Вадим Волобуев - Агент его Величества
– А поезд, думаешь, будет дешевле? – озлился старик. – Вот погоди – придут иные времена, вспомнишь меня. Как начнёт в карманах ветер гулять, сунешься на станцию, а дилижансов-то нет. Все повывелись из-за поездов этих.
Так, подтрунивая над возницей, они поднимались всё выше и выше. Однажды им встретилась роща каких-то гигантских деревьев, при виде которых даже Чихрадзе сбросил свою всегдашнюю невозмутимость и потрясённо спросил:
– Это что такое?
– Секвойи, – объяснил ему Штейн. – Ты не слышал о них? Самые большие деревья на свете.
– Это не деревья… – пробормотал изумлённый грузин. – Это… это… я даже не знаю как назвать.
Он запрокинул голову, пытаясь разглядеть верхушки гигантов, но те были скрыты в густых ветвях.
– Внутри этих громадин может поместиться всё наше село и два соседних. Если я расскажу об этом своим землякам, они поднимут меня на смех.
Они не стали надолго останавливаться в роще и продолжили свой путь. К вечеру сильно похолодало. Старик раздал всем пончо, но костёр разжигать не стал.
– Не хватало нам гостей, – сказал он. – Индейцы чуют огонь за десять миль и слетаются на него, как мошкара.
Штейн в принципе ничего не имел против индейцев, но с возницей решил не спорить. Тот был местный и, конечно, лучше знал местные нравы.
Скоро они достигли высшей точки маршрута и начали спускаться. Деревья почти исчезли, местность выглядела совершенно мёртвой. Один только раз Штейн заметил на верхушке одной скалы горного барана. Он хотел подстрелить его развлечения ради, но зверь, покачав ветвистыми рогами, быстро исчез. Наверно, он уже сталкивался с людьми и не горел желанием продолжить знакомство. Лейтенант мог его понять.
Он заметил, что американские спутники его вдруг резко замолчали и неотрывно глазели вокруг. Было довольно зябко, дилижанс ехал по каменному серпантину, нещадно громыхая рессорами. В голые овраги скатывался щебень, выскакивавший из-под колёс.
– Мы на тропе Доннера, – сообщил ему один из парней, заметив любопытство в его глазах.
– Что это такое?
– Здесь зимовала партия Доннера. Туго им пришлось. Из девяноста человек выжило от силы пятьдесят.
– Остальных съели, – криво усмехнулся другой американец.
– Вы шутите?
– Вовсе нет. Так и было.
Штейн перевёл недоумённый взгляд на первого парня.
– Верно, – подтвердил тот. – Жуткие дела тут творились, что и говорить.
Он застучал в стенку экипажа.
– Эй, Джо, расскажи им о партии Доннера.
Возница молчал, но парень был упорен. Наконец, старик откликнулся:
– Чего орёшь?
– Расскажи о партии Доннера.
Старик опять не ответил. Некоторое время они ехали молча, затем Штейн не выдержал:
– Так они в самом деле ели друг друга?
Он проговорил это таким голосом, словно боялся, что его засмеют.
– Жрали будь здоров, – подтвердил третий парень.
– Почему?
– Голодные были.
Лейтенант умолк и больше ничего не говорил. Эта история показалась ему настолько невероятной, что он решил не прояснять подробностей, пока спутники сами не захотят просветить его.
Часа через два они остановились на обед. Ели холодное мясо и овощи. Уплетая кусок солонины, возница вдруг произнёс:
– Они сами виноваты. Нечего было лезть в горы в конце ноября.
– О чём вы? – спросил его Штейн.
– О партии Доннера. Кто же идёт на перевал глубокой осенью?
Все уставились на него, понимая, что старик наконец-то развязал язык. Но возница опять замолчал, и тогда один из американцев подбодрил его:
– Ну же, Джо, не тяни. Ты ведь видел их, правда?
– Видел, – признался возница. – Ужасная была картина. Худые как скелеты, с белыми обмороженными лицами, не люди – призраки. Мужчин почти не было, одни женщины и дети. С огромными глазами, трясущиеся как в лихорадке и всё время открывавшие рты, словно им не хватало воздуха. Их увезли в фолсомскую больницу, а оттуда, говорят, в Сан-Франциско. Ходят слухи, что кое у кого из них помутился рассудок. Несчастные чада божьи… Доннер виноват в их судьбе. Кто просил его соваться в Сьерра-Неваду накануне зимы?
– Я слыхал, среди них было два индейца, – вставил один из парней. – Может, те нарочно завели их в ловушку, чтобы полакомиться человечинкой? – он лукаво подмигнул, находя это, видимо, забавным.
– Этого я не знаю, – сказал хозяин дилижанса. – Зато мне известно, что обоих индейцев сожрали белые люди. Такие как ты и я.
– А что с ними церемониться? Индейцы – тот же скот.
Штейна передёрнуло от такого заявления. Он покосился на возницу, но тот оставался спокоен. Повисла пауза. Затем другой пассажир заметил:
– По мне, любой, кто опускается до каннибализма, становится вровень с дикарями.
Старик усмехнулся.
– Ты просто никогда не голодал. Не знаешь, что это такое – когда живот крутит от спазмов, а в голове лишь одна мысль: найти еду. Тут не только индейцев, но и собственное дерьмо жрать начнёшь.
– А ты, видно, голодал, Джо?
– Случалось.
– Так сильно, что мог съесть человека?
– Господь миловал. Но варёные шкуры грыз за милую душу.
Все опять замолчали. Затем Штейн спросил:
– Как же они дошли до такого?
– Люди Доннера? – переспросил один из парней. – Попали в снежный капкан. Верно, Джо?
– Я говорил с одним своим приятелем, Джеком Талботом из Сакраменто, – сказал возница. – Он был в спасательной экспедиции. Рассказывал, что когда они нашли первый лагерь, то должны были откапывать живых из-под снега, где те лежали вперемешку с трупами. Кажется, пилигримы пытались сделать что-то вроде вигвамов из шкур, но их быстро разметало ветром, а шкуры пошли на еду. Услышав крики спасателей, люди Доннера начали по одному вылезать из своих снежных нор, и женщина, первой увидевшая свет божий, сказала: «Господь Вседержитель! Кто вы – люди или ангелы, явившиеся по наши души?». Джек с ребятами забрал женщин и детей, а остальных обещал взять по возвращении. В другом лагере, как ему говорили знакомые, люди сидели спинами друг к другу и просто ждали смерти. У них не было ни шкур, ни хвороста, ничего. Когда их нашли, почти все уже были мертвы, лишь несколько полуживых ещё дышало, примёрзнув к покойникам. Их клали по одному в сани как дрова и отогревали. Дальше всех был лагерь, который разбил сам Доннер. Его и нашли позже всех. Их лидер к тому времени уже сдох – на своё счастье, иначе несдобровать бы ему – а оставшиеся в живых ползали посреди обломков хижин, подъедая трупы товарищей. Ту же картину, как сказал мне Джек, он увидел и в первом лагере, когда вернулся туда. Вот так всё было.
– Ты забыл ещё о тех, которые отправились за помощью, – промолвил один из американцев.
– Да. Из двух десятков уцелело всего девять, остальных сожрали, – сказал хозяин дилижанса.
– Неужели всех? – ахнул Штейн.
– Всех, – уверенно подтвердил возница. – Нарочно убивали товарищей, чтобы съесть.
– Ублюдки, – с отвращением произнёс кто-то из парней.
– Как сказать! Убивали-то только мужчин. Женщин не трогали.
– Благородство людоедов, – фыркнул кто-то.
– Значит, женщины ели человечье мясо вместе с остальными? – ужаснулся Штейн.
– А как же? Ели. Ещё небось и готовить помогали.
Лейтенант вдруг ощутил комок в горле. Уши его зазвенели, тело наполнилось странной слабостью. Он подумал, что сейчас потеряет сознание. Быстро отведя взгляд, он глубоко задышал и попытался прийти в себя.
– Что это ты так побледнел? – заметил возница. – Дурно стало от наших рассказов, хе-хе?
– Д-да, – выдавил Штейн. – Я сейчас…
Он вскочил и бросился за выступ скалы. Его вырвало, глаза заволокло кровавой пеленой. В голове неотступно звучали слова старика: «Ещё небось готовить помогали». Смешок, которым возница заключил эту фразу, казался ему ужаснее самой фразы. Его трясло от омерзения при мысли, что где-то здесь люди ели друг друга и даже, возможно, выбирали лучшие куски, а домовитые жёны кормили этим блюдом детей. Смириться с этим было выше его сил.
Обеспокоенный его долгим отсутствием, Чихрадзе отправился на поиски лейтенанта. Он застал его возле скалы, бледного, тяжело дышащего, невидящим взором смотрящего вдаль.
– Как ты?
– Уже лучше, – прохрипел Штейн.
– Сможешь идти?
– Вполне.
Вдвоём они вернулись к остальным. Американцы насмешливо посмотрели на слабосильного русского.
– Пожалуй, я пойду в дилижанс, – пробормотал Штейн, уязвлённый этими взглядами.
– Да и нам пора, – подытожил возница, вставая.
Все поднялись и, вытерев руки, направились к экипажу.
По мере того, как дилижанс спускался в долину, природа становилась всё богаче. Земля покрывалась разноцветьем, обочины дороги зарастали соснами и можжевельником. Опять начало пригревать солнце, его лучи словно растапливали сердца путешественников, озаряя радостью их лица. Один из американцев запел лёгкую песенку:
Прибыл я из Алабамы
с банджо за плечами,
Еду я в Луизиану,
пусть любимая встречает.
Дождь всю ночь хлестал, а днём
перестало капать;
Было жарко, я же мёрз;
Сюзанна, хватит плакать.
О, Сюзанна, ты не плачь,
Ведь я здесь с тобою,
С банджо за спиною.
В другую ночь мечталось мне,
когда луна светила,
Что девушка моя на холм
стремительно всходила.
Меня увидела, но слёзы
продолжали капать.
Я сказал: «Ведь я с тобой!
Сюзанна, хватит плакать».
Буду в Новом Орлеане
и тебя найду я,
И немедля пред тобой
колени преклоню я.
Ну а если не найду, и дождь
продолжит капать,
Пусть уж лучше я умру;
Сюзанна, хватит плакать.
Полные светлых ожиданий, они ехали навстречу солнцу, навстречу теплу, и, как ни печально, навстречу войне. Из русских газет офицеры уже знали, что за последние месяцы северяне добились крупных успехов в борьбе с сепаратистами: отразили наступление генерала Ли под Геттисбергом, взяли Виксберг на Миссисипи и отрезали южные штаты от Техаса и Дикого Запада. Однако прочность этих завоеваний была пока сомнительна, повсюду свирепствовали партизаны, а на территории племён полыхала настоящая индейская война.
