать к подобным мерам.
– В прошлом вы это делали, – сказал мистер Беннет.
– Изредка, и в этом случае не стану. Лорд Бристоль, как и я, был подле короля и его отца более двадцати лет. Мы вместе делили изгнание, отчаяние и лишения. Я любил его как брата и люблю до сих пор. Я не могу причинить ему вред.
Беседа двух вельмож и далее велась в подобном духе: ничего, кроме умеренности, хитроумия и сожалений. Таковы обычаи придворных, которые облекают свои речи в тайнопись более глубокую и непроницаемую, нежели ничтожные шифры моих повседневных противников. Я даже не сомневаюсь, что они действительно верили в каждое слово, какое произносили; но, невысказанный и подразумеваемый, тут велся иной, более безжалостный разговор, в котором оба собеседника торговались и выискивали, как обратить себе на пользу созданные мной обстоятельства.
Я не презираю их за это; каждый верил, будто победа его и его сторонников послужит общему благу. Не считаю я и подобную гибкость ошибкой, в последние несколько лет Англия немало пострадала от рук людей твердых принципов, которые отказывались согнуться и не могли измениться. То, что Кларендон и мистер Беннет состязались за милость короля, лишь добавляет к славе его величества. Силой вырывать эту милость, отбирать у него право выбора – вот он, грех, совершенный Парламентом в прошлом и совершаемый лордом Бристолем в настоящем. Вот почему обоим следовало противостоять. Не удивляло меня и то, что оба собеседника желали как следует оценить возможный урон, какой нанесет падение Бристоля им обоим. Ибо последствия его будут велики, как бывают они всегда, когда терпят поражения могучие силы. Возглавляемый Бристолем Дигби имел большое влияние в Палате общин и в Западных графствах, многие его друзья и члены семьи состоял при дворе и на государственных постах. Удалить лорда Бристоля – это одно, изгнать его семейство – совсем иное.
– Надеюсь, мы можем сделать вывод, что этого итальянца следует остановить, – сказал лорд-канцлер с первым проблеском улыбки какую я увидел с тех пор, как сообщил ему мои сведения. – Это прежде всего. Более серьезное затруднение, если я могу так выразиться, представляет собой лорд Бристоль. Я не желаю обвинять его, не говоря уже о том, чтобы самому возбуждать против него дело в Парламенте. Вы это сделаете, мистер Беннет?
Тот покачал головой:
– Не могу. Слишком многие из его людей – также и мои люди. Это посеет раздор между нами, и мне перестанут доверять. Я не буду поддерживать его, но не могу вонзить нож ему в спину.
Они оба умолкли, их привлекала цель, но не способ ее достижения. Наконец я решился заговорить, несколько смущенный тем, что, не будучи спрошен, предлагаю совет вельможам, но в уверенности, что дарованиями не уступаю им.
– Может статься, он сам навлечет на себя падение, – сказал я. Они оба внимательно на меня поглядели, не зная, упрекнуть меня за то, что я заговорил, или позволить мне продолжать. Наконец Кларендон кивком дал мне это разрешение.
![Алексей Рюриков - 10 июня 1941 года [СИ]](/uploads/posts/books/no-image.jpg)