Средневековые убийцы - Проклятая реликвия
— И что ты за нее хочешь? — спросил он, наконец, задиристо глядя на посетителя.
— Столько, сколько заплатил — сумму, равноценную тридцати маркам, — спокойно солгал Герваз.
Приор бросил сосуд на стол, словно тот внезапно раскалился докрасна.
— Двадцать фунтов! Немыслимо. Это больше годового дохода нашего маленького монастыря! Тебе бы следовало пожертвовать нам такую священную вещь во имя своей бессмертной души, а не пытаться вытянуть такую огромную сумму из своих же братьев!
Герваз не собирался начинать торговаться с первым же покупателем.
— Если б только я мог себе это позволить, приор… Но я продал все, что имел, ради этого паломничества, и теперь у меня в мире ничего не осталось. Мое место в Сомерсете за время моего отсутствия отдано другому, и я не уверен, что найду по возвращении денежное содержание. Мне нужно вернуть свои деньги, чтобы жить дальше!
Шарообразного приора не впечатлили эти мольбы. Он толкнул шкатулку, сосуд и пергамент через стол к Гервазу.
— Значит, отдай это своему епископу вместо взятки, чтобы он снова нашел тебе место, а я никак не могу заплатить даже треть этой суммы, как бы мне ни хотелось иметь эту вещь в моем монастыре.
Разбойник забрал свою собственность, скрыв разочарование и утешаясь тем, что это всего лишь первая попытка продать реликвию, и у него есть и другие возможности.
Когда он выходил из комнаты, приор, похоже, пожалел нищего священника и повторил свое гостеприимное предложение. Юный послушник отвел Герваза в маленькую трапезную и предложил простую, но обильную еду. Изгой съел миску бараньей похлебки, большой ломоть хлеба с куском жирной свинины, два жареных яйца, и запил все это квартой доброго эля. После долгого голода в лесу это была первая приличная еда, которой Герваз насладился за последние два года, и он не произнес ни слова, пока не съел все до крошки. Только потом он обратился к пареньку, который с благоговением смотрел, как Герваз уписывает за обе щеки.
— В этих местах есть еще монастыри или церкви? — спросил разбойник.
Послушник пожал плечами.
— Кроме собора, никто не сможет купить такую дорогую реликвию. На север от города есть еще монастырь Полслой, но в нем всего несколько монашек. По дороге в Топсхем есть монастырь святого Иакова, но и там совсем мало братьев. Нет, вам лучше всего обратиться куда-нибудь вроде аббатства Бакфест, но вы там, наверное, были, это по дороге из Плимута.
Герваз неопределенно кивнул, не желая показывать, что он не был ни в Плимуте, ни в Бакфесте. Он знал про это большое аббатство на южной окраине Дартмута и решил попытать удачу там — это было богатое аббатство бенедиктинцев, знаменитое своими огромными отарами овец и стадами коров. Должно быть, они с легкостью смогут уплатить названную цену за такой трофей.
Выйдя из монастыря святого Николая, Герваз вернулся в центр Эксетера и зашел в пивную на Хай-стрит. Он внезапно почувствовал себя ослабевшим и растерянным среди толпы народа — после всех этих лет, что прятался в лесах. Хоть он и заявил о своей нищете, в кошельке у него было немало награбленных денег, и Герваз смаковал новизну ощущения — сидеть в трактире и пить. Священник в пивной или в борделе не был привычным зрелищем, но и не совсем незнакомым. Некоторые приходские священники и даже викарии и каноники из собора славились распутным поведением. Герваз вел себя достаточно осторожно, чтобы не выставлять напоказ украденное одеяние, сел в темном углу большой комнаты с низким потолком и не снял шляпу, чтобы казаться всем любопытствующим самым обычным паломником. Выпив несколько кварт, он почувствовал сонливость в теплой и дымной комнате с очагом в центре. Проснувшись, он заметил, что день клонится к сумеркам, и справился у трактирщика, где можно снять на ночь тюфяк за пенни.
— Боюсь, у нас чердак переполнен, отец. Но, может, вы найдете местечко в «Кусте», в Праздном переулке.
Он объяснил, куда идти, и лжесвященник вышел в холодные сумерки, прошел в нижнюю часть города и договорился о ночлеге с тамошней трактирщицей. Проведя два года в вынужденном целомудрии, он похотливо рассматривал рыжеволосую валлийку, но ее резкая, деловая манера обескуражила его, и он решил отказаться от распутных предложений. Остаток вечера Герваз провел, накачиваясь элем и еще раз хорошенько поужинав вареной свининой с луком, а потом поднялся по лестнице на большой чердак. В первый раз за несколько лет он блаженствовал на мягком тюфяке, набитом сладко пахнущим сеном, да еще и с шерстяным одеялом, чтобы укрыться. В отличие от первого трактира, здесь было совсем мало постояльцев, и под храп двух пьянчуг в углу Герваз быстро провалился в глубокий сон, от которого ему было не суждено очнуться.
Через пару часов после рассвета Люси, одна из двух служанок в «Кусте», взобралась наверх по широкой лестнице, держа в руках кожаное ведро с водой и березовую метлу. По утрам она убиралась на чердаке после того, как уходили постояльцы — слишком часто они, напившись, блевали выпитым элем на пол или на тюфяки.
Однако сегодня утром по голым доскам растекалась совсем другая жидкость. Едва Люси поднялась на чердак и пошла мимо дюжины грубых тюфяков, лежавших на полу, как ее пронзительный визг заставил хозяйку, Несту, и старого подручного, Эдвина, прибежать к подножью лестницы вместе с одним-двумя клиентами, завтракавшими в трактире.
— Священник, что пришел вчера вечером! — выла Люси сверху. — У него глотка перерезана!
Эдвин, ветеран ирландских войн, в которых он потерял глаз и половину ступни, вскарабкался наверх, чтобы проверить слова девушки. Через мгновенье он снова появился у лестницы.
— Точно, хозяйка! Пойду-ка я прямо сейчас к коронеру!
Через полчаса пришли сэр Джон де Вольф, его служащий и клерк. Любая неприятность в «Кусте» являлась для них лишним поводом еще раз зайти сюда. Прежде, чем лезть наверх, Джон обнял Несту за изящную талию и тревожно посмотрел на нее. В свои двадцать восемь лет она была очень привлекательной, с аккуратной фигурой, лицом в форме сердечка и копной каштановых волос.
— Ты очень расстроилась, любовь моя? — пробормотал он по-валлийски; на этом языке они разговаривали между собой.
Его возлюбленная была достаточно приземленной и самоуверенной, чтобы не впасть в потрясение из-за мертвого тела.
— Я расстроена из-за репутации моего заведения! — дерзко ответила она. — Для дела плохо, если постояльцев начнут убивать на моих тюфяках!
Она привыкла к случайным смертям в таверне в результате пьяных драк, но обнаружить на тюфяке постояльца с перерезанным горлом стало неприятной новинкой.
— Давай-ка посмотрим, в чем дело, Гвин, — рявкнул коронер, поднимаясь вверх по лестнице к ждущему их Эдвину, и пошел по просторному чердаку. Следом шел Гвин и, очень неохотно, Томас де Пейн. За исключением одного постояльца, который вчера столько выпил, что до сих пор храпел в дальнем углу, высокий, пыльный чердак был совершенно пуст.
Два ряда грубых тюфяков лежали на голых досках, самый дальний во втором ряду занимал труп. Чердак был плохо освещен, потому что в крытой тростником крыше окон не имелось, и свет просачивался только из-под карниза и от лестницы. Эдвин догадался взять с собой фонарь, и при его дрожащем свете де Вольф принялся обследовать мертвеца.
От левого уха до правой стороны шеи, под челюстью, тянулся широкий разрез, обнажая мышцы и хрящи. Темная кровь пропитала драную рубашку и одеяло и протекла сквозь солому тюфяка. На горле виднелось пятно засохшей розовой пены.
— Один разрез, прямо по дыхательному горлу, — заметил Гвин с довольным видом знатока смертельных ранений. — И больше ни одной царапины, значит, он это не сам сделал.
— Да уж, вряд ли это самоубийство, если ножа нет, — саркастически фыркнул Томас, все время пытавшийся смутить своего корнуоллского коллегу. Он указал на макушку мертвеца — на обнаженном черепе остались торчавшие пучки волос и мелкие царапины. — Странно выглядит эта тонзура, хозяин. Только что выбритая, и очень плохим ножом.
Джон согласился, хотя не увидел в этом ничего особенно важного.
— Давайте-ка осмотрим его хорошенько.
Они занялись привычной рутиной — стянули остаток одежды, осмотрели грудь, живот и конечности, но не нашли никаких ран, кроме перерезанной глотки.
— Одежда очень бедная, даже для священника, — проворчал Гвин. — Вместо рубашки — одни лохмотья, и даже башмаки протерлись насквозь.
— А сутана — просто позор! — пожаловался Томас. — Интересно, он в самом деле священник?
Коронер посмотрел на Эдвина.
— Сколько человек здесь сегодня ночевало?
— Рядом с ним всего трое, — дрожащим голосом ответил старик. — Да еще вон тот пьянчуга в углу.
Де Вольф пересек чердак и потряс спящего, но толку от него не добился, потому что тот ничего не соображал.
